реля 1994 года).
Мирную динамику необходимо было закрепить. Вырисовывалась реальная возможность перехода к всеобъемлющему урегулированию конфликта — как в Боснии, так и в Хорватии. С этими надеждами 10 апреля я направился в Белград. Оттуда маршрут пролегал в Загреб, где сербы и хорваты должны были встретиться вновь в российском посольстве, теперь уже для обсуждения экономических вопросов. Однако ситуация в Восточной Боснии внесла драматические изменения в планы. Когда вечером 10 апреля я вошёл в здание Посольства России в Белграде, мне позвонил американский спецпредставитель Редман и сообщил: натовская авиация только что нанесла удар по боснийским сербам, продолжавшим наступление в районе Горажде. Крупный мусульманский анклав, один из провозглашённых ООН «районов безопасности», имел стратегически важное географическое положение. К тому же сербы жаловались (не без оснований), что из Горажде мусульмане совершают набеги на их позиции. Ситуация требовала достижения договорённости о прекращении огня под контролем ООН. Массированный обстрел города и наступление на него, предпринятые сербами в начале апреля, неизбежно вели к новой эскалации начавшего было затухать конфликта. К тому же стало известно, что ооновцы предупреждали командовавшего операцией генерала Младича о намерении запросить натовскую авиаподдержку, однако сербы продолжали методично наращивать военное давление. Из Горажде поступала информация о большом количестве убитых и раненых мирных граждан.
На встрече с Милошевичем 11 апреля я подчеркнул, что сербы переступили опасную черту: военной конфронтации с НАТО необходимо было избежать. Принципиально важно не создавать прецедента использования альянсом своих вооружённых сил в конфликте на Балканах. Милошевич обещал повлиять на боснийско-сербское руководство, а я направился в Пале.
Ко времени моего прибытия туда вечером того же дня и встречи с Караджичем и Краишником ситуация накалилась до предела. Натовская авиация нанесла второй удар по наступавшей на Горажде сербской военной технике. Боснийско-сербские руководители заявили, что прекращают какое-либо общение с ООН, усматривая как в НАТО, так и в ооновских миротворцах сторону конфликта. Поздно вечером я вновь забрался в БТР и направился в ооновскую штаб-квартиру в Сараево, где состоялся разговор с командующим ооновским контингентом в Боснии Роузом и американским спецпредставителем Редманом. Необходимо было найти формулу прекращения боевых действий.
Около часа ночи 12 апреля вернулся в Пале. Новый тяжёлый разговор с Караджичем. Продолженный утром 12 апреля, он подкреплялся телефонными звонками Милошевичу. После этого — знакомый БТР и новый переезд в Сараево. Там — совещание с руководителем операции ООН в Боснии Ясуши Акаши и Роузом с участием Редмана. По его завершении мы с Акаши сели в бронированный джип, чтобы вместе отправиться в Пале. Однако где-то на полпути японцу по рации стали поступать панические сообщения о том, что сербы усилили удары по Горажде и необходима его санкция на нанесение нового натовского авиаудара. Акаши заявил — ему необходимо вернуться в Сараево, весь кортеж повернул назад, а я остался в джипе, за рулём которого сидел один из гражданских сотрудников миссии ООН. Мы продолжили путь по горной дороге. Ооновец, постоянно поддерживая связь со своей штаб-квартирой по рации, всё время повторял, что «теперь международное сообщество представляет г-н Чуркин». Как часто бывает в жизни, в этой драматической ситуации не обошлось без комизма. По узкой горной дороге перед нами плелась какая-то легковушка, мы не могли ее обогнать. Помогла вышедшая на дорогу корова: она задела боковое зеркало автомобиля, он остановился, дорога на Пале была открыта.
В результате бесчисленных разговоров с Караджичем и звонков Акаши удалось договориться об их встрече в Пале 13 апреля. Переговоры состоялись, но дальше общих обещаний дело не пошло. Было очевидно — сербы уповают на успешное развитие своего наступления. В разговоре со мной один на один Караджич, хитро блеснув глазами, поведал свою философию отношений с мусульманами: «Их надо сжимать» («They must be squeezed»).
Акаши вернулся в Сараево, Караджич направился в столицу боснийских сербов Баня-Луку, я остался в Пале, стремясь хоть как-то повлиять на балансировавшую на грани серьёзного кризиса ситуацию. (Тем более что спешить было некуда — после натовской бомбардировки краинские сербы отказались от «экономической встречи» с хорватами в нашем посольстве в Загребе.)
Масштабное столкновение боснийских сербов с ООН и НАТО могло быть чревато кардинальным изменением всей политической динамики, в том числе привести к резкому обострению отношений России с Западом — этого необходимо было избежать.
В отсутствие в Пале Караджича мне предложили занять его кабинет. Что я и сделал — другого подходящего места для работы не оказалось. Штаб-квартира боснийских сербов находилась в небольшом трёхэтажном здании. Кабинет Караджича располагался на первом, на втором кабинет Краишника, а на третьем — вице-президента боснийских сербов Колевича. Секретарша Караджича давала мне кофе, в моём распоряжении был телефон, по которому можно связаться с Милошевичем и с ооновцами в Сараево, а также с нашим посольством в Белграде. Российский посол, однако, болел, и не имея телефонной связи с Москвой, я оказался фактически предоставленным сам себе. Путешествовавший Караджич также не выходил на связь. В одном из телефонных разговоров с Милошевичем я с изумлением спросил: «Не мне же руководить Республикой Сербской?» Отъезд Караджича из Пале вряд ли был случаен: боснийские сербы не хотели, чтобы кто-то мешал им продолжать осуществлять свои военные планы в отношении Горажде.
