собенно тяжелой. А тем временем прибыли пожарные и начали гасить огонь.
С того дня дети из садика тоже согласились, чтобы я иногда приходил к ним вместе с Шаем. А когда настал праздник Пурим[2], эти малыши и дети из начальной школы, где учился Гиди, пригласили меня прийти посмотреть на их маскарадные костюмы. И в кого, вы думаете, нарядились большинство из них? Конечно, во львов. Но я тоже нарядился. Надел сапоги, перчатки, шляпу и пальто и попробовал ходить на задних лапах, притворяясь человеком. А для пущей убедительности Цвика всунул мне в рот трубку и привязал ее ниткой к одному из моих зубов, чтобы она не упала, когда я зевну. Скажу вам по секрету, на четырех лапах ходить куда легче. А уж бегать и прыгать — вообще нет сравнения. Но вот рук, конечно, не хватает. Я думаю, что если в один прекрасный день найдется способ изготовлять людей по проекту, то стоит придать им хотя бы шесть конечностей — четыре ноги и две руки. Мне кажется, такое создание было бы совершенным существом. Быстрым, ловким и в то же время способным выполнять любую самую тонкую работу. Вы не можете себе представить, с какой завистью я следил за детьми в садике, когда они рисовали, лепили или учились складывать бумагу. Я пообещал им, что когда снова стану человеком, то научу их многим другим способам складывания, потому что в своем человеческом образе был специалистом в этой области. И что интересно: они были единственными, кто видел во мне обычного зверя — не страшного льва, а просто большое животное с гривой. И в то же время только они поверили мне, когда воспитательница объяснила им, что я написал на своей дощечке для письма. А написал я следующее:
КОГДА Я СНОВА СТАНУ ЧЕЛОВЕКОМ…
Вообще, с детьми мне было много легче и интересней, чем со взрослыми. Например, Шай и Гиди задавали мне самые что ни на есть разумные вопросы, вроде:
«Когда тебя щекочут, ты чувствуешь то же, что мы, когда нас щекочут? Тогда почему ты не смеешься?»
«А плакать ты можешь?»
«Почему ты не стесняешься ходить голым?»
«Когда ты женишься, кто у тебя родится — дети или львята?»
«А с кем ты поженишься, с львицей или с женщиной?»
«Ты останешься у нас навсегда?»
«Что у тебя в животе? Там сидит маленький человек?»
«Это правда, что ты был когда-то маленьким и учился в школе вместе с папой?»
«Это правда, что ты был самым слабым в классе, кроме папы?»
И так далее и тому подобное. Вопросы, вопросы, много вопросов.
Глава восьмаяКак я познакомился с моей мамой и нашей собакой
Однажды в дверь позвонили, и кто бы вы думали появился на пороге? Моя мама и наша собака! Мама пришла навестить Цвику и Рухаму, повидать их детей, а заодно и знаменитого льва и поговорить с Цвикой о телеграмме, которую она получила от меня. Как связать эту странную телеграмму с моим неожиданным исчезновением, которое сопровождалось поломкой кровати, шкафа и окна, и что Цвика думает о моей ночной пижаме и ремешке от часов, порванных самым удивительным образом?
Наша собака вошла с поджатым хвостом и сделала вид, что смертельно боится меня. Я подмигнул ей. Но она и в самом деле была несчастной — ее не покидало чувство вины. Во всяком случае, так я думал. Позже я узнал, что она только делала вид, что сожалеет о своем поступке. На самом деле она все это сделала преднамеренно. А ее несчастный вид в тот день никак не был связан с чувством вины — просто у нее болел живот. Но мама на всякий случай заперла собаку в душевой, чтобы я вдруг не вздумал ее съесть. За себя она как-то не беспокоилась. Я гордился ею до глубины души. Правда, мама видела меня каждый день по телевизору. Но ведь она не знала, что это я, и по-прежнему обо мне беспокоилась. Мама объяснила Цвике, что, как бы ей ни хотелось поверить моим успокоительным телеграммам, они нисколько не объясняют все странности моего исчезновения.
— Госпожа Розен, — сказал Цвика, выслушав ее, — я только что получил секретную информацию в связи с исчезновением Давида. В настоящий момент я не могу поделиться с вами этой информацией, но могу вас заверить, что он жив и невредим. Я как раз собирался на этой неделе зайти к вам и рассказать об этом. Хорошо, что вы меня опередили. А что касается беспорядка, который вы обнаружили в его комнате в тот вечер, когда он исчез…
— В ту ночь, — исправила его мама, любившая точность.
— Да, в ту ночь, — сказал Цвика. — Этот беспорядок был вызван неким контролируемым опытным взрывом, который Давид должен был произвести перед выходом на задание. Произошли небольшие разрушения, но сам он жив и здоров. Вы можете мне поверить.
— Как я хотела бы тебе поверить, Цвика! — вздохнула мама.
Я лег у ее ног и лизнул ей руку.
— Надеюсь, что он не голоден, — засмеялась мама, но руку на всякий случай отняла.
— Нет, — объяснил Цвика, — это выражение симпатии. Вы, очевидно, очень ему нравитесь. И не думайте, что это для него нормально. Обычно он дремлет, если только его не заставляют отвечать на вопросы.
— А какие ему задают вопросы? — заинтересовалась мама.
— Смотря кто спрашивает, — ответил Цвика. — Проверяют его познания в разных областях, его способность ориентироваться, пробуют задавать вопросы, которые требуют самостоятельного мышления. В сущности, все пытаются проверить, насколько он похож на человека.
