– Мне это было нужно, – шепчу я поверх ее головы. – Уехать куда-то, где люди не станут смотреть, задавать вопросы или чего-то требовать от меня. Ты понятия не имеешь, как сильно я в этом нуждался.
Как сильно нуждался в тебе.
Мне требуется мгновение, чтобы осознать эту мысль, но я отгоняю ее подальше, потому что я ни в чем не нуждаюсь. Или точнее – ни в ком.
Когда-то нуждался.
А после ее смерти поклялся никогда больше не допускать подобного.
Мы сидим молча, пока волны плещутся о берег, а солнце медленно исчезает за океаном.
– Ты подарил мне закат, – вдруг шепчет Леннокс. – Никто никогда не дарил мне закат.
– Ерунда какая-то. Определенно…
– Шшш, – прерывает она, прежде чем прижаться к моим губам. – Давай насладимся моментом. – И Леннокс кладет голову мне на грудь.
Никто никогда не дарил мне закат.
Не уверен, почему ее замечание задело меня за живое, ведь Леннокс Кинкейд заслуживает куда большего, чем закаты. Она заслуживает рассветы, закаты и все, что между ними.
И, словно по команде, звонит телефон Леннокс, из-за чего она хмурится.
– Только не это. Отстань, Деккер, – ворчит она.
– Я не возражаю, если ты хочешь ответить.
– Зато я возражаю, – раздраженно заявляет Леннокс. Она встает, чтобы взять сумочку, а после возвращается и бесцеремонно вываливает ее содержимое на шезлонг. Вид вещей, которые она перебирает, вызывает у меня смех: кошелек, косметичка, бейсбольный мяч с подписями, который, уверен, имеет какую-то особую ценность, но болтается в сумочке, в которую большинство женщин предпочли бы положить резинку для волос. Хотя и резинки тут тоже имеются, наряду с визитками и ручками, но больше всего меня веселит то, что, отодвинув в сторону первый телефон, Леннокс хватает второй.
– У тебя их два? Ты настолько важная персона? – смеюсь я.
– Долгая история, – бормочет она, отмахиваясь от меня, когда один из мобильников снова начинает звонить. – Вот ты где! – нажимает она кнопку сбоку, и телефон тут же замолкает. – Проблема решена. Больше нам никто не помешает.
Леннокс одаривает меня самой широкой и очаровательной улыбкой, прежде чем снова усесться и прижаться ко мне.
– Существует какая-то определенная причина, почему ты не хочешь говорить с сестрой? – спрашиваю я.
– Целая куча, – фыркает Леннокс.
– И какие же?
Леннокс качает головой, и пусть я не вижу ее глаз, готов поклясться, что она закатила их.
– Потому что они всегда такие идеальные, а я… просто я.
– И что это значит? Что ты неотразимая? Умная. Энергичная. Серьезная. Сексуальная. Веселая.
– Но почему ты начал с «неотразимая»? – немного резко уточняет Леннокс.
В голове у меня раздаются тревожные звоночки.
– Не знал, что называть тебя неотразимой – преступление. Особенно, когда ты выглядишь вот так, – указываю я на ноги, которые она закинула на мои, из-за чего обнажились ее бедра. Надувшая губы Леннокс с любопытством смотрит на меня. – Уверяю, я не хотел тебя оскорбить. Вообще-то, совсем наоборот. – В ответ она лишь тяжело вздыхает. – Не хочешь объяснить, как то, что я назвал тебя неотразимой, связано с твоим нежеланием отвечать на звонок сестры?
– Все сложно.
Я смеюсь, запрокинув голову.
– Ты же помнишь, с кем разговариваешь? С тем, кто в последнее время стал королем сложностей.
– Работать с семьей нелегко.
– Могу себе представить. Уверен, между вами случаются разногласия.
– Между четырьмя сестрами? – усмехается Леннокс.
– Тебе нравится то, чем ты занимаешься? Делает ли тебя это счастливой?
– Ага, – отвечает она, но что-то в ее глазах говорит об обратном. Возможно, причина в том же, что я успел уловить, когда зашел в дом, а она болтала с одной из сестер. В ответе Леннокс слышится сарказм. Почти как смесь обиды и раздражения, которую она прячет, стоит мне ее только заметить.
Прямо как сейчас.
– Звучит не слишком убедительно.
Улыбка Леннокс становится более мягкой.
– Когда ты пятый человек в семейном бизнесе, создается впечатление, что там слишком много людей. Слишком много мнений. Борьбы за возможность заняться клиентом. И прочего, – хихикает она, но уже без прежнего запала. – Но да, я счастлива.
Я, поджав губы, киваю.
– Думаю, иногда тебе кажется, будто ты лишилась индивидуальности. Что ты скорее «одна из Кинкейдов», чем «Леннокс Кинкейд».
– Уверена, психологи бы приписали это классическому синдрому среднего ребенка, – бормочет она и снова кладет голову мне на грудь, но на этот раз переплетает наши пальцы.
– Я сказал бы, что ты стала частью фона «КСМ». В каком-то смысле замаскировалась.
– Замаскировалась? – со смехом повторяет она.
– Ага, именно так. В каком-то смысле. Вы все детали пазла, которые идеально друг другу подходят и слаженно трудятся. Только вот иногда, вместо того чтобы быть кусочком из середины, тебе хочется стать тем, что с краю. Время от времени тебе хочется нацепить корону и оказаться в центре внимания, вместо того чтобы оставаться одной из придворных. – Я сжимаю ее руки. – Ты потеряла свою корону.
