Однако заканчивать материал на столь оптимистичной ноте старейшая лондонская газета не склонна. Ссылаясь на других, «более циничных», но почему-то безымянных сербов, она переходит от эмоций к реальной политике. Есть, мол, в Боснии и такое мнение, что «русские вмешались в здешние события, руководствуясь своим эгоистичным интересом — заново утвердить собственную роль в мире… Для сторонников такой точки зрения отправка г-ном Ельциным своих солдат под Сараево является лишь средством возродить собственную власть во всё более националистически настроенной России». Так или иначе, подчёркивается в заголовке другой корреспонденции, Североатлантическому альянсу придётся теперь «бороться за возвращение себе кредита доверия после московского реванша».
«Успех российской дипломатии», «Налёты стали бессмысленными», «Бомбардировок не будет» — под такими заголовками польские средства массовой информации сообщают о постепенной нормализации ситуации вокруг Сараево.
Варшавская Trybuna пишет, что мирные инициативы российской дипломатии по урегулированию кризиса в районе Сараево были неожиданностью для Запада. Они стали ответом на ультиматум, выдвинутый без консультаций с Москвой. Россия преследовала цель не допустить бомбардировок сербских позиций и достигла её.
В комментарии польского радио отмечалось, что отмена налётов натовских самолётов означает успех всех сторон, втянутых в конфликт в районе Сараево. Но больше всего от этого выиграла Россия. Все теперь поняли, что на Европейском континенте без участия России не может быть решён ни один серьёзный вопрос.
«Вместе с размещением российских солдат на боснийской военной сцене, — писала берлинская Die Welt, — Москва приобрела ключевую позицию, позволяющую ей согласиться или помешать любому политическому решению. Российские войска, так же как и другие контингенты ООН, расположены между позициями враждующих сторон. Но в отличие от всех других Россия представляется сербам защитницей. Это даёт России возможность влиять на доселе самого успешного участника войны, причём так, как этого никто больше не сможет делать… Изменилась ситуация не только вокруг Сараево, но и во всей Европе», — заключает журналист.
Что ж, угроза критического расширения военных действий, кажется, миновала. Надолго ли? Время покажет.
Не склонно было преуменьшать значение достигнутого и российское руководство. В заявлении пресс-секретаря Ельцина говорилось: «Инициатива Президента РФ по урегулированию боснийского кризиса привела к крупной дипломатической победе России в масштабах не только Европы, но и мира. Россия фактически выиграла важнейшую битву за свой мировой статус, не сделав ни одного выстрела, не угрожая никому, не ставя под угрозу жизнь своих солдат, не затратив ни одного рубля. Выявилась иллюзорность представлений о том, что любую сколько-нибудь серьёзную проблему в Восточной Европе можно решить за спиной России. Стало очевидным, что несмотря на вывод своих военных контингентов из стран Центральной и Восточной Европы, что вполне согласуется с новой внешнеполитической доктриной России, политика Москвы мощно и весомо присутствует в Европе. Мощный ход российского президента и его последствия подчеркнули роль великих держав и, в частности, России в разрешении международных конфликтов».
Действительно очень хотелось надеяться на то, что события вокруг Сараево стали определённым переломом во внешней политике молодой России. Об этом мы говорили в интервью с обозревателем «Литературной газеты» Денисом Молчановым:
«Вопрос: Действительно, впервые за весь постсоветский период мы позволили себе сказать собственное слово в мире. Чем же вызван такой сдвиг?
Ответ: Произошёл переход количества в качество. Раньше была такая линия: если нам что-то не нравится, мы не говорим сразу нет, а пытаемся найти общий язык с партнёрами. Но со временем наше нежелание конфронтировать стало кое-кем восприниматься за мягкотелость. И мы сказали — хватит! Нужно расставить все точки над „i“. Как Ельцин в разговоре с Мейджором: „Мы без России не позволим!“
Вопрос: Иными словами, мы возвращаем себе статус великой державы?
Ответ: Да, мы идём по этому пути. Конечно, это невозможно без определённого подкрепления — как в Сараево. Ну не было бы у нас батальона — что тогда? Уже всем ясно, что не может быть великой державы без мощных вооружённых сил, способных выполнить возложенную задачу на современном уровне» («Литературная газета», 16 марта 1994 года).
О том же речь шла и в моей статье в «Московских новостях»: «Яркая инициатива российского Президента, на мой взгляд, является рубежной для нашей внешней политики. Россия подтвердила свои позиции в Европе. Это позиции России-миротворца. Россия, которую можно не бояться, но нельзя не уважать».
По возвращении из Сараево в Загреб меня ждало сообщение от Первого заместителя министра иностранных дел Анатолия Леонидовича Адамишина, он в это время находился «на хозяйстве» на Смоленской площади: «Ельцин звонил несколько раз, был очень доволен. Когда я ему упомянул, что, кстати, у тебя сегодня день рождения — Ельцин сказал: об этом знает вся страна!»
