Мне стыдно рассказывать, но то же самое произошло со мной через несколько часов при встрече с самкой буйвола. Она грозно опустила свои широкие рога и помчалась мне навстречу с такой скоростью и решимостью, что мне не оставалось ничего иного, кроме как плюнуть на свое звание царя зверей. А ведь в Библии меня упоминают в этом качестве целых сто пятьдесят семь раз!
В полуденные часы, голодный и подавленный, я улегся отдохнуть в тени. «Они все плевать на меня хотели», — думал я. Я пробовал утешить свое самолюбие, сказав себе, что у меня просто нет опыта. Я вспомнил львицу из кинофильма, которая выросла среди людей. Когда ее выпустили на волю, ей пришлось научиться искусству охоты. Я решил, что нужно отыскать в этих местах настоящих львов и подсмотреть их обычаи.
В ту же ночь, а может быть, на следующую я услышал львиный рев и наутро нашел большую стаю львов. Я подошел к ним, изо всех сил пытаясь показать свои мирные намерения. Там было три самца и примерно восемь львиц. Большая стая с множеством львят, которые бегали вокруг. Взрослые лежали, сытые и спокойные, наверное, после успешной ночной охоты. Им, видимо, улыбнулась удача. Когда я приблизился, два льва поднялись и пошли мне навстречу. Я остановился. Нет, они не показались мне такими уж дружелюбными. Я вспомнил, что когда-то читал о том, как звери охраняют свою территорию, свое жизненное пространство. Уж не нарушил ли я их границы? Что, львы тоже охраняют свою территорию? Похоже было, что так и есть.
Позже я узнал, что был прав. Но в эту минуту я еще не понимал, собираются они напасть или только идут обнюхать меня вблизи, как это делают собаки. Однако угрожающие ворчание и рык львов быстро поставили меня в известность об их намерениях. Я решил не рисковать. Хорошо, что я уже напрактиковался в искусстве бега, потому что один из них даже погнался за мной. Я то и дело оглядывался, но он продолжал преследовать меня. Однако я обратил внимание, что он все время сохранял постоянную дистанцию. Может быть, он хотел всего лишь прогнать меня и не имел в виду настоящую схватку? Когда он наконец отстал, я свалился на землю, еле дыша. И больше уже не подходил к этой стае.
Должен со стыдом признаться, что первой моей едой в саванне была черепаха. Я съел ее с большим аппетитом. И все время утешался тем, что один из моих человеческих друзей очень любил черепаховый суп. Честно говоря, я охотно съел бы еще одну черепаху, но, увы, не нашел кандидата.
Немного утолив аппетит, я улегся на траве, размышляя о своей горькой судьбе. Потом попробовал унюхать или услышать что-нибудь съедобное. Я обратился в слух, и до моих ушей донесся чей-то обнадеживающий писк. Я пригляделся и увидел в кустах самку страуса, охраняющую стайку птенцов. Я облизал губы и поднялся, чтобы снова попытать счастья. Может быть, это покажется вам не очень красивым, но голод освободил меня от всяких этических соображений, свойственных человеку.
Мне удалось подойти к ним довольно близко, но тут вдруг появился взрослый страус — очевидно, отец — и встал передо мною, как будто желая предложить мне себя вместо жены и детей. Ну что ж, прекрасно. Я готов был принять эту благородную жертву. Особенно вдохновил меня его спотыкающийся бег. Он словно прихрамывал. Я бросился на него, но он, очевидно, изменил свои намерения и бросился прочь. «Не убежишь, хромой!» — весело подумал и погнался за ним. Но он вдруг перестал хромать и помчался так быстро, что оставил меня далеко позади, задыхающегося и выбившегося из сил. Черт возьми! Я посмотрел назад и убедился, что тем временем страусиха исчезла вместе со всеми своими детенышами. Да, они красиво меня разыграли, эти страусы…
Мне трудно оценить, сколько времени я скитался в саванне один, голодный и глубоко удрученный. Может, неделю, может, две. Иногда я подходил к камню, у подножья которого спрятал в земле свою человеческую одежду, деньги и паспорт. Я смотрел на засыпанную яму, где они лежали, и мне казалось, что я смотрю на могилу, в которой похоронено мое прошлое и мои надежды на лучшее будущее. Постепенно я перестал верить, что когда-нибудь воспользуюсь вещами, там захороненными. И в глубоком унынии уходил оттуда на новую безуспешную охоту.