— И каковы же результаты? — спросила мама.
— Самые удивительные, госпожа Розен, — ответил Цвика. — Он во всем идентичен человеку, кроме, конечно, внешнего вида.
— Я вижу, — сказала мама и обратилась ко мне: — Веришь ли ты в переселение душ?
Я вздрогнул. Неужели наша собака открыла ей тайну? Нет, это невозможно. Это просто случайный вопрос. Хотя если вдуматься, то вопрос содержательный. Она, возможно, думает, что я когда-то был человеком, а потом перевоплотился во льва.
Я кивнул.
— Так я и думала, — сказала мама и повернулась к Цвике и Рухаме: — Знаете, иногда мне кажется, что души животных на самом деле переселяются в разных существ. Насколько мне известно, в Индии в это верят многие. Может быть, на этот раз в переселении произошла какая-то ошибка, душа человека переселилась в тело льва, и теперь он просто помнит себя прежнего. Как вы думаете?
Цвика пожал плечами.
— Но разве может быть, чтобы порядочный еврей, соблюдающий заповеди, превратился во льва, который ест что попало? — удивилась Рухама.
— Еврей? — в свою очередь, удивилась мама. — Разве лев сказал вам, что он еврей?
Рухама поняла, что проболталась.
— Для Рухамы каждый человек еврей, это само собой разумеется, — весело сказал Цвика. — Вы же знаете, у нее на этот счет комплекс…
Мама засмеялась. Потом повернулась ко мне и спросила:
— Так вы еврей, господин лев, или не еврей?
Наконец-то кто-то обратился ко мене с подобающей вежливостью. Я кивнул головой. Ведь если я стал львом в Израиле, значит, я лев-еврей. Рухама и Цвика громко рассмеялись и сделали вид, что я удачно пошутил. Я зевнул, присоединяясь таким образом к общему смеху, и вдруг мама вскочила и воскликнула:
— Открой, пожалуйста, рот еще раз?
Я как мог раскрыл пасть, и мама внимательно посмотрела туда.
— Не может быть, — пробормотала она, — не может быть. Я не могу этому поверить…
— Что случилось? — спросила Рухама. — Что вы там увидели, госпожа Розен?
Мама снова села, и я наконец решился закрыть пасть. Меня тоже разбирало любопытство. Но ее ответ поразил меня.
— Вообще-то ничего особенного, — сказала мама, — просто у него там сломанный зуб, и я не обратила бы на это внимания, если бы это не был тот самый зуб, который когда-то сломался у моего Давидика. На той неделе, когда он исчез, он как раз должен был идти к дантисту. Надеюсь, он не запустил свои зубы там, где сейчас находится. — Она снова вздохнула. — Надеюсь, там есть зубные врачи.
И вдруг она разрыдалась.
Я торопливо нацарапал на своей дощечке, что сочувствую, но не понимаю, почему она плачет, и Цвика передал ей содержание моей записки.
— Я беспокоюсь о своем сыне, господин лев, — сказала мама, сморкаясь.
Рухама подала кофе и пирог. Я съел только половину своего куска, да и то из вежливости. Потом мама собралась уходить. Поднялся и я. Проводил ее до двери и вышел за ней на лестничную площадку. Нашу собаку она взяла на руки. Я спустился за ней по ступенькам, и мы вышли на улицу. Она поставила собаку на ступеньку и посмотрела на меня с тревогой. Но потом тяжело вздохнула и пошла. Так мы и шли по улице втроем — она, я и собака. Люди указывали на нас пальцем, но близко не подходили. Они уже привыкли ко мне и к моим прогулкам. И я проводил ее к ее дому и поднялся за ней по ступеням.
— Вот здесь я и живу, — объяснила мне мама. — Заходите, пожалуйста. У меня есть шоколадный торт. Мой сын очень любил такие торты. Может быть, вы тоже согласитесь отведать… даже съесть весь, если хотите. Он все равно не пишет, когда собирается вернуться.
Я кивнул головой в знак согласия и зашел вслед за ней в нашу квартиру. По правде сказать, я очень разволновался. Здесь все было, как прежде. Мама завела меня в мою бывшую комнату. Кровать была починена, шкаф и окно тоже были как новые. Только в шкафу все еще не доставало зеркала. Мама пригласила меня сесть и спросила, выпью ли я чего-нибудь. Я написал на моей дощечке:
ВЕДРО ТЕПЛОЙ ВОДЫ, ПОЖАЛУЙСТА.
Мама засмеялась и наполнила ведро водой из ванной. Я вежливо выпил его. Она принесла пирог, отрезала себе кусочек и подала мне остальное. Пирог мигом исчез в моей пасти.
— Вы любите музыку, господин лев?
Я кивнул головой. Тогда мама достала мои любимые пластинки и поставила несколько из них. Она объяснила мне, что это пластинки, которые любит ее сын. И снова вытерла слезы в уголках глаз. Может быть, рассказать ей правду? Все с самого начала? Ведь я могу представить ей тысячу тысяч свидетельств, что я на самом деле ее сын. Напомнить ей разные детали, известные только нам двоим. Из детства. Или даже из последних лет. Мне почему-то казалось, что она и сама начинает что-то подозревать, пусть даже бессознательно. Я было уже подтянул к себе дощечку для письма и выдвинул коготь большого пальца, но — остановил себя. Пусть лучше верит в мое якобы секретное задание. И подозревает сколько ей хочется. А я буду посылать ей каждую неделю успокоительные телеграммы.