– Да, сэр.
– Поэтому тебе следует тренироваться каждый день. Отрабатывать работу ногами, приемы и пасы. А еще тебе следует быть сильным, потому что критика никуда не денется. Всегда будут ходить лживые слухи, а люди будут пытаться порвать тебя на куски. Ты можешь взять под контроль только самого себя. Поэтому усердно тренируйся, не сворачивай с пути и не обращай внимания на негатив. Идет?
Я тянусь через стол, чтобы удариться с ним кулачками, но, когда оглядываюсь, рядом стоит Леннокс, склонившая голову набок и не сводящая с меня глаз. Что-то в ее взгляде говорит, что она все слышала и все понимает.
Странное чувство, поскольку я не ожидал, что кто-то, едва знакомый со мной, подумает, что я не виновен во всей этой истории с Эсме. До сих пор. До того момента, пока Леннокс не улыбнулась.
– Да, сэр. Я буду усердно тренироваться. Обещаю.
– Вот и хорошо. Не могу дождаться, когда выпадет шанс сыграть с тобой или против тебя. Пока, Хэнк. Наслаждайся игрой.
Его отец кивает в знак признательности за то, что я так спокойно отнесся к словам мальчика. Черт, ведь паренек не виноват. Он всего лишь повторяет то, что сказали его родители.
Я провожаю их взглядом и поворачиваюсь, чтобы встретиться со следующим в очереди. Прежде чем паренек произносит хоть слово, я уже знаю его историю… По крайней мере, ее часть.
Потому что я будто смотрю на более молодую версию себя. У мальчика длинные волосы, впалые щеки. Его глаза широко раскрыты от волнения, вызванного встречей со мной, но за ними скрывается глубокая печаль, которую я не могу объяснить. Я просто знаю. Это усталость от постоянного осознания, что ты недостаточно хорош. Это усталость из-за беспокойства, не поддался ли ты голоду, не съел ли сегодня утром слишком много на завтрак, при этом не оставив достаточно для мамы. Ведь другой еды нет. Это усталость из-за страха, что кто-нибудь поймет, что у тебя грязные ногти, потому что дома отключили воду. Что люди заметят, что твоя одежда немного велика, ведь ее тебе дали в Армии спасения [10].
Все это отражается и на лице его матери. Отчаянное желание, чтобы другие увидели – она делает все, что может.
Я смертельно устала трудиться на двух работах, но пришла сюда, чтобы он увидел своего героя.
Я пытаюсь стать ему и матерью, и отцом, предоставить ему шанс на лучшую жизнь.
Я надеюсь, что от встречи с вами он проникнется энтузиазмом и захочет большего, чем я когда-либо смогу ему дать.
Бесчисленное количество раз моя мать поступала точно так же – брала на работе больничный, чтобы простоять в бесконечной очереди, лишь бы увидеться с легендарным футболистом Яном Рашем. Футболистом, которого я боготворил так, что лгал товарищам по команде, будто меня назвали в его честь.
Только на поле мы все были равны. На зеленой траве я был Рашем Маккензи, чьей целеустремленности и умению работать ногами завидовали другие мальчики. Там они забывали, что я был ребенком, которого никто по-настоящему не знал.
Эти двое напомнили мне о прошлом, которое привело к будущему, что я теперь имел. Из-за этого я не сразу нашел, что сказать.
– Привет. Кто тут у нас? – спрашиваю я, встречаясь взглядом сначала с мальчиком, а потом и с его мамой.
– Меня зовут Скотти, – робко отвечает он, потирая руки.
– Привет, Скотти. Как поживаете, мэм?
– У нас все хорошо, спасибо. – Она оглядывается на толпу, что ждет позади, прежде чем снова взглянуть на меня. – У нас нет ничего, что вы могли бы подписать. Мы не можем… – Ее голос срывается, пока она показывает на прилавок с товарами в дальнем левом углу. Я знаю – она хочет сказать, что они не могут ничего купить. – Но вы его любимый игрок, так что я была обязана убедиться, что он увидится с вами. Ведь у нас нет шанса посмотреть, как вы играете в Англии.
Улыбка не сходит с моего лица, даже когда я сглатываю застрявший в горле комок эмоций.
За последние годы я встречал таких мам несколько раз, но из-за быстро развивающихся событий никогда не задумывался, какие трудности приходилось преодолевать моей матери. Я узнаю этот взгляд, потому что годами наблюдал его в ее глазах. Но теперь с поразительной ясностью я вижу и кое-что еще.
Этой женщине примерно столько же, сколько было моей маме, когда она скончалась. Когда последняя слеза скатилась по ее щеке от понимания того, что она больше не будет рядом. Эта мама точно такая же.
Она никогда не оставит сына. Ради любви к своему мальчику она снова и снова будет доводить себя до изнеможения.
Боже, именно в такие моменты я хочу изменить что-то к лучшему.
– Ты играешь? – спрашиваю я Скотти, когда у меня наконец получается хоть что-то произнести. Мальчик кивает. – Сколько тебе и на какой позиции?
– Мне тринадцать, я центральный нападающий, – говорит Скотти едва слышно.
– Важная позиция. Значит, ты уравновешенный и надежный, когда это необходимо, и агрессивный, когда это оправданно.
– Да.