А потом мне выпала невероятная удача — я нашел друга. Это был лев-самец, такой же одинокий, как я. Настоящий лев. Не заколдованный собакой и не превращенный из человека. Я сразу увидел, что его поведение отличается от поведения семейных львов. Он неторопливо подошел ко мне, смело лег рядом и вдруг начал себя вести, как маленький львенок, — стал играть с моим хвостом. Я подумал, что, может быть, это его способ выразить дружелюбие. Мне бросилось в глаза, что я крупнее, чем он. Кстати, я был больше и львов из той враждебной стаи, и это — хотя до сих пор не принесло мне особой пользы — порождало во мне некую гордость. Хотя бы в этом вопросе наша собака поработала на совесть.
Я был рад встрече с этим львом-одиночкой. Наконец-то я научусь охотиться. Он действительно преподал мне несколько уроков добывания пищи, и я понял, что все мои представления о львиной охоте были ошибочны в своей основе. Мое человеческое восхищение львами растаяло. Но зато я научился оставаться в живых.
Еще до захода солнца мой приятель поднял голову, с любопытством следя за стаей орлов, круживших в небе. Потом он поднялся. Я тоже встал и пошел следом за ним. И действительно, вскоре мы обнаружили стадо гиен, рвущих тело мертвой зебры. Со страшным рычанием мы с ним вдвоем набросились на гиен и разогнали их во все стороны. Наконец-то что-то поели. Жаль только, что опоздали и нам не так уж много досталось.
Ранним вечером мы спустились попить к реке и попытались поймать там одну из антилоп-гну, когда большие их стада спускались, как и мы, к воде. Чертов страус предупредил стадо громкими воплями. И в эту ночь мы легли спать полуголодными. Но посреди ночи услышали завывания шакалов, вскочили, поспешили на голоса и нашли леопарда, который только что поймал добычу. Он не успел ею воспользоваться — мы неожиданно напали на него в самом начале трапезы и прогнали без всяких угрызений совести. На этот раз мы насытились, и еще осталось кое-что для собравшихся вокруг шакалов.
Прошли недели, а может быть, и месяцы. Наша дружба окрепла, мы превратились в пару бродячих львов. Начался сезон засухи, лето в саванне, и большинство стад кочевали в сторону туч, которые висели вдали, над горами. Мы тоже двигались вместе со стадами, чтобы вернуться, когда наступит сезон дождей. Все это время мы сами только иногда выходили на охоту. Обычно мы удовлетворялись тем, что удавалось стащить у других — гиен, леопардов, гиеновидных собак, — а разок-другой, когда не оказывалось чего-нибудь получше, нам приходилось даже есть падаль. Помню, один раз это был утонувший бородавочник, и благодаря моей человеческой сообразительности нам удалось вытащить его из воды. Однажды мы съели шакала, и это оказалось совсем неплохо. После черепахи, которая была моей первой самостоятельной добычей, я уже не брезговал ничем съедобным. Правда, я все еще немного стеснялся воровства, но мой друг не знал таких чувств, а ведь он был львом настоящим.
Как-то раз я потерял его на обратном пути в саванну. От раза к разу я слышал львиные голоса, но своего друга долго не мог найти. А возможно, это время мне показалось долгим, потому что я лихорадочно искал его и поэтому спал меньше обычного. Не знаю, искал ли он меня тоже или, может быть, мы встретились случайно. Во всяком случае, встретившись вечером на берегу водоема, мы оба очень обрадовались. Мы лизали друг другу морды и терлись головами. Это была почти человеческая дружба. Во всяком случае, я хотел в это верить.
