11-12 июля произошло событие, имевшее поворотное значение для войны в Боснии, да и во всей бывшей Югославии. Боснийско-сербские силы под командованием генерала Младича вошли в охраняемый ООН мусульманский анклав Сребреницу. Располагавшийся там датский миротворческий контингент не имел ни мандата, ни возможности, ни желания оказать сопротивление. Практически всё мужское население города, около 8 тысяч человек, погибло или было уничтожено. Масштаб трагедии не сразу стал известен мировому сообществу в полном объёме. Однако тучи сгустились над боснийскими сербами окончательно и бесповоротно.
В ходе состоявшейся 21 июля в Лондоне расширенной встречи министров иностранных дел, обороны и начальников главных штабов стран Контактной группы, а также представителей ЕС и НАТО Соединённые Штаты выступили беспрецедентно жёстко, настаивая на массированных воздушных ударах по сербским позициям, прежде всего по системе ПВО, а также на передаче руководства всей операции в Боснии от ООН к НАТО. Формального решения на этот счёт на встрече не принималось, но и возражения и встречные предложения, с которыми выступили наши министры Козырев и Грачёв, погоды не делали. На состоявшейся там же неформальной встрече министров иностранных дел Контактной группы новый сопредседатель Координационного комитета Международной конференции по бывшей Югославии Карл Бильдт, сменивший на этом посту ушедшего в отставку Оуэна, пытался развить формулировавшийся им план дальнейших действий, включавший возможность поэтапного снятия санкций с Союзной Республики Югославия. Однако его заходы были подчёркнуто холодно встречены госсекретарём Кристофером. Американцы серьёзно нацеливались на силовой сценарий.
О таком повороте настроений Козырев информировал Милошевича во время визита в Белград в конце июля. Будучи в составе делегации, я получил ещё одну, как оказалось, последнюю возможность попытаться повлиять на ход событий.
Дело в том, что в Брюсселе наряду с другими коллегами ко мне стал захаживать посол Хорватии в Бельгии. Немолодой уже человек, он не был профессиональным дипломатом, долгие годы прожил в Австрии, где занимался туристическим бизнесом. Но имел одно важное преимущество — был другом детства президента Хорватии Туджмана. Из его слов вытекало, что Загреб предпочёл бы политическое решение своих проблем с Белградом. «Военная операции по захвату Краины, по нашим оценкам, унесёт жизни четырёх тысяч хорватских солдат, а это слишком много для нашей маленькой страны», — говорил он.
Милошевич устроил для Козырева обед за городом. В разговоре перед застольем я сообщил президенту о своих контактах с хорватским послом, в том числе об обеспокоенности хорватов в отношении больших жертв. Подозвав своего начальника генерального штаба, Милошевич с характерной усмешкой повторил ему мои слова. Однако мысль о том, что хорваты, которые в последнее время изрядно вооружились, возможно, всё-таки не делают окончательную ставку на силу, судя по всему запала. В разговоре за столом (Козырев сидел напротив Милошевича, я — по правую руку) президент рассуждал, что он не против разговора с хорватами, но это должны быть секретные переговоры, подчеркнул он, не такие, как были у нас на авианосце «Инвинсибл», когда сообщение о встрече конфликтующих сторон разлетелось по всему миру, как только вертолёты коснулись палубы.
По возвращении в Брюссель, я вновь встретился с хорватским коллегой. В разговоре он по существу признал, что Загреб принял политическое решение в пользу военной развязки краинской проблемы. Чтобы предотвратить катастрофическое развитие событий, я предложил хорватскому послу попытаться свести двух президентов — Туджмана и Милошевича, организовав их секретную встречу в Москве.
2 августа хорват сообщил мне о готовности Туджмана к такой встрече, ожидая, что контакт с Милошевичем выльется не в замысловатый «дипломатический разговор», а будет нацелен на принятие практических решений (звучало вполне резонно).
Докладывая об этом в Москву, я писал, что такой шанс и время упускать нельзя, так как «флажок» вот-вот упадёт, и рекомендовал министру направить послание Милошевичу, в котором без обиняков указать дату и место встречи. А затем уведомить об этом и Туджмана.
Тем не менее события ближайших дней показали, что со стороны Туджмана это был скорее акт «политической дезинформации». 4 августа хорватская армия начала операцию «Буря» по присоединению территории Республики Сербская Краина.
Тем неожиданнее стало полученное мной 7 августа указание сообщить хорватскому послу о позитивном отношении Белграда к нашей инициативе о проведении тайной встречи президентов Сербии и Хорватии в Москве. Узнав об этом, хорватский посол перезвонил буквально через пять минут. Туджман готов к встрече 8 или 10 августа. (Видимо, Милошевич, «списав» Краину, решил всё же попытаться договориться с хорватами по более важной для него проблеме Боснии.)
Но тут вмешались личностные особенности российского руководителя. В то время Борис Ельцин часто находился в больнице. Выходя из неё, любил прогуливаться по Кремлю в компании журналистов и делать разного рода сенсационные заявления. На этот раз он вспомнил о Югославии, заявив во всеуслышание: «На днях к нам приедут Милошевич и Туджман и обо всём договорятся». Туджман сразу же отказался от встречи. Шанс, пусть, может быть, и минимальный, был упущен.
