теснялись в этом признаться, поэтому на нашу просьбу показать, в какую сторону ехать, они отвечали жестами в самых разных направлениях. К счастью, фарс не перерос в трагедию, драгоценный документ доставили. Тем не менее расслабиться не получилось: и без того объёмное соглашение было подготовлено по всей форме — на русском и всех официальных языках Европейского союза. Проставлением инициалов мы занимались всю ночь. Успокаивало то, что на церемонию подписания нас не пригласили, поэтому отоспаться можно было утром.
Наряду с этими приятными и не очень хлопотами существовала «параллельная вселенная», затягивавшая всё больше, — конфликт в бывшей Югославии.
БРОНЕТРАНСПОРТЁР СПЕЦПРЕДСТАВИТЕЛЯ — К ПОДЪЕЗДУ
Конфликт в бывшей Югославии — самая большая трагедия в Европе после окончания Второй мировой войны. Находясь где-нибудь в Швейцарии или Австрии, было невозможно представить себе, что всего в нескольких сотнях километров идёт братоубийственная бойня, в которой гибнут многие тысячи людей. Ещё весной 1991 года, когда с визитом в Белграде побывал Министр иностранных дел СССР Бессмертных, несмотря на определённое напряжение, казалось, ничто не предвещало большой беды. В конце июня Словения и Хорватия провозгласили независимость. Конфликт, к счастью краткий, возник в Словении, а затем куда более тяжёлый — в Хорватии. В августе подразделения Югославской народной армии вторглись в Восточную Славонию и начали штурм города Вуковар. 25 сентября в попытке предотвратить разрастание конфликта Совет Безопасности ООН принял резолюцию 713, вводившую эмбарго на поставки оружия для всех государственных образований на территории бывшей Югославии. Однако оружия там и так находилось вполне достаточно. 18 ноября после трёхмесячной осады югославскими войсками был взят Вуковар. 19 декабря в сербской автономной области в Славонии и Краине объявили об образовании Республики Сербская Краина (РСК) со столицей в Книне. Боевые действия между сербами и хорватами перемежались многочисленными договорённостями о прекращении огня, которые, впрочем, быстро нарушались. В первой половине 1992 года в Хорватии была развёрнута миротворческая операция ООН в соответствии с планом, подготовленным спецпредставителем Генсекретаря ООН, бывшим госсекретарём США Сайрусом Вэнсом.
В 1992 году эпицентр конфликта стал перемещаться в Боснию и Герцеговину, где столкнулись интересы сразу трёх государствообразующих народов: хорватов, сербов и боснийцев-мусульман, которых позднее стали называть бошняками. 18 марта в Лиссабоне между ними было подписано соглашение (план Каррингтона — Кутилейро). Оно предполагало разделение власти на всех уровнях управления по этническому признаку и передачу полномочий центрального правительства местным органам власти. Однако через 10 дней лидер мусульман Алия Изетбегович отозвал свою подпись и заявил об отрицательном отношении к любому типу этнического разделения Боснии. 6 апреля началась осада Сараево сербами, на стороне которых выступила Югославская народная армия. Сербы боролись за права своих соплеменников в Хорватии, а также Боснии и Герцеговине, однако в глазах международного сообщества стали жертвой своих собственных военных успехов. По словам тогдашнего президента Югославии, философа и историка Добрицы Чосича, драма сербов заключалась в том, что они превратили свою освободительную войну в захватническую.
30 мая 1992 года Совет Безопасности ООН принял резолюцию 757 о введении экономических и других санкций против Союзной Республики Югославии (Сербия и Черногория), включая полное торговое эмбарго, запрет на полёты, а также на участие в спортивных и культурных мероприятиях.
Руководство России резко отрицательно отнеслось к политике Белграда и политически доминировавшего там президента Сербии Слободана Милошевича. Приоритеты у России и Сербии оказались разными. Ельцин поощрял развал Советского Союза с целью скорейшего прихода к власти в Москве. Проблемы оказавшегося в одночасье за границей русского населения в бывших республиках СССР были отодвинуты на задний план. Для Белграда же проблема сербского населения (и как они считали, сербских территорий) в Хорватии, а также в Боснии и Герцеговине приобрела первостепенное значение. Молчаливо согласиться с распадом Социалистической Федеративной Республики Югославия по образцу Советского Союза они были не в состоянии. (Как-то в разговоре со мной Милошевич бросил в сердцах: «Не отдавать же всё просто так!»)
Мне предстояло присмотреться к балканскому досье через неделю после введения антиюгославских санкций. Очень скоро почувствовал, какие нешуточные страсти кипят вокруг югославской темы внутри России. Бурной выдалась дискуссия в Комитете по иностранным делам Верховного Совета РФ, куда меня пригласили объяснить политику российского руководства. После моего выступления один уважаемый депутат, явно сильно переживавший происходившее, взял слово, назвал меня проамериканским замминистра и, подумав, добавил: «Враг всех народов». Правда, после этого он удалился, а председатель комитета принёс мне извинения.
