Но на свирепой образине Рокуро-Куби не отразилось ни удивления, ни страха. Тупое чудовище попросту не видело Кудзи-Кири. И пока не ощущало силы решетки.
— Кудзи-госин-хо! — разорвав ее руками, крикнул Бэнкей. Он был готов к бешеной схватке. Оставалось только добраться до посоха.
Чудовище ответило пронзительным свистом.
Очевидно, это был у Рокуро-Куби сигнал тревоги. Еще четыре черных шара повисли над головой Бэнкея. И, уразумев, что происходит, одновременно кинулись на монаха.
Они не знали, что бросаться ему в ноги не стоит. И не видели в воздухе серебристых тающих паутинок — остатков спасительной решетки.
На сей раз Бэнкей вытянул правую руку вперед и прыгнул, пропуская под собой четыре разъяренные головы. Он перевернулся в воздухе, перекатился боком через правое плечо и оказался в неожиданном для Рокуро-Куби месте. Вскочив на ноги и не дожидаясь, пока головы опомнятся, Бэнкей помчался за посохом.
Пять голов собрались вместе, перебросились словами и выстроились для новой атаки. Бэнкей, которому девятиполосная решетка обострила все чувства, услышал эти слова.
— Справа… слева… в горло… — донеслось до него.
Но посох уже вращался в крепких пальцах монаха, готовый отбить нападение.
Четыре головы понеслись с четырех сторон. Пятая, женская, взмыла вверх. Длинные, черные, прямые волосы, распушившись на концах, неслись за ней, как шлейф.
Бэнкей легко отбил первую и вторую атаку, но тут черная пелена, упав сверху, закрыла его лицо. Отвратительно скользкие волосы сами лезли в рот. Он рванулся в сторону, сбился с четкого ритма движений и ощутил боль в левой руке. Голова красавца-юноши впилась в нее зубами.
Бэнкей, ничего не видя, смаху ударил эту голову о свое колено. Она с воем отскочила.
Тогда Бэнкей изловчился и захватил чуть ли не все волосы в кулак. Отбивая нападение взъерошенной головы верзилы посохом, он начал раскручивать женскую голову, полагая, что и она может послужить в бою оружием.
Раздался тонкий пронзительный визг. Бэнкей, избавившись от застилавшей глаза черной пелены, быстро оглянулся.
В усадьбе, кажется, никто не проснулся. Но эти проклятые Рокуро-Куби поднимали столько шума, что лучше было бы убраться с ними подальше.
Летающие головы хотя и одурели от ярости, но чувствовали — Бэнкей сильный противник, и сила эта не обычного происхождения. Будучи лишь совращенными с пути и добровольно наложившими на себя злые чары людьми, они не понимали природы этой силы. Но если бы поблизости сейчас оказался обычный человек, а не владеющий тайными заклинаниями ямабуси монах, они от злости вполне могли загрызть его.
Бэнкей видывал среди людей и такое — обнаружив, что сильный противник не по зубам, в слепой ярости уничтожить слабого противника и испытать при этом удовлетворение.
Пятясь, монах отступал к саду и только отбивался, хотя Пылающий меч Фудо-ме дал бы ему силы и для атаки. Но впереди была еще вся ночь. Бэнкей не знал, как ему продержаться до рассвета. И не хотел рисковать людьми, которые спали в усадьбе.
Он решил, что всегда успеет позвать на помощь кэраев. В конце концов, у них есть мечи, луки и стрелы. Конечно, в темноте обычное оружие бессильно против нечисти. Но хоть удержать ее на расстоянии оно сможет. А еще кэраи зажгут факелы. Как знать — не справится ли с чудовищами обычный огонь?
И тут Бэнкея осенило.
— Эй, вы, злюки! — позвал он. — А ну, летите за мной! Я покажу вам кое-что занятное!
Ему нужно было привести Рокуро-Куби на полянку, где лежали в ряд их тела. Одного тела уже не было — и когда они поймут, что монах способен, сражаясь, отпихнуть ногой и укатить невесть куда другое тело, каждая из голов призадумается — а не пострадает ли именно она?
Размахивая посохом и визжащей головой красавицы, он повел Рокуро-Куби туда, где они так неосмотрительно оставили вблизи усадьбы свои тела.
Разъяренные головы все же оказались способны сосчитать до пяти.
— Мое тело! — взвыл фальшивый гадальщик. — Пропало мое тело!
— Мое на месте, — отвечал ему старик, — а это главное.
— Он трогал мое тело! — зарычал погонщик быков.
— Посмотрите, пожалуйста, что с моим, я ничего не вижу! — крайне любезно попросила голова женщины. Она описывала стремительные круги над головой Бэнкея — неудивительно, что не смогла разглядеть собственного тела.
— Я не смогу соединиться с моим телом! Я должен умереть! причитал между тем гадальщик.
— Мое не тронуто! — крикнул юноша. — Да замолчи же ты наконец! Главное — что гнусный монах пощадил тело нашего господина!
Это уже относилось к фальшивому гадальщику.
Бэнкей, продолжая раскручивать голову и посох, переводил дух.
— Но я еще жив, и я доберусь до него! — с этими словами голова гадальщика внезапно кинулась вперед и схлопотала посохом по лбу. Шлепнувшись в снег, она завертелась у ног монаха волчком, выкрикивая угрозы и проклятия. Монах двинул ее ногой — и голова с воем улетела в заснеженный куст.