– Вот что я тебе скажу, – начинаю я, а потом снимаю джерси. – Думаю, тебе оно больше подойдет.
Глава 20. Леннокс
Кто этот мужчина?
То, что он сказал маленькому рыжему мальчику, усыпанному веснушками, «нельзя верить во все, что слышишь», и то, как после посмотрел на меня – вот причины, почему я все еще стою здесь. Все еще не свожу с него глаз.
Вот почему наблюдаю за ним, вместо того чтобы переживать о том, что он поцеловал меня публично – так, что любой мог увидеть.
Поэтому я замечаю нежность, которая появляется на лице Раша, когда он стягивает джерси и подписывает его для мальчика, что смотрит на него как на героя. Рядом его мать, и у нее на глазах блестят слезы.
Инстинктивно я делаю несколько шагов вперед, но мне не удается что-либо расслышать, так как Раш понижает голос, болтая с парнишкой так, словно они одни в этом мире. Мальчик смотрит на Раша, и в каждой черте его личика отражается неверие.
Раш оглядывается в поисках помощи и, заметив меня, подзывает взмахом руки.
– Тебе что-то нужно? – спрашиваю я.
– Да. Эм… Я пригласил моего друга Скотти на выставочный матч сегодня. – У Скотти от удивления отвисает челюсть, и он смотрит на мать, которая выглядит не менее шокированной. – Можешь найти кого-то, кто раздобудет для них снаряжение, а после проводит на поле? Думаю, они могли бы занять место на скамейке запасных вместе с остальной командой.
– Ничего… себе… – Скотти едва успевает произнести эти слова, так как уже наполовину залез в подаренное ему джерси.
Раш поворачивается к мальчику с искренней улыбкой и кивает:
– Да, приятель. Вы с мамой не против?
– Да. Конечно. Но вы уверены? – уточняет женщина, которая, видимо, не привыкла к подобным жестам.
– Мне это в радость, – уверяет Раш, пока Скотти едва не выпрыгивает из собственных ботинок. – Можешь найти кого-то, кто об этом позаботится, Леннокс?
– Определенно, – киваю я, и мы на мгновение встречаемся взглядами. Я недостаточно хорошо знаю Раша, чтобы распознать отражающиеся в его глазах эмоции – сострадание, понимание, нежность, которой я не ожидаю, – но их наличие нельзя отрицать. – Скотти и миссис?..
– Дафни, – говорит его мама с мимолетной улыбкой.
– Скотти и Дафни, – повторяю я. – Почему бы вам не проследовать за мной, чтобы найти того, кто поможет вам подготовиться?
– Конечно, – говорит Скотти.
– Я могу это сделать, мисс Кинкейд. – Я удивляюсь, увидев женщину из отдела по связям с общественностью, которая подходит ко мне и жестом приглашает Скотти и Дафни следовать за ней.
– Спасибо, – с улыбкой произносит Раш. – Мне не помешало бы новое джерси.
– Сейчас же позабочусь об этом, – говорит она, положив руку на спину Скотти, чтобы направить его налево.
Я провожаю взглядом троицу, что направляется ко внутренней части стадиона. Скотти подпрыгивает и не перестает взволнованно болтать, пока Дафни оборачивается, чтобы еще раз посмотреть на Раша, который уже общается со следующим в очереди. На губах женщины играет самая мягкая улыбка, и, клянусь, слеза скатывается по ее щеке.
Любой, кто стал свидетелем случившегося, подумает, что все было спланировано. Хорошо поставленная сценка для футболиста, чья репутация оказалась под угрозой.
Но я, находящаяся внутри механизма под названием ВЛПС, знаю, что это не было постановкой, призванной привлечь внимание прессы. Раш Маккензи показал свою чувствительную сторону, которую, думаю, довелось увидеть не каждому.
Сторону, которой у него быть не должно. Не то чтобы я не хочу, чтобы он оказался хорошим парнем, просто из-за этого я теряю решительность.
Понимаю, что если увижу еще больше милого и заботливого Раша, то непременно сдамся.
Как можно отвергать мужчину, который с таким трепетом относится к ребенку?
Как можно оттолкнуть того, кого, по твоему мнению, незаслуженно осуждают, а тебе не терпится узнать, почему он не спешит защищать свою честь?
Может, по этой причине я остаюсь и наблюдаю за встречей с фанатами, хотя мне нужно сделать миллион других вещей: например, проследить за двумя потенциальными клиентами или завершить несколько переговоров.
Может, я полагаю, что, оставшись здесь, замечу нечто такое, что испортит мое мнение о Раше. Я сотни раз видела, как спортсмены тратят на такие встречи не больше часа, потому что это ниже их достоинства, или, когда очередь кажется бесконечной, уделяют фанатам все меньше внимания.
Но только не Раш. Меня впечатляет, как он болтает с каждым ребенком, словно тот стоит первым в очереди. У него всегда в запасе припрятана улыбка и слова поддержки.
Поэтому мое решение остаться выходит мне боком. К тому времени, как встреча заканчивается и Раш подходит ко мне, прежде чем отправиться на разминку перед показательной игрой, меня тянет к нему даже больше, чем прежде. Не потому, что он невероятно красив, а потому, что то, как человек относится к другим, говорит о многом. Раш же обращается к каждому с благосклонностью и милосердием.