После отставки бельгийца европейские члены альянса стали рассуждать, в том числе и в прессе, о том, что, коль скоро главнокомандующим натовских вооружённых сил в Европе по традиции является американец, выбор генерального секретаря — прерогатива европейцев. Когда в разговоре с Хантером я как-то упомянул об этом, он недовольно нахмурился. То, что последовало дальше, иначе как показательной поркой не назовёшь. Американцы вызвали в Вашингтон для собеседования одного из главных европейских претендентов на роль генсекретаря — политика с известным именем, хотя он колебался и официально свою кандидатуру не выдвигал. Разговор в Вашингтоне, как ему показалось, прошёл успешно, и он объявил об официальном выдвижении на должность генсекретаря НАТО. Буквально на следующий день в Вашингтоне объявили о том, что он Соединённым Штатам не подходит. Примат США в альянсе как гаранта европейской безопасности нашёл своё новое подтверждение. На пост руководителя альянса был найден другой, устраивающий американцев кандидат — испанец Хавьер Солана.
Примакову и Солане предстояло сыграть важную роль в развитии отношений России и НАТО. Однако их взаимодействие сложилось далеко не сразу. Вмешался «протокол».
В это время большую популярность в России и на Западе набрал генерал Александр Иванович Лебедь. Участвуя в президентских выборах в июле 1996 года, в первом туре он получил третий результат после Ельцина и лидера коммунистов Зюганова. Перед вторым туром, нуждаясь в голосах сторонников Лебедя, Ельцин предложил ему пост Секретаря Совета Безопасности, который в представлении генерала давал существенные властные полномочия. В новом качестве генерал Лебедь провёл переговоры и заключил Хасавюртовское соглашение с чеченцами о прекращении кровопролитного конфликта, который длился с декабря 1994 года. Соглашение предусматривало уход из Чечни российских вооруженных сил и проведение через пять лет референдума, он мог бы открыть перспективу независимости республики. В России соглашение жёстко критиковали, однако серьёзных попыток дезавуировать генерала (он же, в конце концов, не являлся президентом) никто не предпринимал: было ясно — продолжение конфликта не сулит России ничего хорошего.
Фигурой генерала, который не скрывал своих президентских амбиций, заинтересовались в Североатлантическом альянсе, и Солана пригласил его с визитом в Брюссель. Всё бы ничего, но в штаб-квартире ещё не побывал в качестве Министра иностранных дел РФ Примаков. Говорили, что Евгений Максимович обиделся на Солану (если это так, то действительно повод был). Доходили слухи и о недовольстве послом, который, мол, чуть ли не инициировал визит Лебедя из-за каких-то своих амбициозных целей.
В реальности мысль о приглашении Лебедя родилась у Соланы совершенно самостоятельно. Когда он высказал её впервые (причём неформально, в ходе ланча с кем-то из депутатов нашей Госдумы), я отреагировал осторожно, сказав, что сначала надо посмотреть, какими вопросами будет заниматься Лебедь в качестве Секретаря Совета Безопасности. Однако решение у Соланы уже созрело, приглашение генералу Лебедю ушло в Москву.
Прибыв в Брюссель в начале октября, Лебедь впервые оказался за границей (если не считать его участия в боевых действиях в Афганистане и руководства миротворческой операцией в Приднестровье). Он производил впечатление человека, полностью отмобилизованного для достижения своей цели. В посольстве он первым делом провёл обстоятельные встречи с руководителями всех основных подразделений, завершив их подробным разговором с послом.
В штаб-квартире альянса Лебедя встречали «по полной разметке», как когда-то Шеварднадзе, однако это нисколько не повлияло на серьёзность настроя генерала. Его беседа с Соланой продолжалась более полутора часов. Генсек к ней тщательно готовился. Лебедь реагировал спокойно и солидно, как будто это не были его первые дипломатические переговоры, да ещё на таком уровне. Ожидаемо жёстко генерал прошёлся по перспективе расширения НАТО. По его словам оно означало бы раскол Европы, в результате которого континент будет поделён на «чистых европейцев» и российских «полуазиатов». В то же время он сделал далеко идущие заявления в отношении возможности взаимодействия России и альянса: «Мы готовы придать сотрудничеству России и НАТО характер союза де-факто без формального присоединения России к альянсу. Единственное препятствие на пути к этому — перспектива расширения НАТО».
Интересно было наблюдать за Лебедем по-человечески. Он внимательно слушал любые разъяснения, будь то по политике или истории и культуре Бельгии. Чувствовалось, что запоминает. Его узнавали на улицах, что ему явно импонировало. Когда в историческом городе Брюгге мы сидели у большого окна в ресторане, мимо которого проплывали туристические лодки, я в шутку сказал, что туристов за отдельную плату подвозят для того, чтобы посмотреть на генерала Лебедя. Александр Иванович воспринял это вполне серьёзно и стал приветствовать их поднятием руки. Вечером садились играть в шахматы, наливали по рюмке коньяку. К своей генерал не прикасался. По дороге в аэропорт нельзя было не показать Лебедю Ватерлоо, знаменитое поле битвы, видевшее поражение Наполеона. Генерал сделал пространную запись в книге почётных гостей и только потом позволил себе выпить бокал знаменитого бельгийского пива.