– Звучит весьма глупо, – смеется Леннокс. – Ты же это понимаешь, да?
– Возможно, но также задевает за живое, потому что перекликается с правдой.
– Раш…
– Со мной так же. Мне нравится играть в футбол. Он – моя страсть, моя жизнь. Но что лучше всего? То, что я являюсь частью команды. Могу слиться с остальными. Могу поддерживать их. Но иногда мне также нравится быть эгоистом. Завладеть мячом, который будет принадлежать только мне. Присвоить себе всю славу, по праву владеть ею. Не существует лучшего момента, чем когда мяч оказывается в воротах и толпа начинает сходить с ума.
– На поле ты никогда не сливаешься с остальными, Раш. Ты выделяешься всякий раз, когда прикасаешься к мячу.
– Точно так же, как и ты.
– Что? – удивленно спрашивает Леннокс. – Да ты с ума сошел.
Но когда она поднимает на меня полные слез глаза, я понимаю – мои слова что-то значат для нее.
– Вполне нормально желать, чтобы толпа ревела. Нормально время от времени бросаться во все тяжкие и быть эгоистом. Здесь нечего стыдиться. Работа в «КСМ» принадлежит тебе, но не совсем. Так сделай так, чтобы она принадлежала тебе полностью. Найди то, что необходимо, чтобы завести толпу. А до тех пор, дорогая, ты всегда будешь чем-то недовольна.
Леннокс смотрит на меня и впервые с начала этого разговора искренне улыбается.
– Кто же знал, что Раш Маккензи – философ.
– Едва ли.
Она тянется, чтобы подарить мне поцелуй и пробудить те части меня, которые обычно остаются в спячке.
– Ты дал мне куда больше, чем думаешь, профессор Маккензи. Раньше я бывала на сцене. В центре внимания. Знаю, насколько очаровательными могут казаться подобные моменты. Так что не уверена, что хочу этого. – Последнее предложение выходит не громче шепота. – О чем это я? Ах да, – хихикает Леннокс. Господи, какая же она милая. – Ты подарил мне несколько оргазмов, огромное количество вина… и возможность сбежать. А теперь еще и слова, которые мне так нужно было услышать.
– А еще я подарил тебе закат.
– Да. Подарил, – соглашается она, рассеянно скользя пальцами по моему животу.
И мы не двигаемся с места, пока солнце не садится и его краски не перестают плясать по небу, уступив место звездам.
Глава 31. Леннокс
Сокеана дует прохладный утренний ветерок. Это тот промежуток утра, когда море и небо кажутся одинаково серыми и невозможно сказать, где заканчивается одно и начинается другое.
Я, завернувшись по пояс в одеяло, сижу на широкой кровати в роскошном пляжном домике, который снял Раш, и почему-то волнуюсь. Мне следовало бы спокойно спать у него под боком, но именно когда я оглядываюсь через плечо и окидываю Раша взглядом, причина моего волнения становится очевидной.
Он.
Раш.
Один только его вид заставляет мое сердце биться быстрее, а желудок скручиваться узлом. То же случилось и при нашей первой встрече, но теперь все по-другому. Это должно было притупиться – черт, да в большинстве случаев я остываю уже после первого свидания, – но с Рашем чувства только становятся сильнее.
Спала ли я с мужчиной в одной кровати? Конечно. Хотела ли я этого? Не особо. Я не любительница нежностей или пустых разговоров. Мне не нравится, когда меня заставляют быть тем, кем я не являюсь, – девушкой, что благодарна парню за то, что он выбрал ее.
Это полнейшая чушь.
Это парню стоит благодарить меня… Тем не менее, смотря на Раша, я чувствую именно это. Я… много чего чувствую.
Вещи, которые не в силах осознать. Которые и не хочу осознавать, потому что они вообще не должны были появиться.
И все же, возвращая взгляд к океану, я ощущаю себя… расслабленной. Оцененной. Желанной. Услышанной. Странная комбинация и в то же время – именно то, в чем я нуждалась.
– Эй, – раздается сонный голос Раша, когда он кладет руку мне на поясницу.
– Доброе утро, – бормочу я, обернувшись через плечо. На его лице видны следы от подушки, а щетина стала темнее, но именно глаза Раша – морщинки в уголках, ясность, которая типична для только проснувшегося человека, – приводят меня в восхищение.
– Хорошо спала?
– Лучше некуда.
– Что ты делаешь? Еще же так рано.
– Наслаждаюсь умиротворением. Мне нечасто выпадает шанс просто посидеть.
– Понимаю.
Я снова поворачиваюсь к прибою, грохот которого доносится через открытые французские двери нашей спальни на втором этаже.
– Так вся эта шумиха вокруг американских машин оказалась оправданной?
– Да. Но ничто не сравнится с прекрасной американкой у меня между ног.
– Кажется, мне стоит на это обидеться, – оборачиваюсь я, вскинув бровь, но Раш лишь игриво усмехается.
– Совсем нет, дорогая, – отвечает он и замолкает, скользя пальцами по ямочкам на моей пояснице. – Разве от вида не захватает дух? – Он поправляет подушку так, чтобы присесть и насладиться видом. – Обожаю восходы.