— Ну, была не была! Отвечать — так всем. Садись, милиция.
Летчики помогли Айрапетову подняться по узкой лестнице, усадили в каком-то тесном закутке.
Не первый раз приходилось Айрапетову обращаться за помощью к незнакомым ему людям. Взять хотя бы ту дежурную телефонистку в Москве, которая выделила ему канал фототелеграфа, или вот эти летчики, дежурный по аэровокзалу. Все они могли бы, сославшись на правила, отказаться ему помочь, и никто бы не спросил с них за это. Но люди делали то, что выходило за рамки их служебных обязанностей. И в этом их стремлении помочь всем, чем необходимо, чувствовалось уважение к нелегкому труду милиционера.
Ровно без четверти шесть такси затормозило у подъезда отдела внутренних дел Запорожского горисполкома. Айрапетов бегом поднялся на второй этаж, ворвался в кабинет, который сейчас занимал Виноградов.
— Ну, что?
Еще перед отъездом Айрапетова в Киев его друзья несколько раз обсуждали вопрос о спрятанных Мацуевым деньгах. Тщательно осмотрели дом, двор, вскрыли пол в сарае. Нашли всего две тысячи рублей. Конечно, это далеко не все, что осталось у матерого жулика. Где же остальные? Почти к самому дому Мацуева подходил лес. Может быть, там? Вполне вероятно. И вот уже в течение нескольких дней за Надеждой Мацуевой, за домом неотступно наблюдали. И сегодня стало известно, что та со своей подругой решила отправиться ночью в лес. Зачем? Конечно, за деньгами.
Нужно предусмотреть тысячи мелочей. И наконец, все готово. В домике путевого обходчика на опушке леса наготове проводник с собакой. В лесу по наиболее возможному маршруту пути Мацуевой замаскировались работники милиции. Айрапетов сидит с наушниками рации на голове в кабине «газика».
Час ночи. Темнота. Не пропустить бы! Два часа ночи. Неужели еще не вышли? Три. Наверное, не придут.
— Первый, первый! — вдруг заговорил в наушниках приглушенный голос. — Я третий.
— Слушаю вас, третий.
— Прошли.
Тут же доложили со второго поста, третьего. Пора? Нет, еще рано. Еще чуть-чуть подождать. Две женщины вышли из лесу, подошли к дороге. Пора!
— Поехали.
«Газик» рванулся словно от сильного толчка. Мелькнул поворот, еще поворот. И вот свет фар выхватил из сумерек приближающегося рассвета две женские фигуры, отступившие к кювету. У одной из женщин в руках авоська. «Газик» тормозит. Айрапетов открывает на ходу дверцу и выскакивает.
— A-а, Надежда Дмитриевна! Что это вы в такую рань поднялись? Садитесь, подвезу, еще неровен час — обидит кто-нибудь. Устраивайтесь поудобнее. Давайте, сумочку подержу.
Помертвевшая от неожиданности и страха, Мацуева безвольно выпускает из рук сумочку. «Газик» разворачивается и мчится в город.
На столе — две стеклянные банки. Что внутри — разобрать невозможно.
— Что же там?
— Н-не знаю, — стуча зубами, шепчет Мацуева.
— Сейчас узнаем.
Снята плотно притертая крышка. Под ней горлышко банки залито смолой. Под смолой блеснула цинковая оболочка. Долой и ее! Наконец добрались и до содержимого банки. Плотно, так, что лишь с величайшим трудом можно вытащить, не повредив самой банки (все-таки вещественное доказательство), лежат свернутые в тугую трубку купюры.
— Понятые, прошу поближе.
Свидетели этой процедуры подходят к столу. На нем рассыпались сто- и пятидесятирублевые кредитки. Потом они тщательно пересчитываются и перекочевывают в простой фибровый чемодан ярко-желтого цвета.
Молоденькая стюардесса, одернув ладно сидящий жакет небесно-голубого цвета, выходит в салон.
— Наш самолет следует рейсом Запорожье — Москва на высоте семь тысяч метров. Температура в салоне плюс восемнадцать, за бортом — минус сорок градусов ниже нуля.
Стюардесса работает на линиях Гражданского воздушного флота уже два с половиной года. Сколько пассажиров ей пришлось повидать за это время! Она уже привыкла угадывать по жестам, манере сидеть, по обилию вещей или их отсутствию профессию, характер и даже биографию людей в креслах. Это стало своеобразной игрой, развлекающей в порой скучноватом рейсе.
— Ой, Люда, смотри — тот же пассажир. Помнишь? Мы так и не угадали, кто он.
— Точно, — соглашается напарница. — Только тогда он был озабоченный, сердитый, а теперь смеется. Ого, что это он чемодан свой не поставит в тамбуре?
Стюардесса решительно подходит к пассажиру, сидящему у окна. У него на коленях простой фибровый чемодан ярко-желтого цвета.
— Гражданин, поставьте чемодан в тамбур. Вам же неудобно.
Странный пассажир лишь крепче сжимает ручку чемодана и, улыбнувшись, отрицательно качает головой.
— Но ведь вы же нарушаете порядок!
Гражданин опять отрицательно качает головой. Стюардесса возмущенно проходит дальше.
Самолет заваливается на крыло и резко идет вниз. Мягкий толчок — и уже вырастает за окошками ажурное здание аэровокзала.
Пассажир с чемоданом выходит последним. К нему спешит человек в милицейской форме, прикладывает руку к козырьку, что-то докладывает. Странный пассажир отдает ему чемодан и потягивается, словно человек, сбросивший с плеч тяжелую ношу.