28 августа в результате взрыва миномётного снаряда на рынке в Сараево погибло 28 человек. Утверждалось, что ооновские эксперты установили — выстрел был произведён с сербской стороны. 30 августа начались массовые натовские бомбардировки военных позиций боснийских сербов, продолжавшиеся более двух недель и радикальным образом изменившие соотношения сил конфликтующих сторон в Боснии. Вслед за военной Соединённые Штаты взяли на себя и дипломатическую инициативу, начав так называемый Дейтонский процесс.
Мне в Брюссель позвонил первый заместитель министра Игорь Иванов и поинтересовался, не хочу ли я взяться за это дело. Поразмыслив день-другой, я отказался: проблем хватало и в Брюсселе, кроме того, опасался быть «возвращённым» в Москву, по-настоящему ещё и не развернувшись в Брюсселе на новом месте.
21 ноября на американской военной базе в Дейтоне боснийские стороны подписали мирное соглашение, официально оформленное в Париже 14 декабря.
15 декабря Совет Безопасности ООН принял резолюцию 1031, которая прекращала мандат ооновских сил в Боснии и Герцеговине. Их функции переходили к силам по выполнению Дейтонского соглашения.
Война в бывшей Югославии закончилась.
ПРЕМУДРОСТИ ПРОТОКОЛА. ТРИ ШЛЯПЫ ПОСЛА РОССИИ В БРЮССЕЛЕ
11 ноября 1994 года я прибыл в Брюссель в качестве Посла Российской Федерации в Бельгийском Королевстве. Эта страна с десятимиллионным населением является одновременно одним из наиболее культурно насыщенных, высокоразвитых и сложных государств в Европе. Разделённая между фламандским севером и франкофонским югом Бельгия состоит из трёх регионов (Фландрии, Валлонии и Брюссельского столичного региона), к тому же ещё подразделяется на десять провинций, что дополняется осуществлением определённых функций по национальному признаку — имеется три правительства сообществ (кроме фламандцев и валлонов на границе с Германией проживает немногочисленное немецкоговорящее население). Знатоки утверждают, что Бельгия давно бы распалась, если бы не два обстоятельства: королевская власть и невозможность разделить Брюссель, который фламандцы считают своей столицей, но большинство жителей его — франкоговорящие валлоны.
1 декабря мне предстояло вручить верительные грамоты королю бельгийцев Альберту II.
Должен сказать, мои протокольные познания к этому времени были минимальными. В институте дипломатический протокол нам практически не преподавали. Из всего услышанного мне запомнился один совет, но очень важный: во время фуршета (наиболее распространённая форма дипломатических приёмов, когда закуски стоят на столе, а едят стоя) надо взять угощение и отойти в сторону, чтобы к столу могли подойти другие. Запомнилось мне это правило ещё и потому, что, бывая время от времени на московских дипломатических приёмах в начале 90-х, я наблюдал, к чему приводит незнание или неуважение этикета — гости спокойно окружали стол и не спеша закусывали, будто они сидят на званом обеде. Подойти к столу опоздавшим было невозможно. Против этого скоро нашлось противоядие: приходилось наблюдать, как на некоторых приёмах заранее пришедшие гости сметали практически всю еду ещё до его официального начала.
Такие нехитрые протокольные знания к вручению верительных грамот королю, конечно же, не имели никакого отношения. Несколько более полезным в этом плане оказался мой ещё переводческий опыт. Советский протокол вручения верительных грамот был довольно торжественным, хотя принимал их, как правило, не сам «глава государства», то есть Председатель Президиума Верховного Совета СССР, а один из его пятнадцати заместителей. Председатели Президиумов Верховных Советов союзных республик поочерёдно по месяцу «дежурили» в Москве, осуществляя различные протокольные функции. Посол и сопровождавшая его свита, с одной стороны, и «дежурный президент», Секретарь Президиума Верховного Совета СССР и кто-то из мидовского руководства, с другой, сходились в центре одного из кремлёвских залов. Посол зачитывал речь, после чего следовало краткое официальное приветствие принимающей стороны. Затем «дежурный президент» и посол удалялись в другое помещение для беседы.
Мне запомнилось, что все без исключения послы волнуются, вручая свои верительные грамоты, особенно, вероятно, те, кто это делает впервые. Помню посла одной африканской страны в красивых национальных одеждах, который, вынув для зачтения несколько страниц текста своего выступления, практически не мог его читать — дрожали руки. Так что я настраивался на предстоявшее мне «испытание» весьма серьёзно.
Однако бельгийский королевский протокол оказался и торжественным, и простым. В порядке подготовки необходимо было лишь взять в аренду фрак, а также продумать несколько фраз, с которыми предстояло обратиться к королю. Формальных речей не предусматривалось. За какое-то время до назначенного часа за мной в резиденцию заехал начальник генерального штаба бельгийских вооружённых сил в парадной форме и на официальной машине. (Это был высший протокольный уровень сопровождения.) Он поинтересовался, не забыл ли я верительные грамоты (такое с послами случается),