Но теперь? Черт, она единственная бегала за мной. Служила грушей для битья. Она единственная волновалась обо мне настолько, чтобы копнуть глубже, несмотря на мое отвратительное поведение. Не Сандерсон заинтересован в моем благополучии, а Деккер.
Она заставила меня признать, что я выгораю.
Вынудила сказать, что мне не все равно.
Заставила поверить, что я заслуживаю большего.
Я начинаю отвергать эту мысль, а затем пытаюсь отогнать глубоко укоренившую реакцию.
Я киваю. Едва заметно, но все же киваю.
– В тот день на его месте должен был быть я, – наконец произношу я.
У Деккер перехватывает дыхание. Она нежно берет меня за руку и ведет к дивану. Ее бумаги все еще лежат там, где она оставила их прошлой ночью, открытый ноутбук уже разрядился. Деккер молча усаживает меня на диван. Она ждет, пока мы не соприкасаемся коленями и не смотрим друг другу в глаза. Тогда она задает вопрос, который может как сломать меня, так и освободить.
– Почему на его месте должен был быть ты?
Я смотрю на нее так долго, как только могу, пока не опускаю взгляд на большие пальцы, которыми кручу один вокруг другого… и рассказываю ей все.
Все.
О Терри Фишер и желании отомстить Джону за наказание отца.
О том, что Джон сел пьяным за руль, чтобы отвезти маму домой, ведь я отказался это делать.
О молодой маме двух девочек, которую он убил, когда пересек сплошную.
То, как обезумела моя мать, когда, стоя на подъездной дорожке, поняла, что в аварию попал Джон, а не я.
О сердечном приступе отца.
И о жизни, которая ждала нас после.
Бесчисленные часы, проведенные на льду, пока отец пытался превратить меня в моего брата. Как я чувствовал – и скорее всего, чувствую до сих пор, – что это был единственный способ пережить резкие перемены, которые наступили в нашей жизни.
Но оправились ли мы?
Моя мама с тех пор не прожила и дня для себя. Каждый ее момент был посвящен Джону. Мой отец жил не только ради моего брата, но и ради того, чтобы я оправдал надежды, которые они возлагали на Джона.
А я? Я продолжил жить, но все мои достижения, все поражения, каждое пропитанное критикой сообщение были направлены на то, чтобы я выиграл Кубок Стэнли. Потому что именно этого ждали от Джона.
Не от меня.
Не для меня.
Для них.
Ради него.
Потому что, как бы глупо это ни звучало, только так я могу загладить свою вину.
Глава 50. Деккер
Когда Хантер заканчивает историю о чувстве вины, что владеет им, что владело им на протяжении шестнадцати лет, по моим щекам текут слезы, а сердце наполнено печалью.
Еще я злюсь, но не на него. Такое просто невозможно. В тот день он был ребенком, которого возмущало то, что суровый отец явно выбрал себе любимчика. Это был его способ взбунтоваться, потому что он пропустил важное для подростка событие. Хотя последствия есть последствия, но те, в которых обвиняет его отец, и отказ забирать маму с работы совсем не стоят того, чтобы мучиться чувством вины и всю жизнь себя наказывать.
А он несет это бремя каждый день. Убежденный в том, что должен достичь того, чего его брат мог бы достичь. Но кто знает? Джон мог получить травму. Мог сесть пьяным за руль другой машины или в другое время. Кто знает? Но считать себя недостаточно хорошим, когда он, Хантер Мэддокс, достиг практически всех возможных высот, стал капитаном команды НХЛ и является одним из самых высокооплачиваемых игроков США. Это… просто незаконно.
Труднее всего понять, как заставить Хантера увидеть столь вопиющую несправедливость. Это Джон решил сесть пьяным за руль. Никто не знал, какое будущее ждет его брата, так как можно винить Хантера в том, что он лишил его того, что еще даже не произошло?
Но его слова были такими серьезными. Жизнь, проведенная с чувством вины и сожалением. Желание изменить то, что произошло так давно, хотя он не знает, что случилось бы, сядь он сам за руль.
– Хантер, – качаю я головой. – Я так много хочу сказать, что даже не знаю, с чего начать. – Я переплетаю свои пальцы с его, слезы на его щеках давно высохли, но боль, которую они оставили после себя, отчетливо видна.
– Ничего не говори. Пожалуйста. Я не заслуживаю сочувствия. Не заслуживаю облегчения или оправданий. Я провел так годы. Ночами швырял шайбы в ворота так сильно, как только мог, но это не помогло, потому что все сводится к тому, какая жизнь у меня и как вынужден жить Джон. – Он пытается отдернуть руку, но я только сжимаю ее крепче. – Я точно этого не заслуживаю.
– Выжившие всегда мучатся чувством вины. – Мой голос – шепот, маленькое предложение в огромной пропасти, что осталась после той аварии.
– Все не так просто, – приглушенно усмехается Хантер. Он вскакивает с дивана и подходит к окну, чтобы посмотреть на утро. На оживающий город. Он стоит, расправив плечи и засунув руки в карманы, будто готов защищаться после того, что рассказал мне.