Визит Лебедя в НАТО не имел серьёзных последствий для развития наших отношений с альянсом. Вскоре Лебедь понял, что с Ельциным ему не сработаться (президент создал новый орган — Совет обороны, лишив его как Секретаря Совета Безопасности многих властных полномочий). Генерал был вынужден уйти в отставку. Затем стал губернатором Красноярского края и погиб в вертолётной катастрофе. Очень жаль этого яркого человека.
Более результативным стал визит в Брюссель Примакова в декабре 1996 года. Переговоры были достаточно основательно подготовлены, в том числе и благодаря ранее состоявшимся контактам на высоком уровне. К этому времени Солана уже успел съездить в Москву, где встречался с Ельциным, да и Примаков с Соланой уже беседовали на нейтральной почве. Поэтому в Брюсселе стало возможным приступить к обсуждению фундаментального документа. Он должен был заложить новую солидную основу для отношений России и НАТО.
Не обошлось без протокольного сбоя. Программа предусматривала рабочий обед в резиденции генсекретаря для руководства альянса и российской делегации. Натовцы расселись «классической схемой»: по правую руку от генсекретаря его первый зам, по левую — зам по политвопросам и так далее. С нашей же стороны все сели вперемешку. Некоторые высокопоставленные члены делегации оказались в конце стола. Хорошо хоть Примаков — прямо напротив Соланы. Мне это было очень неприятно: могли подумать, что посольство устроило какую-то каверзу. На самом деле мы, как и положено, направили натовцам полученный из Центра протокольный список российской делегации, которым они и должны были руководствоваться. Позднее натовцы в ответ на мою претензию извинились: протокольщица генсекретаря потеряла наш факс и расставила на столе таблички с именами наобум. Солана, заверили меня, жёстко отчитал свою сотрудницу. Мне, надо сказать, ни Примаков, ни коллеги претензий не предъявили.
Хуже было с визитом министра в штаб-квартиру Западноевропейского союза (ЗЕС).
Несколько слов о наших контактах с этой необычной организацией. Созданный в начале 50-х годов ЗЕС долгое время оставался в тени, получив новое дыхание в 1992-м году, после подписания Маастрихтского договора о создании Европейского союза. Он содержал ссылку на ЗЕС как основную структуру, на которую будет возложена ответственность за проведение будущей единой европейской политики в сфере обороны и безопасности. В практическом плане ЗЕС стал осуществлять отдельные «вспомогательные» операции. Так, была проведена Дунайская операция ЗЕС по обеспечению имплементации антиюгославских санкций ООН. В 1994 году ЗЕС направил в Боснию и Герцеговину полицейский контингент для оказания содействия боснийцам и хорватам в создании общих полицейских сил. Куда более значимыми оказались политические модальности существования Западноевропейского союза. За влияние на него развернулось настоящее «перетягивание каната» между ЕС и НАТО. Соединённые Штаты подозрительно относились к перспективе укрепления самостоятельности европейцев в военной области и ратовали за то, чтобы ЗЕС представлял собой «европейскую опору НАТО». Сложная политическая и бюрократическая борьба продолжалась годами. В конечном счёте Европейский союз постепенно «вобрал в себя» ЗЕС, прекративший существование в 2011 году. Однако в середине 90-х годов ЗЕС являлся вполне самостоятельной структурой. К ней необходимо было присмотреться: нет ли возможности развития «самостоятельных» отношений с европейцами в военно-политической области, помимо НАТО и американцев? Трудность заключалась в том, что образ поведения зесовцев в отношении России был прямо противоположен натовскому. Если альянс всячески демонстрировал открытость к развитию отношений, то зесовцы держались настороженно. Их слишком занимало становление собственной организации и её взаимоотношений с «грандами» — Европейским союзом и НАТО.
В конце 1992 года в качестве замминистра иностранных дел России я наведался в штаб-квартиру ЗЕС перед самым её переездом из Лондона в Брюссель. Затем организовали визит генсекретаря ЗЕС Виллема ван Экелена в Москву. Прибыв в Брюссель в посольском качестве, я направился к нему с визитом вежливости. С удивлением увидел стол, заставленный пустыми бокалами для шампанского: выяснилось, это был буквально последний час работы ван Экелена на посту и только что закончились проводы. Заменил голландца известный португальский дипломат Жозе Кутилейро, прославившийся подготовленным им совместно с лордом Каррингтоном планом боснийского урегулирования, впрочем, отвергнутым сторонами. Кутилейро — интересный остроумный человек со своеобразной ироничной манерой ведения беседы. Что и сыграло с ним злую шутку в общении с нашим министром, хотя, опять же, это была не первая их встреча. (В июне 1996 года Кутилейро находился с визитом в Москве, где встречался и с Примаковым, и с Грачёвым. По ходу беседы генсекретаря ЗЕС с последним мне пришлось на ухо пояснить нашему министру обороны, что у ЗЕС нет своих вооружённых сил. «Зачем