А когда царевна в растерянности пошла по улицам и переулкам, ее бедер коснулась мужская рука, и она обернулась, и узнала Ильдерима, купца из Басры. И она обрадовалась великой радостью.
А Ильдерим открыл ей лицо, и тоже узнал ее, и понял, что это не мальчик, а женщина, и тоже обрадовался великой радостью. И царевна рассказала ему о своих обстоятельствах, и осведомила обо всем, что связано с половинкой запястья. И Ильдерим вспомнил, что на багдадский базар часто приходит маленький евнух, и продает половину запястья, но запрашивает такую цену, что все смеются, и запястье остается непроданным. И Бади-аль-Джемаль поняла, что это Зумруд ищет ее и подает ей знак.
И они пошли, и нашли маленького евнуха, и поговорили с ним, и Ильдерим дал ему выпить воды из источника Мужчин, и мальчик обрадовался великой радостью, так как перестал быть евнухом. И он обещал, что введет Бади-аль-Джемаль и Ильдерима в гарем повелителя правоверных.
А этот мальчик по имени Ахмед знал всех во дворце, и его тоже все знали, и он сказал Ильдериму, кому для подкупа достаточно горсти дирхемов, а кому — кошелька динаров. И царевна с купцом, неся с собой талисман, тайно вошли в гарем повелителя правоверных, в помещение его любимой жены, Ситт-Зубейды. И она нашли там Зумруд, и Зумруд обрадовалась великой радостью, ибо срок ее родов приблизился, и она боялась, что дитя умрет, если его не будет охранять талисман. И она позвала двух женщин, которых приставила к ней Ситт-Зубейда, их звали: одну Хубуб, а другую — Ясмин. И Бади-аль-Джемаль дала этим невольницам денег, и велела им быть при Зумруд неотлучно. А они были женщины опытные, умеющие помогать роженице, и принимать младенца, и утишать боль разными снадобьями.
И когда Зумруд пошла в комнату, и Бади-аль-Джемаль с Ильдеримом приготовили талисман, и невольницы принесли чистые материи и кувшины с охлажденной водой, и снадобья, и все было готово к появлению на свет ребенка, прибежал Ахмед и сообщил, что обстоятельства изменились.
А дело в том, что мерзкий аш-Шаббан понял, что царевна найдет себе путь во дворец, и что настало время действовать решительно. И он достал самые изысканные редкости и диковины из своих сундуков, и среди них были камни, отшлифованные и необработанные, в оправе и без оправы, и чернильница, выдолбленная из цельного рубина и завернутая в хлопковую вату, и амбра такой стойкости, что если смочить ею платок, то можно стирать его в воде столько раз, что он весь истреплется, и останутся лишь нити утка и основы и запах амбры. И он велел своим невольникам взять все это, и повел их во дворец, и Ситт-Зубейду известили о его приходе. А он был льстивый царедворец, и она охотно беседовала с ним из-за занавески.
И аш-Шаббан принес ей подарки, и она обрадовалась, и когда он в очередной раз попросил себе невольницу Зумруд, она не могла ему отказать. И аш-Шаббан попросил Ситт-Зубейду отдать ему Зумруд немедленно, чтобы она родила ребенка не во дворце халифа, а у него дома. А он лгал, будто ребенок — его внук, дитя его сына, якобы убитого Зумруд, и будто Зумруд — дочь его брата.
И Ситт-Зубейда поверила ему, и взяла подарки, и приказала Ахмеду привести Зумруд, и он прибежал в ее комнату и рассказал обо всем Бади-аль-Джемаль и Ильдериму.
И царевна растерялась, а купец задумался, и призвал на помощь Аллаха великого, могучего, и спросил Ахмеда, не может ли тот вывести их всех из дворца, ибо здесь они попали в ловушку. И Ахмед отвечал ему, что сейчас это опасно, ибо, если он не приведет сейчас Зумруд, все начнут ее искать, и поднимется суматоха, и перекроют им все пути к бегству. Но тут же он добавил, что излазил весь дворец, и нашел ход в подземелье, но никому не говорил о нем, и что он не знает, куда в конце концов приведет этот ход, но иного пути к спасению для них для всех не видит.
И Бади-аль-Джемаль с Ильдеримом, посовещавшись, решили, что нужно уйти в подземелье, иначе за Зумруд явятся вооруженные невольники, и обнаружат в ее комнате незнакомого мужчину, и во дворце повелителя правоверных начнется такая суматоха и заваруха, что весь Багдад сойдет с ума.
И они приказали невольницам взять Зумруд, а сами взяли материи и кувшины с охлажденной водой, и Бади-аль-Джемаль понесла клетку с попугаем, а Ахмед понес впереди всех факел, и они нашли дверь, ведущую в подземелье, и вошли в нее, и закрыли ее за собой.
А Ситт-Зубейда и аш-Шаббан ждали, пока приведут Зумруд, и их терпение иссякло, и они послали за ней другого евнуха, и он вернулся с известием, что Зумруд, Хубуб и Ясмин пропали. И аш-Шаббан понял, что это дело рук царевны Бади-аль-Джемаль.
