Ослы были привычны к горным тропам, шагали резво, первую ночь путешественники провели, как и собирались, в пастушеском сельце, а вот на вторую их уже ожидало нечто совершенно неожиданное.
Они засветло подъехали к большой овчарне, примыкающей к крутому склону и сложенной из крупных камней. Когда летом пастухи гнали овец в горы, а потом, поздней осенью, — обратно, здесь можно было переждать непогоду даже с немалым стадом.
Тетка Туанетта наладила костер, приготовила ужин и даже разложила варево по мискам, когда мастер Жербер забеспокоился.
— Сюда кто-то едет! — вскрикнул он, всплеснул руками и кинулся за дорожным плащом с преогромным капюшоном.
— Вот и замечательно! — обрадовалась повитуха, чая увидеть ненаглядных контрабандистов. Все-таки она сомневалась в своих талантах проводника и следопыта.
Но вовсе не контрабандисты подъехали к овчарне.
Это был отряд всадников, богато одетых и прекрасно вооруженных, не скрывающих своих лиц, а во главе на прекраснейшем коне ехал статный мужчина со светлыми вьющимися волосами и рыжеватой бородой. Его плащ из наилучшего меха прикрывал круп коня и ниспадал едва ли не до копыт.
— Да что же это делается! — воскликнула тетка Туанетта, узнав роскошного всадника. — Лесник Гильом в уме повредился! В разбойники подался! Нет, ты погляди, мастер Жербер! Ты погляди!
И она тыкала пальцем в тех контрабандистов и браконьеров, которых заведомо знала, составлявших свиту спятившего лесника.
Не слезая с коней, странный отряд въехал в овчарню и обнаружил там тетку Туанетту, ужин на две персоны и совершенно никому не известного мужчину в грубом плаще и с капюшоном ниже подбородка. Но, сколь низко бы не навис капюшон, узкий кончик седой бороды из-под него всё же виднелся.
Многие тетку Туанетту знали, кое-кто из молодежи был ей и жизнью обязан — ловкая повитуха немало пользы приносила женщинам как при родах, так и потом, пользуя матерей с младенцами травяными отварами и припарками.
— Уж не в свадебное ли путешествие ты собралась, тетушка? — загалдели парни. — Гляди, и женишка припасла!
— В столицу еду, — честно сообщила повитуха. — Страдальца с собой везу. Давно не была в столице, а этому бедолаге тем более туда нужно — королевским врачам свою хворь показать. Коли проводите хоть немного — отблагодарю.
— А ты, тетка Туанетта, с нами поезжай! — сказал лишившийся разума лесник Гильом. — Как раз до столицы тебя доставим.
— Далеко же вы собрались! — изумилась повитуха, а мастер Жербер под своим страшным капюшоном вздохнул.
— Да вот, охота и нам королевский двор увидеть, — благодушно сообщил лесник. — На турнире покрасоваться, с дамами потанцевать.
Тетка Туанетта вытаращилась на безумца, как на привидение, да не простое домашнее, а такое, что среди дня является.
— И ты полагаешь, что так тебя на турнир и пустят? — едва не заикаясь, осведомилась она.
— Странно было бы, коли бы наследника сьера Элиаса и жениха прекрасной королевы Мабиллы не пустили на турнир! — заявил лесник. — Настал и для меня светлый день, тетка Туанетта! Признал меня таки батюшка! И за это всенепременнейше следует выпить!
— Наливай! — И, окончательно ввергнув повитуху в беспамятство, к костру вышел старенький капеллан Антониус.
Сколько ни допытывала тетка Туанетта подвыпившую свиту новоявленного продолжателя рода, а понять не могла — как так вышло, что, снаряжая в дорогу королевского жениха, сьер Элиас не послал за ней, за теткой Туанеттой?
Спешку она еще могла понять — дама Берта тоже наверняка поторопилась отправить в столицу своего худосочного внучка. И то, что из всех возможных сыновей сьер Элиас признал именно красавца-лесника, — тоже. Даже то, что жениха сопровождал отряд не стражников, а контрабандистов и браконьеров, тоже она могла хоть как-то оправдать. Ведь желательно было опередить даму Берту, которая ни за что не потащилась бы в столицу горными тропами. Но не взять с собой свою, домашнюю, колдунью, хоть и не чрезмерно сильную, сказать честно — слабенькую, однако ж годную на то, чтобы наложить обереги и сварить в нужный час возбудительное зелье?..
Мастер Жербер сидел в уголке неприметненько, так укутавшись в плащ, что сделался похож на большой серый валун. И, видно, таково было его намерение — прикинуться безмолвным валуном. Уже и то было благо, что отшельник по своей скверной привычке не хныкал, не лил потоки слез, не капризничал и не прихорашивался. И это было для тетки Туанетты великим облегчением. Ей сейчас только возни с рыдающим отшельником недоставало.
Поразмыслив, тетка Туанетта объяснила такой важный недосмотр спешкой. И уселась с капелланом у огонька потолковать о временах, давно минувших, и людях, давно скончавшихся.
