– Но мой член больше среднего. Парень в шапочке, может, и простой, но его достоинство – нет.
– Следовало ожидать, что ты скажешь что-то подобное, – смеюсь я.
– Простым парням нужна вся любовь, которую они только могут получить, – пожимает он плечами.
– Пойдем уже, Хантер «Больше среднего», – шучу я и открываю дверцу. Мне необходим холодный воздух, чтобы прийти в себя от осознания, что мы и правда ладим. И от мыслей о том, что хочу начать все сначала… независимо от того, как сильно он ранил меня в прошлый раз.
Но ранит ли то, что вы оба ожидали одного и того же до тех пор, пока твои ожидания не поменялись? Разве можно винить в этом Хантера?
Господи, Декк. Забудь уже об этом. Забудь о нем.
Но прошло уже три года, и, судя по всему, я ничего не забыла. О чем это говорит?
Мы соприкасаемся плечами, когда проходим по парковке, как и студенты колледжа, направляющиеся посмотреть одну из самых важных игр сезона – матч против «Дартмута».
– Подожди. – Хантер берет меня за руку, чтобы я остановилась и посмотрела на него.
– Почему у тебя в машине шапка с логотипом «Королей»?
– У меня есть клиенты чуть ли не из каждой команды.
– И что? Ты наряжаешься для их игр?
Я пожимаю плечами и застенчиво улыбаюсь:
– Иногда.
– Все это время ты была в дороге с «Лесорубами». Что-то я не заметил на тебе нашу шапочку.
– Надену ее, как только выиграете кубок.
– Ого, – говорит Хантер, прежде чем разразиться смехом. – А ты жестокая.
Но по пути к арене я могу сосредоточиться только на его смехе.
Это все, что я слышу.
Все, что я хочу слышать.
Глава 19. Деккер
– Уверена, что не хочешь? – спрашивает Хантер, ставя пинту пива на стол. В баре царит полумрак, стены увешаны атрибутикой Дартмута. Место просто кишит студентами колледжа, которые пришли праздновать победу.
Мы устраиваемся в дальнем углу, чтобы спокойно пропустить стаканчик. Удивительно, что эта игра протянула так долго и никто еще не узнал Хантера.
– Сегодня ты пьешь, а я развожу нас по домам, – со смешком делаю я глоток диетической колы.
– Почему ты смеешься? – интересуется он.
– Просто думаю о той бедной леди. Она пребывала в таком замешательстве, пока мы не убедили ее, что ты брат-близнец Хантера Мэддокса.
В его улыбке сквозит грусть, и я тут же жалею о сказанном. Возможно, я была слишком увлечена игрой, чтобы заметить, но теперь я отчетливо вижу это.
– Прости. Я не хотела… Как дела у твоего брата? – спрашиваю я, чувствуя себя полнейшим ничтожеством. Мне известно только то, что Хантер очень ценит брата и что того парализовало после аварии, в которую они попали, еще будучи подростками.
Хантер редко говорит о Джоне. В интервью и непринужденных беседах он оставляет все, что связано с братом, за кадром. Случись нечто подобное с одной из моих сестер, особенно с близняшкой, я вела бы себя так же.
– С ним все в порядке. – Хантер делает глоток и оглядывает развлекающихся посетителей. – Ты быстро управилась с той дамой, Кинкейд, – замечает он.
– Спасибо.
– Ты просто создана для этой работы.
Раздаются радостные возгласы, когда кто-то из хоккейной команды Дартмута входит в бар. Лицо Хантера озаряется, когда он смотрит на моего клиента – нападающего Дартмута – и едва заметно качает головой.
– Дай парнишке еще пару лет, и так после игры его будут встречать уже в «Танке».
– Думаешь? – спрашиваю я, хотя уже знаю ответ: парень и правда настолько хорош. Но больше всего я рада, что Хантер согласен со мной в этом вопросе.
– Ага. У парня талант. Мастерство, из-за которого не можешь усидеть на месте и все ждешь, чем же он удивит тебя в этот раз.
– Совсем как еще один нападающий, которого я знаю, – бормочу я, приподняв брови. Я замечаю заминку в его движении, когда Хантер подносит кружку к губам. Но он ничего не говорит. В отличие от многих спортсменов, которых я представляла, он не подстегивает и не ищет похвалы, способной потешить самомнение.
Хантер предпочитает оставаться в тени вместо того, чтобы купаться в свете софитов. Мне всегда было интересно, почему мужчина, столь дерзкий в жизни и столь бесстрашный на льду, прячется от чужого внимания. Как будто он этого недостоин. Даже смешно.
– А как дела у твоего отца? – интересуется Хантер. – Сестры все так же действуют тебе на нервы?
Удивленная его вопросом, я киваю. Раньше мы не вели светских бесед. Это кажется на удивление нормальным, но, может, мы просто ступили на неизведанную территорию.
– Они всегда действуют мне на нервы, но разве не так все и устроено? – Я смеюсь, но вспоминаю, как разговаривала с Леннокс о сидящем напротив мужчине, и меня внезапно охватывает тоска по дому. Конечно, мы с сестрами доводим друг друга до белого каления, но все же приятно знать, что они есть. Что мы можем заявлять, будто ненавидим друг друга, но в нужный момент всегда придем на помощь. – По правде говоря, мы всегда заняты, всегда куда-то спешим.