15 апреля боснийские сербы перешли к решающему наступлению на анклав. Мусульманская оборона пала, причём так быстро, что два английских ооновских «миротворца» оказались за линией фронта и были тяжело ранены. Генерал Роуз потребовал вновь задействовать авиацию НАТО. Для него ситуация приобретала личностный характер. Дело в том, что в районе Горажде в форме ООН находились около десятка военнослужащих элитного английского спецназа, они занимались наведением натовской авиации на сербские цели. Сербы, конечно, знали об этом и постреливали в «миротворцев». В одном из разговоров со мной генерал Роуз довольно наивно выражал недоумение: «Что сербам не нравится? Ведь эти солдаты обеспечивают точность бомбовых ударов, то есть помогают избежать лишних жертв среди сербов».
16 апреля эскалация кризиса перешла на новую ступень. Сербы сбили один из круживших над Горажде самолётов НАТО. Угроза массированного натовского авиаудара со всеми вытекающими последствиями стала вполне реальной. Поступали сообщения о том, что к удару по сербским позициям готовятся до тридцати натовских самолётов. К счастью, погодные условия оказались неблагоприятными. В ходе возникшей «тяжёлой паузы» удалось достигнуть договорённости между Акаши и на тот момент главным сербом в Пале Краишником. В ответ на отказ от новых бомбардировок боснийские сербы должны были прекратить обстрел Горажде, отвести военную технику на три километра от центра города, а также отпустить 150 ооновцев, взятых в заложники после первых бомбардировок 10 апреля.
На следующий день, однако, стало ясно, что, принимая на себя эти обязательства, боснийско-сербское руководство не собиралось их выполнять — военная операция продолжалась своим чередом. (Не помог и состоявшийся 16 апреля блиц-визит в Белград Козырева для разговора с Милошевичем.) 17 апреля вновь удалось свести Акаши с вернувшимся в Пале Караджичем. Понимая, что нужно обозначить какой-то «позитив», Караджич с готовностью откликнулся на предложение Акаши осуществить из Горажде медицинскую эвакуацию. «Пойдёмте, объявим об этом журналистам!» — воскликнул он. Я отказался принять участие в импровизированной пресс-конференции, для меня убедительнее выглядел жест стоявшего рядом с Караджичем сербского генерала, который молча отрицательно покачал головой. В таких условиях моё дальнейшее пребывание в Пале теряло смысл. Сказав журналистам, что за последние несколько дней я услышал больше невыполненных обещаний, чем за всю свою предыдущую жизнь, я вернулся в Сараево, откуда вылетел в Загреб.
18 апреля в загребском аэропорту перед посадкой на московский рейс мне сообщили: со мной хочет связаться по телефону Милошевич. Взяв трубку, я в резкой форме сказал президенту всё, что думаю о Караджиче и Младиче. «Но они же не могут меня так обманывать!» — воскликнул шокированный Милошевич. Я сказал, что в создавшихся условиях должен буду уйти в отставку. «Виталий, но вы мне ещё будете звонить?» — реагировал президент (впервые назвав меня по имени).
В московском аэропорту меня ждали журналисты. В общении с ними я сделал заявление, которое пресса вполне справедливо назвала «эмоциональным». Сказал: «России пора прекратить разговоры с боснийскими сербами… Боснийские сербы должны понять, что в лице России они имеют дело с великой державой, а не с банановой республикой. России надо решить, можно ли позволить группе экстремистов использовать политику великой страны для достижения своих целей. Наш ответ однозначен — никогда». И добавил: «Если боснийские сербы произведут ещё хоть один залп в сторону Горажде, разразится огромнейший кризис, который ввергнет сербский народ в катастрофу».
Из аэропорта поехал в МИД докладывать Козыреву. В составленный мной проект записки Ельцину по событиям в Горажде Козырев внёс смягчающие коррективы, всё-таки в целом поведение боснийских сербов отражалось в ней достаточно объективно.
19 апреля президент Борис Ельцин сделал важное заявление: «Конфликт в Боснии и Герцеговине стоит на грани опасной эскалации, несмотря на энергичные дипломатические усилия России, предпринятые совместно с ООН и другими членами международного сообщества. Руководство боснийских сербов должно выполнить обязательства, данные России, прекратить нападения и уйти от города Горажде…»
22 апреля Совет Безопасности ООН единогласно принял резолюцию 913. В ней осуждалась боснийско-сербская сторона за «недобросовестное ведение переговоров и невыполнение ею своих обязательств, данных представителям ООН и Российской Федерации в отношении договорённости о прекращении огня в Горажде и вокруг него». Вместе с тем, в резолюции содержался и призыв к боснийским мусульманам «прекратить любые провокационные действия» внутри и вокруг безопасных районов.