— Ежели бы матушка дамы Эрмиссенды проведала, что у мужа на стороне такой славный сынок вырос — шуму бы подняла на всю Септиманию. А дама Эрмиссенда призвала нашего Гильома пред свои светлые очи, кругом его обошла, по плечу похлопала и спрашивает: ну, дружочек, желаешь ли послужить нашему славному роду? — так трогательно живописал капеллан сцену, которую сам наблюдал. — А Гильом вытянулся, стоит перед ней, как на полковом смотру, и бодро так отвечает — мол, готов послужить! А добрый сьер Элиас издали на всё это дело смотрел — потому что от дамы Эрмиссенды всяких чудес ожидать надобно… И родовые грамоты у него в правой руке были. Как убедился, что супруга с приемным сыночком поладила — так и грамоты ему передал.
Как выяснилось, отряд в дорогу сьер Элиас и нечаянный его сынок набирали сообща. Тетка Туанетта оглядела молодые, жизнерадостные, усатые рожи и решила, что от этих ребятишек проку будет побольше, чем от стражи, — да и как замок без стражи оставлять? Непристойно это!
Она многих знала в лицо — Аймерик и Адемар, родные братья, поочередно прибегали к ней ночью врачевать разбитые носы, Раймон и Юк жили далеко и лечили свои царапины у другой мастерицы, однако она видывала обоих на весенней ярмарке и знала, чем они промышляют. Бонифас вообще появился на свет с ее помощью, и его матушка время от времени присылала повитухе кусочек незаконной оленинки. Словом, народец подобрался как раз такой, с которым можно творить великие дела. Вот разве что парнишка, державшийся поблизости от Адемара, был незнаком, ну да в такой компании размазню держать не станут.
— Всё бы ладно, да только не верю я, что от этакого красавца дочка родится, — заметила тетка Туанетта. — От него только мальчишек зачинать — оно и на роже написано.
Капеллан негромко рассмеялся.
— Ну, это горе — еще не беда, — сказал он. — Помолимся хорошенько, бедным милостыню раздадим, да разве ты нам в помощи откажешь? Уж найдутся у тебя такие хитрые слова, чтобы пошептать над вином — а с того бы дочка родилась?
Тетка Туанетта задумалась, перебирая в памяти то немногое, что знала и умела по колдовской части.
— А знаешь, милосердный отче, я ведь и припомнить ничего-то подходящего не могу… Чтобы парня родить — есть приемы. Муж должен с женой дело иметь, шапки с головы не снимая, или в полнолуние с особым приговором, или вот есть еще способ…
Серый валун, который, казалось, уже лет триста пребывает в молчаливой неподвижности, негромко и противненько засмеялся.
Смех этот лучше всяких слов сообщил повитухе, что ее опасения подтвердились-таки — нет такого заклинания, чтобы позволило непременно дочку родить, да и откуда ему быть, если во все времена мальчишки выше девчонок ценились? Стало быть, придется изобретать!
И тут же тетка Туанетта поняла, что битва вовсе не проиграна! Конечно, есть риск, что, выйдя замуж за лесника Гильома, королева Мабилла родит козленочка, или большую жабу, или вовсе маслобойку. Ибо творчество мастера Жербера не всегда было успешно. Однако в его старании повитуха не сомневалась. И, в конце концов, пяти лет не прошло, как мастер Жербер изобрел заклинание против комаров. Оно распространило в хижинке такой аромат, что две недели там жить и спать было совершенно невозможно, но ведь и комары повывелись, по сей день не прилетают?! Вот так-то!
А дама Берта меж тем плела злодейские интриги. Она торопила свою свиту, догадываясь, что милый братец и дама Эрмиссенда могут предпринять что-нибудь этакое, совершенно для нее неподходящее. Колдунья Изора, которая на сей раз сопровождала даму не скрытно, в наряде служанки, а вполне открыто, ехала с ней рядом и даже сподобилась молчаливой благодарности челяди — она сдерживала яростные порывы благородной особы и не позволяла странствовать в полных потемках.
Время от времени обе заговорщицы подзывали к себе внучка, Амьеля, и наставляли его в обхождении с дамами. Но тощий, долговязый и унылый, как похоронный штандарт, Амьель мрачно отмалчивался. Всем видом своим он показывал, что не нужна ему никакая королева Мабилла и что охотнее всего он бы остался в любом из монастырей по дороге к столице, чтобы немедленно принять там полный постриг.
Если бы Изора позволяла своей физиономии хоть малейшее шевеление, то и корчила бы недовольные гримаски. Королевский жених вовсе ей не нравился. Но дама Берта была убеждена, что ее затея увенчается успехом. Ибо Амьель знал наизусть несколько весьма красивых любовных канцон и даже мог их пропеть приятным голосом.
— Королева уже восемь раз рожала от самых крепких во всем королевстве бычков и жеребчиков! — сказала она Изоре. — Ей, несомненно, будет приятно склониться душой к утонченному юноше, не грубому, не своенравному, тонкому в обхождении.
Изора покосилась на этого приятного юношу, который за девять дней пути лишнего словечка не вымолвил.
— Видно, придется мне сварить для него весьма крепкий напиток бодрости, — заметила колдунья. — Ибо есть вещи, коих тонкое обхождение никак не заменит…
— Прежде всего внучек должен понравиться королеве.
— Ну, это уж проще простого…
И колдунья погладила кончиками пальцев подвешенную к поясу игрушечную лютню. Лютня отозвалась вздохом.