Коллеги по работе поздравили присланным по факсу стихотворением:
Специальному Представителю Президента
Российской Федерации
Виталию Ивановичу ЧУРКИНУ
Сквозь буран, снегопады, заносы,
Под прицелами НАТОвских дул
И под взглядом Акаши раскосым
Дипломат свою линию гнул.
Ни угрозы и ни ультиматум
Не сломили движенье вперёд.
Аплодирует мир дипломату,
По заслугам хвалу воздаёт.
Не придумаешь лучше момента
День рожденья отметить в бою.
Специальный посол Президента
С честью сделал работу свою.
На исходе боснийских баталий
Пьём за эти мужские дела.
От души поздравляем, Виталий!
С Днём рождения! Наша взяла!
Под стихотворением стоят подписи нескольких человек, первая из них — Сергея Лаврова. Стиль мастера легко различим.
Резонанс этих событий у нас в стране был очень велик. Я оказался «человеком недели» на одном из основных каналов российского телевидения. Прозвучал и такой вопрос:
«Корреспондент: Считаете ли вы своим личным успехом всю эту ситуацию?
В. Чуркин: Считаю. Ну а почему же нет? Другое дело, что я не стал бы утверждать, и, пожалуйста, не пытайтесь к этому подвести, что я лично совершил такую операцию. Это огромный успех Министерства иностранных дел, где коллектив, который занимался этой ситуацией, сработал действительно блестяще. Основную, с точки зрения трудоёмкости, работу проделал мой коллега, заместитель министра Сергей Лавров, который, пока я там по „заграницам“, по „Сараевам“ разъезжал, сидел здесь и выпускал колоссальное количество документов. То, что мы видим, — лишь верхушка айсберга. Это были записки президенту, послания зарубежным деятелям, инструкции, указания и так далее. Огромная работа. Первый заместитель министра Анатолий Адамишин тоже сыграл, как я понимаю, немалую роль. То есть удалось всем включиться и в экстремальной ситуации, в сжатые сроки, действительно, осуществить сложную дипломатическую операцию».
Между тем обстановка не позволяла долго праздновать успех. В какую сторону качнётся маятник проблем в Боснии и Герцеговине? Последуют новые кризисы или удастся развить возникшую в Сараево мирную динамику? Насторожил призыв генерала Роуза распространить натовский ультиматум и на другие боснийские территории. Адамишин удачно высказался по данному поводу: не следует рассчитывать на то, что Россия каждый раз будет вытаскивать ситуацию из тупика. (Между Адамишиным, Лавровым, курировавшим ООН, и мной по югославским делам сложилось что-то вроде альянса. Однажды мы даже направили находившемуся в командировке Козыреву телеграмму с нашими предложениями за тремя подписями — это был «демарш»: обычно достаточно подписи одного замминистра с добавлением, что с тем-то согласовано.)
К счастью, американцы поняли, что Босния и так находится в состоянии «перегрева». 22 февраля они созвали в Бонне совещание, пригласив нас, европейцев и канадцев. Силовой сценарий, по крайней мере на время, оставался за скобками. Политическое урегулирование получало новый шанс. Возросший дипломатический вес России необходимо было реализовать по максимуму. Для этого требовалось продолжение кооперабельности сербов.
В конце февраля в Москву пригласили Радована Караджича. В центре внимания его переговоров с Козыревым находилась обстановка в блокированной сербами Тузле, относившейся к числу ооновских «зон безопасности». Требование об открытии аэропорта Тузлы для доставки гуманитарной помощи было одним из главных у ООН и западников. Караджич упирался, утверждая: аэропорт будет использоваться для поставок вооружений мусульманам. Разговор шёл на повышенных тонах. Караджич намекал: даст согласие, если его примет президент Ельцин. Козырев же полагал (вполне справедливо), что для такого протокольного жеста боснийские сербы ещё не сделали достаточно.
В результате обещание по Тузле было всё же от Караджича получено.
Интенсификация наших контактов с сербами вызвала определённое беспокойство у мусульманского руководства Боснии и Герцеговины. «Для баланса» в Москву пригласили премьера боснийского правительства Хариса Силайджича. Отрабатывали мы и международный срез исламского фактора. Я провёл консультации с генсекретарем Организации Исламская конференция в её штаб-квартире в Джидде, а также с министром иностранных дел Саудовской Аравии Сауд аль-Фейсалом в Эр-Рияде. Посыл был один: наши действия отвечают интересам всех сторон в Боснии и Герцеговине, стремящихся к миру.
Другим объектом приложения наших усилий стал конфликт в Хорватии, около трети территории которой занимала самопровозглашённая Республика Сербская Краина со столицей в Книне. Ооновское миротворческое присутствие, развёрнутое там согласно плану Вэнса, не могло предотвратить периодических перестрелок, способных в любой момент перерасти в большую сербо-хорватскую войну. Наши беседы с руководством краинских сербов проходили особенно трудно. Их жёсткая прямолинейность резко контрастировала с изощрённым византийским стилем Караджича и его команды. Кн