– Неважно, что случилось до того момента, как Джон взял в руки ключи от машины. Не ты усадил его пьяным за руль. Ты не крал его карьеру, потому что никому не известно, что могло случиться… Профессиональные спортсмены то и дело получают травмы. И ты уж точно не заслуживаешь того, чтобы расплачиваться за то, что не в силах контролировать.
Мои слова повисают в воздухе. Я лишь надеюсь, что каким-то образом они проникнут в его душу и немного уравновесят мучительное горе, чувство вины и тяжести, которые так долго владели ею.
– Может, я ненавидел его за то, что он был во всем лучше.
– Братья ненавидят друг друга так же сильно, как и любят. Это еще не значит, что ты хотел, чтобы с ним случилось подобное. Соперничество вполне нормально. В одну минуту ты ему завидуешь, а в следующую вы уже дурачитесь вместе. Вот ты жалуешься на нее родителям, а потом после отбоя пробираешься к ней в кровать и рассказываешь страшные истории. Это инь и ян, которые могут понять только те, у кого есть братья и сестры.
– Я завидовал ему. Вот и все. Завидовал, потому что девчонки падали к его ногам. Завидовал постоянным похвалам, которых он удостаивался на льду. Тому, как легко он получал хорошие оценки, когда мне приходилось все время зубрить… всему, черт возьми, подряд.
– И всем тем вещам, из-за которых отец натравливал вас друг на друга. – Я замолкаю, потому что боюсь, что перегнула палку, но я слышала, с какой враждебностью Хантер делился своей историей. – Это еще не значит, что ты виноват. Не значит, что ты не заслуживаешь жить собственной жизнью. Не значит, что ты не можешь любить и быть любимым. Смеяться и делиться с кем-то своим весельем.
– Дело в том, что он был лучше меня, – заявляет Хантер и пожимает плечами так, словно не слышал, что я сказала. Я не обижаюсь, потому что, возможно, он действительно не хотел слышать мои слова. В данный момент они всего лишь фоновый шум к его мыслям, но, когда эмоции поутихнут, он вспомнит и, надеюсь, поймет, что это правда. – Может, поэтому я и возненавидел его. Он всегда был идеальным, а я тем, кому нужно сильнее постараться. Черт, возможно, втайне я мечтал оказаться в центре внимания, устал жить в его тени. – Хантер усмехается, но в его словах слишком много грусти. – Господи, как же глупо это звучит. Мы были во многом похожи, но в его мизинце таланта было больше, чем во мне целиком.
– Сложно в это поверить, – бормочу я.
– Покопайся в наших отчетах об успеваемости. У него до сих пор хранится парочка из старших классов. Представляешь, что бы он сделал, будь у него еще один год? – Хантер поворачивается, чтобы взглянуть на меня, а за его спиной – утреннее солнце и городские виды.
– Я прекрасно слышу тебя, Хантер, но через подобное проходят все дети. А спортсмены достигают пика в разное время. У кого-то талант является прирожденным, другие же вынуждены тяжело трудиться, чтобы его выработать. Но ничего из этого, – указываю я на пространство между нами, где неоном светятся приведенные мной выводы, – не является причиной, почему Джон теперь парализован.
– Как ты можешь такое говорить? – повышает он голос, который все же теряет запал на последнем слове.
– Потому что не ты посадил Джона за руль, – снова говорю я в надежде, что на этот раз он услышит. – Да, ты был зол на него и не забрал маму с работы, как должен был. Да, тебя обманула его девушка, которая, видимо, хотела похвастаться, что переспала с близнецами, но ты, Хантер Мэддокс, не был тому причиной. Не ты посадил его за руль. Он выпил, хотя знал, что поедет за Терри Фишер, чтобы отвезти ее на танцы. Он выпил, несмотря на то что взял машину твоей мамы. – Я делаю паузу, наблюдая за тем, как Хантер взвешивает то, о чем раньше не задумывался… или, скорее, не позволял себе задуматься. – И, – тихо продолжаю я, – это уж точно не твоя вина, что твои родители не в состоянии на секунду отойти от роли опекунов Джона и поддержать тебя.
Потому что это еще одна важная часть проблемы, на которой он не акцентировал внимание. В тот день он не только потерял брата в том виде, к которому привык, но также потерял родителей. Они были настолько заняты тем, что заботились о Джоне и хладнокровно выставляли его центром своей вселенной, что забыли о втором сыне, который все еще был жив и, как любой другой ребенок, изо всех сил старался заслужить любовь и одобрение родителей.
Выражение лица Хантера говорит о том, что я раскрыла другую сторону этой трагедии – маленький ребенок в нем заслуживает любви и привязанности, а не вечных ожиданий и обвинений.
– Но…
– Не из-за тебя у отца случился сердечный приступ, и ты уж точно не заслуживаешь того, чтобы всю жизнь пытаться загладить вину за то, что никогда не было тебе подвластно.
– Прекрати. Пожалуйста, просто остановись, – говорит он, прикрывая уши, чтобы больше не слышать меня.
– Нет, Хантер. Нет. – Я подхожу к нему, качающему головой и смотрящему на меня с недоверием. – Я не замолчу, потому что ты должен это услышать. – Я отрываю его руки от ушей и шепчу: – Ты должен услышать, что это не твоя вина. Ты должен перестать утопать в вине и сгорать от злости, которую не тебе нести.