Я обессиленно поднимаюсь по лестнице, с трудом переставляя забитые ноги. Представляю, как совсем скоро смою с себя этот день. Облачусь в пижаму и укутаюсь с головой в одеяло, предварительно отключив все будильники. Однако, как я успела уяснить за день, не всем планам суждено сбываться. В комнате господствует хаос: дверь открыта нараспашку, Нура нарезает круги, что-то скандируя, пока Длинный чаевничает, перекусывая печеньем. Но стоит мне появиться, как он откланивается, кидает еле слышное «Но пасаран», предназначавшееся только Нуре, и вылетает прочь.
– У вас, что кружок по интересам? Ты аккуратно, у него интересы харамные, – хитро поглядываю на покрасневшую Нуру. – У-у, подруга, ты че-то поплыла.
– Катя, надо поговорить.
Запираю берцы в обувном шкафчике, дабы запах приключений не добрался до кроватей. Скидываю куртку, обнюхивая ее.
– Сядь, пожалуйста.
– Господи, Нура, я очень устала. Завтра никак?
Она качает головой и сухо, даже требовательно, спрашивает:
– Что у тебя опять с телефоном?
– Гуляла по Арбату, сидела за решеткой. Спасибо, что спросила, а как твой вечер?
– Мне пришло новое сообщение.
– Какое? – Я стягиваю сарафан с огромным пятном и блузку с желтыми следами от пота.
– Аноним.
– А мог быть Даня, – вздыхаю я, – серьезно. Мэри Сью, завязывай с этим делом. Лучше найди себе парня и выйди замуж быстрее, чем твоя семейка очухается.
Нура заламывает пальцы, словно одержимая. Запирает дверь на шпингалет и махом оказывается у моей кровати. Одну ее ноздрю обводит тонкая бордовая корочка, она берет меня за обе руки, усаживает рядом и низким голосом говорит:
– Катя, я думаю, что он думает, что Альбертович связан с убийством…
Чтобы переварить бред, рожденный воспаленным сознанием, требуется почти минута. Я освобождаю запястья из ее хватки, дуя на свежие ссадины.
– Ты угашенная, что ли?
– Мне пришло сообщение от анонима. – Она игнорирует вопрос, будто и вовсе его не слышала. – Это фото папки, и там розовый фон.
Нура протягивает мне разблокированный телефон.
– Серьезно, теперь у нас Саша убил Марка? – отодвигаясь дальше, нервно усмехаюсь. – Убил Марка, а потом вел с нами расследование, так? – Я трясу руками, сбрасывая напряжение. – Такой он, получается, человечек двуличный. Кажется, у тебя чуть-чуть фляга фонит, нет?
– Катя, да послушай ты…
– Нет, это ты послушай! – рявкаю я, отбрасывая телефон на подушку. – Сегодня был дерьмовейший день: меня облили из лужи, я провела за решеткой в сомнительной компашке пять часов, воняю, голодная, а все из-за того, что я пыталась спасти твою шкуру! – Упираюсь пальцем в ее плечо, так что оно заметно отодвигается. – И если тебе интересно, именно Саша вытащил меня из участка, а потом еще и ответы дал, чтобы Нура могла и дальше жить свою лучшую жизнь. Пока ты продолжаешь поливать его дерьмом. – Кривлю лицо, передразнивая Нуру: – Потому что «аноним мне написал». Ромашку попей!
– Катя, я понимаю, мы все обсудим. Но ты должна увидеть фото…
– Нура! – я взвизгиваю, дрожа от ярости. – Еще одно слово – и пойдешь отсюда к своему новому другу.
Она сверлит меня свирепым взглядом, от которого я еще больше вытягиваюсь. Мы замираем на какое-то время, продолжая ссору без слов. Нура сжимает губы, превращая их в тонкую сморщенную полоску, резко встает и сухо подытоживает, уже не глядя на меня:
– Спокойной.
Утром поступаю ровно так, как обещала себе ночью, – просыпаю все будильники и пропускаю первые пары. До Москвы добрались заморозки, и выбираться из постели с каждым днем все сложнее, не говоря уже об улице. Потому я неторопливо вылезаю из-под одеяла, ежась от зябкого воздуха. За завтраком в голове все еще звучат отголоски вчерашнего вечера.
– Русский роман, чесслов.
Слизываю остатки йогурта с ложки и закидываю ее обратно в пустую пластиковую баночку. Почему-то хочется вытащить косметичку и сделать грустный макияж, но нужно быть расторопнее, если хочу успеть на лекцию через два часа.
Вынимаю из шкафа новое черное платье с запа́хом и длинными рукавами-фонариками. Осторожно провожу пальцами по плотной ткани, где заходят друг за друга полы обновки. Любуюсь полупрозрачными рукавами и глубоким вырезом. Надевать такое платье – отдельный ритуал, требующий тщательного внимания к деталям. Конечно, чулок у меня нет, но удается найти целые колготки. Поиски занимают почти четверть часа, но в конце концов из зеркала на меня глядит совсем другая Катя: худее и строже прежней. Синяки под глазами после бессонной ночи кажутся ярче, кожа тусклее, да и вся я – бледная копия себя прежней.
– Разумеется, мне известно, что черный цвет стройнит, но ведь не настолько. Когда я успела так похудеть?
Поправляю вырез на груди, со странным чувством глядя на незнакомую тростинку, которую легко можно переломить.
– Может, это из-за фасона? – вытаскиваю красную помаду и с первой попытки наношу ее ровно. Кручусь перед зеркалом, оценивая образ.
