аконных основаниях. Не было ли это предзнаменованием того, что предстояло в связи с полученным назначением?
В один из ноябрьских дней 1993 года я оказался в кабинете Андрея Козырева, когда ему позвонил президент Борис Ельцин. В это время, после октябрьского разгона Верховного Совета, в срочном порядке готовился проект новой Конституции, и президент, судя по вопросу, который он задал министру, изучая его, дошёл до главы, определяющей его собственные полномочия. Ельцин обратил внимание на пункт «м» статьи 83, где говорится, что президент «назначает и отзывает после консультаций с соответствующими комитетами или комиссиями палат Федерального Собрания дипломатических представителей Российской Федерации в иностранных государствах и международных организациях». Ельцин спрашивал Козырева: не слишком ли много мы даём парламенту? Козырев ответил, что в некоторых других странах полномочия парламента при назначении дипломатических представителей и посильнее, поэтому содержащийся в проекте нашей новой Конституции вариант проблем вызывать не должен.
Тогда я не придал особого значения этому разговору, не представляя себе, какую роль он и данное положение российской Конституции сыграют в моей профессиональной судьбе.
Вскоре после звонка Юрия Зубакова с предложением направиться в Канаду меня вызвали в Москву для прохождения соответствующей процедуры в комиссиях по иностранным делам Государственной Думы и Совета Федерации. За все четыре года существования данной процедуры она носила, скорее формальный характер. Мне был известен лишь один случай, когда у думцев возникли вопросы по кандидату: на тот самый «заколдованный» пост представителя при ЕС был представлен хороший дипломат, но никогда не имевший отношения к европейским делам. Думцы попросили подобрать другого претендента. Поиски, как упоминалось выше, затянулись на годы.
Придя в думский Комитет по иностранным делам, я столкнулся с несколько иной ситуацией. Депутаты стали требовать от меня отчёта за всю внешнюю политику Шеварднадзе и Козырева. Кого-то, например, особенно возмущало соглашение, заключённое Шеварднадзе и Бейкером, по разграничению территории в Баренцевом море, к которому я просто не имел никакого отношения, и даже в качестве «споуксмена», по-моему, не сказал о нём ни слова. Я отвечал, что не буду критиковать тех, с кем работал, — это не в моих правилах. И вообще, надо признать, проявил больше бойцовских качеств, чем житейской хитрости. В итоге по завершении заседания комитета (обсуждение кандидатуры проходило без участия «обвиняемого») Зубаков сообщил, что комитет отказался дать рекомендацию президенту о моём назначении в Канаду. Голоса разделились по партийному признаку.
С Комитетом по иностранным делам Совета Федерации проблем не возникло. По идее, Ельцин мог бы осуществить назначение, ведь формулировка «консультации» вовсе не обязательно означает одобрение. Но лишний раз обострять отношения с Думой президенту было, конечно, не с руки.
Настойчивость проявил Евгений Примаков. Мне дали понять, что с думцами будет проведена дополнительная работа и меня заслушают вновь. Я вернулся в Брюссель завершать там свою миссию.
Окончательный отъезд из Бельгии 1 марта 1998 года проходил в обстановке полной неопределённости в отношении будущего. Я решил воспользоваться этим и добираться до дома не спеша. Приобрёл коллекционную машину «Нива» (штучно сделанную под себя одним из сотрудников представительства компании «Лада» в Бельгии, свёртывавшего свою деятельность, и как бы «забытую» им на складе), сел за руль и в компании ещё двух дипломатов посольства, перегонявших на Родину свои приобретения, а также автобуса, который циркулировал между Брюсселем и Москвой, перевозя вещи сотрудников посольства, двинулся на восток со всеми остановками. Предстояли ночёвки в Берлине, Варшаве и Минске. Коллеги всюду встречали с большим радушием, размещали в представительских квартирах, угощали, говорили слова поддержки.
Путешествие оказалось коротким, но богатым на впечатления. Шокировало увиденное в Минске. Небольшое здание российского посольства на скромной территории в тени высокого забора Суворовского училища и обычная двухкомнатная квартирка на первом этаже пятиэтажки, куда меня привели на ночлег, оказались единственной собственностью России в городе-красавце с его широкими улицами, площадями и впечатляющими административными зданиями. Второй шок — въезд после белорусской автострады, похожей на взлётную полосу аэродрома, на территорию России. Рытвин было столько, что казалось: здесь только закончилось танковое сражение. Абсурдность ситуации дополняли поборы на дороге — за «экологию». Как бы то ни было, до Москвы мы добрались в положенный день.
Встретился с министром. Примаков сказал: готовьтесь к командировке в Канаду. Меня определили послом по особым поручениям, но, имея указание министра, я выполнял его на дому, ожидая новой встречи с членами думского Комитета по иностранным делам. Однако повторное заслушивание, назначенное на конец марта, в последний момент неожиданно отменили. Зубаков сказал мне, что, возможно, оно состоится в конце мая. И вообще, думцы вроде бы готовы дать добро на моё назначение послом в ненатовскую страну. Мой ответ был простым: я назначения в Канаду не просил, мне его предложили, и я сразу дал согласие. Теперь этот вопрос стал принципиальным. Если моё назначение в Канаду не состоится, то мне придётся уйти из МИД. В итоге думский комитет всё же снял свои возражения.