Глава тринадцатаяОхота на львов
Что это? Мне послышалось, будто кто-то стрелял в саванне. Выстрелы в природном заповеднике, самом, возможно, большом в Африке? Цвика, правда, предостерег меня когда-то от охотников-браконьеров. Поэтому я стал осторожно пробираться на звук. Вскоре я увидел следы автомобильных шин. Я ускорил шаги. Ведь когда я иду против ветра, человек не обнаружит меня, пока я сам его не увижу. У меня были и другие преимущества: скорость бега, сила, против которой у него нет защиты, рывок, быстрый, как молния, обоняние в несколько раз острее, чем у людей, и зрение тоже много лучше, чем у человека, — если только он не вооружен биноклем.
Я шел примерно час, пока увидел автомобиль и охотника, который с помощью двух туземцев волочил только что пойманную зебру. Я лег меж кустов в ожидании, что произойдет. Мне представлялось, что они погрузят свою добычу на машину и уедут. Но они поступили неожиданно для меня: разрубили зебру и оставили куски на месте. Потом завели машину за кусты и спрятали ее там. Тогда я все понял. Они устроили засаду. И жертва тут же появилась. Это была львица. Сначала она шла с большой осторожностью, потом быстро подбежала к зебре и рывком схватила добычу Я не стал ждать, пока она подставится ружьям укрывшихся в кустах охотников. Я быстро обогнул кусты и тихо подкрался к ним сзади. И вовремя. Опоздай я хоть на мгновение, она пала бы жертвой охотника. Он все равно успел выстрелить и ранить ее в плечо, но, пока он собрался выстрелить повторно, я с угрожающим рычанием бросил его на землю. Туземцы, сопровождавшие его, были вооружены копьями, но они не держали их в руках и поэтому выхватили кинжалы и хотели было броситься на защиту своего господина. Как же они были удивлены, когда я одним ударом лапы сломал его ружье и зубами схватил за одежду — точно так же, как хватал детей и воспитательниц горевшего детского садика, перенося их с крыши на крышу. Правда, его мне пришлось хорошенько встряхнуть и стукнуть о дерево, чтобы он прекратил сопротивляться. А когда туземцы наконец схватились за копья, я уже был далеко и мчался, крепко удерживая свою добычу зубами за пояс и за штаны.
Удалившись оттуда на изрядное расстояние, я наконец-то позволил себе лечь отдохнуть. Охотник лежал передо мной и не двигался. Но по его дыханию я знал, что он жив. Он был вооружен пистолетом и ножом для сдирания шкур. Я осторожно перекусил его пояс, снял с него пистолет вместе с кобурой и раздавил между зубами. Нож я оставил ему. Я не боялся его. Пролежав так с четверть часа, я почувствовал прилив новых сил. Мой пленник по-прежнему притворялся мертвым. На что он надеялся? Если я притащил его аж сюда, так неужели я не решусь съесть его только потому, что он якобы умер? Я уже начал жалеть его. В конце концов, это человек, а не животное. Пусть даже охотник, приехавший в заповедник убивать защищенных законом животных. Пусть даже охотник за львами. Я перевернул его лицом кверху — и отпрянул. Это был Уильям Симпсон Второй. Тот самый Уильям-отец, охотник за львами. Прощаясь с ним в нью-йоркском порту, я не думал, что мы встретимся при таких обстоятельствах. Я еще помнил, как он пожал мне лапу из чистой вежливости. Он еще не узнал меня, потому что не открывал глаз. Тогда я положил лапу ему на грудь. Он очень осторожно, почти незаметным движением попытался добраться до своей последней надежды — охотничьего ножа на боку. В сущности, то была даже не надежда на жизнь, а надежда на достойную смерть. Смерть бойца. И несмотря