К трапу прямо по летному полю подлетает «Волга». Это тоже против правил...
Стюардессы переглядываются, улыбаются.
— Ну вот, Люда, поняла теперь, где он работает?
Призвание
Осенью ночи непроглядные, особенно в горах.
— Здесь, — прошептал проводник.
За едва различимым на фоне горы строением вверх уходила осыпь, кое-где покрытая кустарником. За нею все терялось в темноте.
— Группе блокирования занять исходную позицию, — негромко отдал команду майор Шония. — Преступников будем брать, когда в доме погаснет огонь.
Один за другим люди исчезали во тьме, словно таяли. Звякнуло оружие. Майор нахмурился. Он знал — те, кто был там, в доме, конечно же, не услышат, и все же...
Минутная стрелка на циферблате часов переползла через очередное деление. Теперь каждый из группы находился на своем, заранее назначенном месте, и из кольца преступникам уже не выбраться.
Пока все складывалось так, как и было намечено в райотделе. Основная группа захвата выдвинута вперед, ближе к дому. Резерв на месте.
За стеклами освещенного окна четверо особо опасных преступников. Майор знал: они вооружены.
На часах четверть первого. Шония еще раз перебирает в памяти события минувшего дня. О делах этой группы было известно давно. Знали, что вот-вот должны эти люди появиться в городе. Но уж больно они осторожны и по-звериному хитры. Их ждали, готовились к встрече. Но где и когда она состоится — оставалось неизвестным. И вот утром в десять часов получен сигнал. С этого самого часа время словно рванулось вперед. Нужно успеть отобрать людей, поставить перед каждым понятную и посильную задачу. Вникнуть во все детали предстоящего, оценить, предусмотреть все мелочи.
Теперь подготовка к захвату завершена. Но Шония еще раз придирчиво припоминает, анализирует каждый шаг. Разработанный усилиями многих людей, утвержденный им план операции вот сейчас, сию минуту станет реальностью. От его продуманности, обстоятельности во многом зависит судьба его подчиненных, успех всего дела. Он твердо знает — преступники не должны, не могут уйти. И все же чувство беспокойства не уходило, оно усиливалось.
Это была первая крупная операция, проходившая под его руководством. И теперь, в последние минуты, казалось, что нужно было иначе расставить людей, выбрать другие точки наблюдения. В общем, все сделать иначе, лучше.
Тогда еще Григорий Шония не знал, что и во второй, и в пятой, и десятой операции в самый последний момент будут приходить те же чувства, мучить те же мысли и сомнения.
Свет в доме погас. Нет, еще рано. Пусть те, четверо, улягутся, заснут. Следующий час из шестидесяти бесконечных минут был самым тяжелым и для майора, и для каждого участника операции. Всем хотелось одного — действовать. Пусть выстрелы, пули — но не темнота, не тишина и... ожидание.
— Начали!
По правилам Шония как старший начальник должен был оставаться около дома, откуда удобнее руководить всей группой. Но, с другой стороны, основная задача — захватить, обезвредить преступников. А это должно произойти там, в доме.
— Я на задержание, — сказал Шония своему заместителю. — Вы здесь за старшего!
Не слушая возражений, майор легкой тенью двинулся вперед. В двух шагах прорисовались массивные ворота усадьбы. Загородка, отходившая от них в обе стороны, была гораздо ниже, скорее плетень, чем забор.
И тут случилось непредвиденное — во дворе залилась исступленным лаем собака. Еще днем Шония знал, что у хозяев дома есть старый и ленивый пес, постоянно дремавший в сарае. Значит, не учли. Минута замешательства, и через забор переброшены бутерброды, прихваченные одним из сотрудников на ужин. Пес смолк, занявшись угощением. Путь свободен.
Участники операции рассыпались вокруг дома у забора. Пятеро сотрудников встали у двери.
— За мной! — подал команду Шония. Мгновенно сорвана с петель дверь. И сразу же еще одна неожиданность — у самого порога сбитая в комок кошма. Майор споткнулся. Тут же его обогнал лейтенант Микарадзе. В следующей комнате загрохотало. Это Микарадзе, обхватив руками одного из преступников, покатился с ним по полу. Шония перекинул через бедро второго, перехватил руку с пистолетом. Оглушительно грохнул выстрел. Тут же со звоном посыпались стекла — подоспели снаружи товарищи.
По комнате заметались лучи карманных фонариков. Все было кончено. Четверо полуодетых мужчин сидели на полу со связанными за спиной руками и ошалело глядели на нивесть откуда взявшихся сотрудников милиции. Оперативники осматривали кровати, перетряхивали одежду, собирая оружие: пистолеты, ножи, ружья.
Шония огляделся, пересчитал своих и радостно выдохнул:
— Все целы! Теперь порядок.
Это был его далеко не единственный экзамен на право называться милиционером. Не год и не два шел он к нему.
Сколько дорог открывается перед молодым, здоровым парнем, демобилизованным из армии? Позади десятилетка, служба в артиллерии. Принят в ряды КПСС. Какую же дорогу выбрать? Григорий Шония стал рабочим керамического завода. Профессия не из легких, под стать сталевару. Не зря и там и здесь производство называется горячим. Конечно, при желании можно было бы найти что-нибудь полегче. Родные советовали в институт. Предлагали поступить в какое-либо учреждение. Но труд канцеляриста не для него. А институт? Сначала нужно разобраться в самом себе, определить призвание.