Прибыв в Канаду в сентябре 1998 года, мы оказались в одной из наиболее цивилизованных стран в мире. Пять лет подряд ЮНЕСКО признавало Канаду самым благоприятным для проживания местом на Земле. Канадцы сумели создать социально-экономическую систему, которую можно назвать «капитализмом с человеческим лицом». (Как сказал в беседе с членами нашего Совета Федерации спикер канадского сената Дэниел Хейс, для того чтобы не было большой разницы между богатыми и бедными, потребовалась «воля политического класса».)
Разумеется, это не означало, что в стране не было проблем. Болезненный след оставил референдум 1995 года о независимости Квебека. Хотя её сторонники и не добились своей цели, но получили неожиданно большое число голосов, вызвав серьёзную тревогу правящей либеральной партии и всех, кто отстаивал территориальную целостность Канады.
Особое значение для канадцев имеют экономические, политические и психологические взаимоотношения с южным соседом — Соединёнными Штатами Америки. Каждая из десяти провинций Канады (большинство из них располагается вдоль границ с Соединёнными Штатами) имеет гораздо больше экономических связей с Соединёнными Штатами, чем с другими канадскими провинциями. Ежедневный объём торговли между Канадой и США превышал миллиард долларов (втрое больше годового товарооборота между Канадой и Россией). Канадцы тяжело переживают любое невнимание к ним со стороны американцев. Когда в своей речи в конгрессе через несколько дней после террористической атаки 11 сентября 2001 года президент Джордж Буш не упомянул Канаду среди стран, которые в первую очередь пришли Америке на помощь, для канадцев это было серьёзным оскорблением. Действительно, ведь именно они приютили десятки тысяч пассажиров направлявшихся в США самолётов, которые посадили в Канаде. Сказанное вовсе не означает, что канадцы хотят быть такими же, как американцы. Они дорожат своей «особостью»: своей более гуманной социальной системой (например, бесплатным медицинским обслуживанием), своим отказом от свободного приобретения оружия. Один из способов политико-психологического дистанцирования Канады от Соединённых Штатов — членство Канады в Содружестве и статус британского монарха как главы государства.
В Канаде королеву представляет генерал-губернатор, назначаемый ею каждые 5 лет по предложению премьер-министра страны. Именно генерал-губернатору мне предстояло вручить верительные грамоты 7 октября 1998 года. Церемония являла собой интересное смешение «остатков монархичности» с канадской «демократичностью». Предписывалось облечься во фрак, но во время протокольного «инструктажа» в МИД мне деликатно дали понять, что в выступлении королеву Елизавету упоминать «не обязательно». Текст необходимо было заранее направить в МИД для подготовки ответной реплики генерал-губернатора. На саму церемонию в его резиденцию разрешалось взять членов своей семьи и группу сотрудников посольства. На ней кроме того в качестве зрителей присутствовали и зашедшие на огонёк канадские туристы.
Очень скоро после прибытия в Канаду я понял, какое значение имеет для страны хоккей. Буквально на второй день нас пригласили в Центр искусств (главная концертная площадка канадской столицы), предупредив, что в нашей ложе будет также и Алексей Яшин, капитан хоккейной команды оттавских «сенаторов». В кратком выступлении перед концертом его организаторы представили публике нового российского посла (последовали вежливые аплодисменты), «а также в зале присутствует Алексей Яшин» — было произнесено потом с особой торжественностью. Зал разразился бурными аплодисментами. Такому приёму нашего хоккеиста способствовало и то, что он пообещал выделить миллион долларов на поддержку оттавского культурного центра. В любом случае, присутствие в Оттаве Яшина создавало хороший психологический фон. Не проходило и дня, чтобы в оттавской газете не появилась статья о его положительных качествах — спортивных и человеческих (Алексей действительно этого заслуживал). К сожалению, через некоторое время у него случился конфликт как с руководством клуба, так и с культурным центром. Яшин подписал контракт с другим хоккейным клубом и уехал в США.
Беспроигрышной темой для того, чтобы наладить контакт с канадцем в «светской» беседе, являлось упоминание о первой встрече советских хоккеистов с канадскими профессионалами — знаменитой серии 1972 года, которую канадцы выиграли голом, забитым за 30 секунд до конца восьмого матча. Глаза собеседников сразу загорались, настроение становилось более приподнятым.
Поэтому и я не обошёл хоккейную тему в своём выступлении при вручении верительных грамот. «Даже в годы холодной войны, — сказал я, — главное соперничество между нашими странами происходило, казалось, на хоккейной арене. Теперь же, когда Россия вступила на путь демократии, перед нашим сотрудничеством открываются поистине неограниченные возможности». На такой заход генерал-губернатор в ответном слове реагировал в самом доброжелательном ключе.