Он усмехается:
– Это такой вежливый способ сказать, что вы все еще не ладите?
Я провожу пальцами по запотевшему стакану и позволяю воде скапливаться вокруг подставки.
– Мы не то чтобы не ладим, – вздыхаю я, пытаясь подобрать такие слова, чтобы тому, кто не имеет к нашей семье никакого отношения, стало понятно. – То есть мы беспокоимся друг о друге, но у нас много обид. Я… Я не хотела заменять маму, когда она умерла. Отец был занят клиентами, чтобы обеспечить нас всем необходимым. Так что как старшая сестра… Да, у нас была няня, но по какой-то причине именно я устанавливала правила и следила за соблюдением дисциплины.
– Должно быть, было сложно потерять мать в столь юном возрасте.
Я отвожу взгляд и сосредотачиваюсь на пузырьках, поднимающихся в моем стакане. Чего никто не понимал, так это того, что у меня не было времени скорбеть. В один день мама была полностью здорова, а на следующий – неожиданно скончалась от аневризмы. Я помню, что чувствовала себя потерянной и одинокой. У меня было столько обязанностей, во мне бушевало столько эмоций, сколько многим подросткам и не снилось. Но никто и не догадывался, что каждую ночь я плакала. Никто не видел, как я переворачивала подушку, потому что наволочка становилась мокрой от слез.
Никто не знал, насколько безнадежно одинокой я стала.
– Это было опустошающе, – морщу я нос, чтобы сдержать слезы, а затем, уже привыкшая, прогоняю печаль. – Для каждого из нас.
Когда мы с Хантером встречаемся взглядами, я вижу сочувствие, которого не получала от него раньше. Но как бы мне ни было приятно, я рада, что он рушит момент, говоря:
– Почему твои сестры не догадались, что ты просто проявила инициативу? Они же достаточно взрослые, чтобы понимать, что к чему.
– Уверена, они все понимают… Мы все пытаемся оправиться от травмы, но загвоздка в том, что мы чертовски разные. Как будто мы – направления на компасе, которые совпадают лишь в редких случаях. Хотя нас все устраивает. Благодаря нашей индивидуальности каждая сумела в чем-то помочь отцу…
Хотя это также породило в нас дух соперничества, причем не всегда здорового.
– Когда-нибудь вы поймете, что ваши различия не играют никакой роли. Вы осознаете, что даже в ссорах кроется любовь. Конкуренция – это способ хотеть большего. Смех же – то, что поможет вам продержаться даже в самые темные времена. И в конце концов вы научитесь ценить друг друга, а остальное уже не будет иметь значения.
Я смотрю на Хантера. Его проницательные слова оказались настолько неожиданными, что я удивляюсь, откуда в нем столько мудрости. Я хочу сказать ему так много. Прежде всего то, каким прекрасным был его ответ… но я знаю, что он не примет моих слов.
– Может, после смерти мамы мы уже должны были это осознать. С другой стороны, может, мы лишь кучка упрямых женщин, которые однажды все поймут.
– Эй, мужик, – говорит официант. Он ставит на стол свежую кружку пива и хлопает Хантера по плечу. – За счет заведения. Я тебя не выдам. Можешь спокойно наслаждаться своим напитком.
– Спасибо, мужик. – Хантер смеется и качает головой. – Я это ценю.
Они пожимают руки, и официант отправляется обслуживать следующий столик.
Когда я снова смотрю на Хантера, он, куда более расслабленный, чем за все время нашей поездки, сидит, откинувшись на спинку стула. С мягкой улыбкой на губах он изучает меня.
– Почему ты решила взять меня с собой? – спустя мгновение спрашивает он.
– Просто предчувствие.
– Предчувствие?
– Ага. Как я уже сказала, иногда смена обстановки помогает взглянуть на вещи под другим углом.
– Ты ходишь вокруг да около, Декк. Обычно ты так делаешь, когда не хочешь отвечать.
– Скажи-ка, – начинаю я, – что первое приходит тебе в голову, когда ты думаешь о нашей поездке?
– Кроме страха, что ты решила меня похитить?
– Кроме этого, – киваю я.
– Теннисные мячики, – произносит он сквозь смех.
Тот же смех, что я слышала весь вечер. Пока он комментировал игру. Показывал детали, которых я не заметила бы, потому что не знала о них. Когда он взял предложенные рядом сидевшими людьми теннисные мячики и бросил их на лед, следуя традиции после первого гола в ворота соперников из Принстона.
Он свистел, смеялся и указывал на поток мячей, скачущих по льду. Я еще никогда не видела его таким беззаботным. Это только подтверждало, что догадка о выгорании могла оказаться правдой.
– Никогда не видел подобного сумасшествия. Это говорит тебе тот, кому во время игры с «Красными крыльями» под ноги швырнули чертова осьминога.
– Я уже бывала на матчах Дартмута и Принстона. Иногда, просто чтобы развлечься, а иногда, чтобы заполучить нового клиента. Швыряние теннисных мячиков – лучший момент. Хаос и товарищество. Заниматься спортом просто потому, что он тебе нравится, быть частью чего-то, что пропитано традициями, куда лучше простого соперничества.
– Ах, – выдыхает Хантер и, даже подняв кружку, не отрывает от меня взгляда. – И вот мы снова ходим вокруг да около? – Пусть его тон и остается игривым, глаза предупреждают действовать с осторожностью.