— Мы должны его убить во что бы то ни стало, — сказал старик.
— Выходит, я начну с твоего тела, — отвечал Бэнкей. — Я буду катить его ногами, пока не докачу до той ямы, где валяется тело этой желтоглазой нечисти.
— Не трогай тело господина! — Голова красавца-юноши зависла над телом погонщика быков. — Раз уж тебе хочется убить еще кого-то из нас, так вот — бери! Этот простолюдин за свою жизнь съел куда больше людей, чем все мы!
— Прочь от моего тела! — заревел погонщик быков не хуже той скотины, с которой днем имел дело.
И четыре головы стали гнусно пререкаться, причем каждый предлагал Бэнкею начать с чужого тела. Женщина сопровождала их перебранку визгом.
Фальшивый гадальщик между тем выжидал. И когда Бэнкей, подзадоривавший Рокуро-Куби язвительными словечками, на мгновение утратил бдительность, голова резко взмыла вверх, целясь прямо в горло монаху.
Он хорошо выбрал время. Спасительная девятиполосная решетка стала терять свою силу. Но теряла силу и ночь.
— Фудо-ме! — услышал Бэнкей собственный голос, но прозвучал голос из его уст, или же лишь в сознании, он так и не понял.
— Фудо-ме! — не столько услышал, сколько ощутил изнутри кожей он ответный огненный клич спасающего Пламенного меча.
И больше уже не ощущал ничего…
— Я отрублю ему голову! — услышал Бэнкей приятный, мелодичный голос красавца-юноши.
— Я бы не стал этого делать! — возразил незнакомый монаху, но не менее благозвучный молодой голос. — Это недостойно, да и просто неприлично! В конце концов, для такой надобности в Хэйане имеются особые люди.
Зашуршали тяжелые шелковые одежды, затоптались ноги в дорогих кожаных башмаках.
— Оставь его в покое! — прозвучал голос почтенного старика, очевидно, удержавшего юношу. — Ты имеешь полное право лишить его жизни, и все же пусть его судят по законам в Хэйане. У нас государство мира и спокойствия, а не северная провинция, где хозяйничает шайка разбойников.
— Вы правы, господин Отомо, — ответил голос Минамото Юкинари. — Мы отвезем этого негодяя в Хэйан, хотя и неприятно будет находиться в одной с ним повозке.
— Я же сказал, что сяду на коня! — это был тот же незнакомый голос, принадлежавший молодому мужчине. — До столицы всего день пути, если не тратить время зря.
— День и ночь, господин, — напомнил голос старшего кэрая Кэнске, прозвучавший чуть ли не в самом ухе у Бэнкея.
— Ночью-то я сплю, а не сижу на коне, — сердито возразил незнакомый голос.
Бэнкей захотел шевельнуться — и не смог. Ощущение было такое, будто его голова, как у Рокуро-Куби, сама по себе, а тело — само по себе и находится где-то очень далеко.
Тогда Бэнкей открыл глаза.
Над ним собрались оба молодых господина — Фудзивара Нарихира и Минамото Юкинари, хозяева усадьбы — старик и юноша, Кэнске сидел на корточках возле Бэнкея и разглаживал складки повязки, охватившей голову монаха. Удивительно было, что возле самого уха журчала вода.
Бэнкей обвел глазами местность — и обнаружил, что лежит на дне водоема. Накануне зимы воду отсюда спустили, и та, что лилась из бамбуковых труб, тоже утекала неизвестно куда. Судя по всему, Бэнкей в последней схватке с Рокуро-Куби отступал до тех пор, пока не свалился в водоем, крепко ударившись спиной и затылком о выложенное камнем дно.
Как это случилось — Бэнкей не помнил.
Он сосредоточился на своих ощущениях — и, пока Фудзивара Нарихира клятвенно обещал Минамото Юкинари провести день в седле без жалоб, стал понемногу возвращать себе свое тело.
Прежде всего, выяснилось, что монах связан. Затем — на груди у него лежало что-то тяжелое и неприятное. И, наконец, многочисленные царапины и укус на руке дали-таки о себе знать.
— Да и никакой он на самом деле не монах! — рассуждал между тем старик. — У него и разрешения проповедовать-то нет! Обычный самозванец, каких в горах великое множество. Ходят, народ морочат. А свои хрустальные четки он украл у такого же несчастного, как бедный гадальщик.
— Я тоже подумал было, что это — сюгэндзя, — сказал Юкинари. Свалился с горы, да еще…
Юноша замолчал — сообразил, что незачем посторонним знать, монах решал недоразумение с оборотнем, принявшим облик госпожи кошки. Этот приятный старый господин Отомо Мунэюки с внуком и внучкой приехали сюда из Хэйана провести дни удаления, потому что трудно найти для очистительного затворничества более подходящее место. И ничуть не огорчился, когда в последний день уединения целая компания попросилась на ночлег. История с оборотнем ему вряд ли понравилась бы. Да и неизвестно, кому он мог бы по секрету рассказать ее в Хэйане.
Юкинари уже успел обменяться с внучкой господина Отомо стихами — и стихи внушали надежду на более близкое знакомство.
— Вполне может статься, что этот монах — сюгендзя, господин, поняв, почему замолчал Юкинари, вставил Кэнске. — Полюбуйтесь, как он расхаживает — с голыми руками! Не иначе, горные отшельники научили его стоять под ледяным водопадом! Встречал я таких…