Протест выплёскивался и на улицы столицы. Цитирую по газете «Правда» чуть более позднего периода: «Мэрия разрешила пикетировать Смоленскую-Сенную площадь только наполовину. А именно — сквер напротив мидовской высотки, на другой стороне улицы… Пикетчиков собралось не очень много: мэрия лимитировала число участников до „максимум 150 человек“. Поэтому оппозиционные партии и организации делегировали на Смоленскую-Сенную лишь по несколько представителей каждая… К пикетчикам вышел поговорить — надо отдать ему должное — замминистра иностранных дел Чуркин. Его окружили плотным кольцом, дискуссия получилась бурной. Я, честно говоря, посочувствовал дипломату: как карьерный государственный чиновник он вынужден защищать проводимый нынешним правительством политический курс. В отношении сегодняшней боснийской трагедии это ох как нелегко. Вот и на сей раз, похоже, получился „диалог глухих“».
Возвращаясь к лету 1992 года, не скрою, что я не предавался каким-то глубоким историческим или политологическим изысканиям. Для меня были ясны две вещи. Во-первых, сербов надо как минимум внимательно выслушать без какой-либо идеологической предвзятости, а во-вторых, без нашей плотной работы с ними невозможно обеспечить адекватную роль России в югославском урегулировании, а с учётом того значения, которое имела югославская проблема в тот период, — и адекватной роли России в европейских и мировых делах.
Этапной с точки зрения международных усилий по урегулированию югославского кризиса должна была стать Лондонская конференция по бывшей Югославии (26-27 августа 1992 года). Незадолго до неё наш министр объявил мне, что для подготовки нашего участия в конференции я должен ехать в Югославию в качестве Специального представителя Президента России (данный статус обеспечивал необходимый уровень приёма, а также освещение моих вояжей российскими СМИ). Тогда я не подозревал, что поездки в Белград станут почти такими же привычными, как дорога из Черёмушек на Смоленскую площадь (за два с половиной года мне предстояло совершить около 25 таких путешествий).
Поездка привычная — не значит простая. Ведь с введением санкций в Белград перестали летать рейсовые самолёты. Мне пришлось освоить такой маршрут: самолётом до Будапешта, оттуда посольская «Волга» два с половиной часа натужно везла меня до сербской границы и затем уже на другой машине — два часа до Белграда. Сразу с колёс — встреча с кем-то из югославских руководителей, поздно вечером — ужин в представительской квартире Посольства России. Наутро — новая череда встреч, вечером — обратный автопробег до Будапешта, где для ночёвки любезно предоставлял мне свою резиденцию посол Иван Абоимов, на следующее утро — самолёт в Москву. Неоднократно фабула усложнялась облётом европейских столиц или новым возвращением в Белград, после «заездов» в Вашингтон или Нью-Йорк. В 1993 году в воздухе мне предстояло провести чистого времени больше двух недель. Однако всё это было ещё впереди.
В августе 1992 года визит в Белград оказался относительно простым: за один день — встречи с президентом Югославии Добрицей Чосичем, премьер-министром Миланом Паничем и президентом Сербии Слободаном Милошевичем, а также выезд в Подгорицу для встречи с президентом Черногории Момиром Булатовичем. (Милошевич предоставил свой самолёт, и обернуться удалось довольно быстро.)
Из упомянутых деятелей наиболее колоритным был Милан Панич. Будучи членом сборной Югославии по велоспорту, он «укатил» в Америку ещё в 50-е годы с несколькими долларовыми купюрами в кармане, стал богатым бизнесменом и вернулся на родину для того, чтобы помочь ей выбраться из кризиса. На нашем горизонте Панич впервые появился в июне на саммите СБСЕ в Хельсинки, куда он приехал «представиться». Пригласив и меня, Козырев пообедал с Паничем в своём гостиничном номере. Было ясно, что успех Панича в бизнесе не случаен — человек он незаурядный. Но другой вопрос — обеспечит ли это политический успех в живущей по своим правилам Югославии?
На Лондонскую конференцию Панич и Милошевич прибыли вместе. Находились там и руководители других конфликтующих югославских сторон. Председательствовали генсек ООН Бутрос Гали и премьер-министр Англии Джон Мейджор.
Конференция симптоматично началась с протеста: президент Хорватии Франьо Туджман потребовал убрать с будки для синхронного перевода табличку «сербско-хорватский язык» — очевидно, что между хорватами и сербами углубились не только политические противоречия, но и лингвистические. Гали и Мейджор отреагировали на протест, как и положено видавшим виды политикам, попросту проигнорировали его. Но столкновения противоположных подходов сторон игнорировать, увы, было невозможно. Работа шла нервно, сербы грозили покинуть конференцию, периодически удаляясь в свою делегационную комнату. Мирить сербов с председателями конференции выпало мне. На завершающем этапе свой вес добавил Козырев, которому до этого пришлось отлучиться по другим делам.