Он покинул Ситт-Зубейду, а та была в ярости, потому что во дворце происходят непонятные вещи, и вышел из дворца, и пришел к себе в дом, и там уединился, и вызвал двух подвластных ему ифритов, тех, что упустили Бади-аль-Джемаль в горах. И он хотел послать их во дворец повелителя правоверных, чтобы они разрушили дворец и уничтожили Зумруд, Бади-аль-Джемаль и талисман. Но ифриты не могли проникнуть во дворец, ибо входы охранялись знаками и заклинаниями. Тогда аш-Шаббан велел им в образе мышей и крыс обойти вокруг дворца, чтобы узнать, нет ли тайного хода, не охраняемого заклинаниями. И они пустились в путь, и через некоторое время появились и сказали, что нашли такой ход, и ему больше тысячи лет, и никаких знаков над ним они не обнаружили. И аш-Шаббан понял, что настало время рискнуть всем, что он имеет, ибо если погибнет его повелитель Бедр-ад-Дин, то и его самого ждет смерть. И он взял самых сильных и крепких из своих невольников, и дал им мечи и дротики, и сам пошел вместе с ними, и пришел ко входу, указанному ифритами, и вошел в него.
А царевна Бади-аль-Джемаль, Ильдерим, Зумруд, Ахмед, Хубуб и Ясмин спускались по лестницам, и шли узкими ходами, и поднимались, и опять спускались, и поворачивали то вправо, то налево. И они продвигались так, пока не оказались в большом помещении под сводом, и его стены и углы тонули во мраке, и не видно было другого выхода из него.
— Воистину, ничего мрачнее этого подземелья не создано Аллахом! — воскликнула я. — Кроме разве что преисподней…
— И скверное это обиталище… — проворчал попугай, которому путешествие тоже не очень нравилось, настолько не нравилось, что он принялся бурчать на вовсе незнакомом языке, и, судя по звукам и выражению, это были гнуснейшие ругательства того языка.
— Зато нас здесь никто не найдет, о госпожа! — обнадежил Ахмед.
И мы вошли в подземный зал, и осветили его факелом, и обнаружили следы разрухи и запустения.
— Судя по всему, здесь были конюшни… — задумчиво сказал Ильдерим. — Или царь Сулейман держал тут пленных ифритов, вот откуда этот гнусный запах. Но нам придется остаться здесь. Пусть Хубуб и Ясмин уложат наконец Зумруд, потому что иначе она разрешится от бремени стоя.
Зумруд стоном подтвердила, что так оно и будет.
— Надо обойти помещение, о Ильдерим, — сказала я. — Нет ли здесь еще какого-нибудь выхода? Клянусь Аллахом, лучше бы нам выйти отсюда вовсе!
— Нам нужна комната с четырьмя углами, чтобы разместить талисман. И ведь не заставишь ты бедную женщину рожать под открытым небом? — спросил Ильдерим и двинулся в обход помещения.
А я присоединилась к невольницам, чтобы помочь им удобно устроить Зумруд, и Ахмед светил нам факелом.
— Сколько хлопот я доставила тебе, о царевна… — прошептала Зумруд.
— Молчи! — приказала я ей. — Не будешь в другой раз играть по ночам в шахматы с первым встречным! И не зови меня царевной, слышишь? Не настал еще час звать меня царевной, а твоего сына — царевичем и наследником престола.
— Ты воистину права, о Бади-аль-Джемаль! — раздался из дальнего угла голос Ильдерима. — Здесь есть дверь, но ее не открывали уже добрую тысячу лет. Я даже думаю, что она приросла к стене.
— Жаль, — сказала я. — Ну что же, займемся талисманом, о Ильдерим. Время не ждет.
— Поспешите, — вмешалась невольница Хубуб. — Госпожа моя взволнована, и это не первые ее роды, так что все, по милости Аллаха, может случиться очень быстро.
— Давай сюда клетку, о Бади-аль-Джемаль, — велел Ильдерим. — И расставляй по углам зеркало и шкатулку.
— И куда же ты собираешься вешать клетку, о Ильдерим? — спросила я. — Где здесь север, где юг? И как ты, ради Аллаха, собираешься это узнать?
Ильдерим так и застыл с клеткой в руках.
— Воистину, мы попали в ловушку! — воскликнул он.
— И сквер-р-рное это обиталище! — с непонятной радостью подтвердил попугай.
— Придется нам, о Бади-аль-Джемаль, старательно помолиться Аллаху, чтобы он просветил нас и послал спасение, — неуверенно сказал Ильдерим. — Если ты знаешь другое средство, не скрывай его.
— А есть ли молитва о сторонах света? — спросила я. — И где здесь восток, к которому следует поворачиваться во время молитвы? Кажется, все наши труды были напрасны, о Ильдерим, и напрасно я взяла тебя с собой и принесла тебе погибель…
— Ты так считаешь?! — у него от ярости вздернулась верхняя губа и я поняла — он ни за что не согласится со мной. И он будет сражаться до последнего именно потому, что я готова отступить.
И Ильдерим начал молиться.
Он сорвал с себя пояс вместе с саблей, чернильницей и кошельком, скинул кафтан и фарджию, устроил из них нечто вроде молитвенного коврика и рухнул на колени. Не знаю, заклинал ли кто когда Аллаха с таким бешенством и такой настойчивостью — разве что ифрит, запертый в запечатанном кувшине! И забота Аллаха вполне соответствовала бурной молитве Ильдерима.
Мимо его головы пролетел дротик, вонзился между двух невольниц и пригвоздил к убогому ложу одежду Зумруд.
— К оружию! — крикнула я, как кричала воинам в час набега и ночного боя, а затем выхватила из ножен саблю и кинулась к той самой заросшей двери, откуда вылетел дротик. Но Ильдерим, не вставая с колен, все же опередил меня. Он схватил камень с пола и могучей рукой запустил его во мрак, прямо в открытую дверь. И этот камень успел вовремя — второй дротик, вылетевший оттуда, в самом начале полета был сбит с верного пути и только снес тюрбан с голо