– Модненько. – Надуваю щеки. – Ну, не так уж и плохо! Просто непривычно.
Перед университетом заглядываю в «Азбуку вкуса», куда обычно наведываюсь как в музей, чтобы поглазеть на красивые полки. Удовольствие от статуса покупательницы элитных сыров длится всего несколько минут. Потом я выхожу из магазина вновь простой студенткой, потратившей недельный бюджет на дорогущие канапе и нарезку.
Полночи я провозилась, мучая себя вчерашними вопросами, которые так и не смогла задать Саше. Одеяло казалось слишком тяжелым и до противного теплым, пока я снова и снова прокручивала в голове все то, что могло случиться, прояви я свое красноречие. Вторую половину ночи потратила на то, чтобы успокоить совесть. Странное дело, обвиняет его Нура, а стыдно за это мне. Уснуть удалось только под утро, после того как я приняла твердое решение последовать совету Инны – включить мозги.
Я семеню от метро до корпуса так быстро, как только позволяют сапоги. Каблук делает шаг заметно у́же, а асфальт, покрытый тонкой глазурью льда, превращает меня в неуклюжего Бэмби. Поэтому до аудитории добираюсь с небольшим опозданием.
Я не наступаю на пятки, чтобы не привлекать внимание, но Нура и ее тревожность чутко реагируют на дверной щелчок. Она таращится на меня как на прокаженную, говоря что-то одними губами. Следом за ней оглядывается добрая половина группы. На их лицах проскальзывает вялое удивление. Никак не реагирует только Даня – он едва встречается со мной взглядом и в тот же миг равнодушно утыкается в айфон. Саша одобрительно кивает, приглашая меня присоединиться к лекции. Бегло извиняюсь и открываю тетрадь.
Пара проходит под звуки раздраженного шепота Нуры, она что-то бубнит каждый раз, когда я переглядываюсь с Сашей. Потом Нура отворачивается к окну, как обычно укладывая голову на руки, и я облегченно радуюсь возможности беззастенчиво разглядывать Сашу. Со второго ряда, где я сижу в роли покладистой ученицы, впитывающей все как губка, очень удобно изучать его. Как обычно, серый костюм, часы, до блеска начищенная обувь. О вчерашних приключениях говорит только лениво ползущий по аудитории взгляд и явная вялость в голосе.
Смекнув, что аудитория засыпает от монотонной лекции, Саша передает эстафету Жене. Разумеется, она прытко хватается за возможность покрасоваться итоговой практической работой. Группа смеется, когда Гадышева появляется на экране, рассказывая невероятную историю одноглазого кота Юкки. Нура растягивает губы в вымученной улыбке, обреченно глядя на экран. Но уже на третьей минуте она щурится, придвигаясь ближе. Румянец на высоких скулах тотчас становится ярче.
– Это мой браслет? – шепчет Нура, потирая тонкое запястье.
Вглядываюсь в сменяющиеся картинки, ища бирюзовую нитку, которая вдруг становится финальным аккордом сюжета. Женя с экрана гордо демонстрирует украшение, словно в магазине на диване, а потом надевает на шею черного Юкки.
«Пусть этот подарок станет символом свободы от предрассудков! С вами была Евгения Гладышева…»
– Вечер в хату, – говорю я. – Вот это наглость. Вот это уровень.
Нура разворачивается всем корпусом к Жене. Ее взгляд полон зловещей решимости, которая пугает даже меня. Она хватается за край стола, словно тот может сдержать ее. На лбу часто бьется венка – прямо под продолговатой бежевой бусиной, которая аккуратно свисает прямо по центру ее хиджаба.
– Давай я поговорю с ней?
Нура смотрит в одну точку, а именно на Женю. Больше всего она сейчас напоминает хищную птицу, которая вот-вот вспорхнет и схватит за шкирку крысу-Гадышеву. Оборачиваюсь на Длинного, он разводит руками, кивая на застывшую подругу.
– Браслет, – отвечаю еле слышно. Он карикатурно удивляется, а потом уже серьезнее смотрит на Нуру.
Когда пара заканчивается, она буквально взмывает с места, чуть не снося меня заодно с партой, отделяющей ее от Гадышевой. Нуру перехватывает Длинный, мягко утягивает в коридор, что-то болтая про терпение, справедливость и бюджетное место. А я, стараясь держать спину прямо и размеренно дышать, подбираюсь к черноволосой воровке:
– Какой интересный сюжет, а главное, такой дорогой.
– Господи, Майорова, ты опять оскорбилась? – Женя поднимается с места, забыв на столе толстую тетрадь.
– Откуда у тебя кэш на бирюзовый браслет для кота?
– Купила, – она ехидно улыбается, пытаясь меня обойти.
– Интересно, что за магазин, где фамильные драгоценности Алиевых продают?
– Таганский ряд.
Предостерегающе вытягиваю руку, закрывая проход. Каблуки делают разницу в росте едва ощутимой, так что я смотрю ей в глаза не задирая голову.
– Так, Сонька Золотая Ручка, авантюра не удалась. – Я кладу руку ей на плечо, усаживая на место. – Чтобы сегодня же пошла к своему герою и забрала браслет.
Женя закатывает глаза, скидывая мою ладонь с плеча. Терпение тает так скоро, что я вынуждаю себя быть спокойнее, напоминая, что мой образ не предназначен для спарринга.
– Ага, еще что-нибудь сделать?