е США, Китая и России. Разговор, судя по всему, оказался трудным. Вернувшись со встречи, Лавров и его заместитель, курировавший иранскую проблему, Сергей Кисляк, явно были не в духе. Расспросив их о результатах, я поздравил коллег с серьёзной дипломатической победой. Возникал «двухтрековый» подход: работа в Совете будет продолжена, но без ажиотажа, в то же время продолжатся и переговорные усилия. Окончательно «двухтрековый» подход оформили несколько позднее, когда произошло расширение переговорного механизма: вместо «тройки» переговорами с Ираном занялась упомянутая «шестёрка», которая, что было исключительно важно, включала и Соединённые Штаты, не имевшие уже более двух десятилетий прямых контактов с Ираном. Это существенно отличалось от первоначальной американской линии, её в общении с ооновскими журналистами я назвал «дипломатией серпа и молота» — угроз и санкций.
Первая резолюция Совета Безопасности по Ирану (1696) была принята 31 июля 2006 года. Она приветствовала принятое в Париже 12 июля заявление министров «шестёрки», сформулировавшее «двухтрековый» подход к урегулированию иранской ядерной программы, в ней также содержалось заявление о намерении применить санкции к Ирану, в случае невыполнения им требования приостановки уранообогатительной деятельности. То есть, это было «последнее предупреждение» Тегерану, к сожалению, неуслышанное.
23 декабря 2006 года Совет принял резолюцию 1737, вводившую санкции против Ирана, которые были призваны затруднить осуществление им запрещённых Советом обогатительных и ракетных программ. При этом мы всегда подчёркивали сохранение Ираном в соответствии с Договором о нераспространении ядерного оружия права на «мирный атом», символом чего являлось сооружение Россией в Иране Бушерской атомной электростанции. Западники, и в особенности Соединённые Штаты, на протяжении многих лет оказывали на Москву сильнейшее давление в попытке вынудить отказаться от данной программы, однако в конце концов вняли нашей логике, а президент Джордж Буш даже заявил, что он «поддерживает» её осуществление.
К периоду работы над резолюцией 1737 относится эпизод, привлёкший внимание нашей и американской прессы. Писали, что я демонстративно покинул заседание Совета Безопасности.
Произошло следующее. Начиналось рутинное консультативное заседание Совета. Порядок таков. Утверждается повестка дня: один или два вопроса, а затем — «разное». В этом разделе каждая делегация может предложить дополнительный вопрос. Разумеется, он должен иметь отношение к сфере компетенции Совета: угроза международному миру и безопасности. Вопрос обсуждается, если у других делегаций нет возражений.
Так вот делегация США решила поднять тему прав человека в Белоруссии (речь шла об одном белорусском оппозиционере). В обычном порядке сделать это у американцев нет никаких шансов: не только мы (из-за тесных отношений с Минском), но и некоторые другие делегации наверняка возразили бы: ситуация в Белоруссии не была в официальной повестке дня (кроме «ежедневной» в Совете существует общая повестка дня, по поводу включения или невключения в неё тех или иных сюжетов порой идут жаркие баталии). Вопросы прав человека не относятся к компетенции Совета Безопасности ООН — они должны рассматриваться в работающем в Женеве Совете по правам человека, ими занимается и Верховный комиссар ООН по правам человека.
Тогда американцы решили действовать исподтишка. Прислали на консультации СБ советника (такое возможно, но всё же приличествующий уровень, особенно если ты хочешь поставить «свой» вопрос, — это постпред или его заместитель), который, пренебрегая процедурами, просто выпалил заготовленное заявление по Белоруссии.
Если так вести работу в Совете, то каждый может «прокричать» любое заявление, а потом рассказывать об этом прессе и рапортовать в столицу. Совет Безопасности превратится в балаган.
Меня такие беспардонные действия возмутили. По стечению обстоятельств именно тогда должна была начаться очередная встреча постпредов «шестёрки» по Ирану. Придя на неё, я, объяснив коллегам произошедшее, заявил: должен проконсультироваться с Центром, как вести дела в Совете Безопасности, встал и покинул помещение. По лицам европейских постпредов я понял, что они ожидали чего-то подобного. Потом стало известно: европейцы пытались отговаривать американцев от «белорусской авантюры», опасаясь, что это может повредить работе по Ирану.
Через пару дней зампостпреда США Джеки Уолкот, смеясь, сообщила мне, что изобрела новый термин «vitaliation» — производное от моего имени и английского «retaliation» (возмездие). Позднее ооновские журналисты «развили тему» и на своём ежегодном обеде, где принято обмениваться колкими шутками, назвали мой «псевдоним» — Vito (по имени известного литературного персонажа — «крёстного отца» мафиозного клана Вито Корлеоне).
Возвращаясь к Ирану.
К сожалению, ни резолюция 1737, ни попытки наладить серьёзные переговоры с Тегераном не давали искомого результата. Иран продолжал наращивать свою обогатительную деятельность, не проявляя особой кооперабельности ни на переговорах с «шестёркой», ни в своих контактах с МАГАТЭ. В марте 2007, а затем в марте 2008 года Совет Безопасности принял ещё две резолюции — 1747 и 1803, которые последовательно наращивали санкционный режим. В сентябре 2008 года была принята резолюция 1835 — по сути, ещё одна передышка для Тегерана — она не содержала санкций и призывала Иран к выполнению требований Совета Безопасности и МАГАТЭ. Санкционная дорожка начинала себя исчерпывать: мы и китайцы последовательно выступали против таких мер, которые выходили бы за рамки ограничений на ядерно-ракетные программы Ирана, затрагивая чисто экономическую сферу. Последней «санкционной песней» стала резолюция 1929, принятая 9 июня 2010 года уже при администрации Барака Обамы. Работу над ней иначе как мучительной не назовёшь, что, впрочем, было характерно и для других «иранских» резолюций.
Разработка разных проектов резолюций Совета проходит не одинаково. Когда речь идёт о «рутинном» документе, скажем, о периодически продлеваемом мандате той или иной миротворческой операции, проект обычно готовится одним из членов Совета, неформально курирующим в нём данную тему, так называемым «держателем ручки». Текст обсуждается экспертами Совета, ведётся обычная переписка со столицей, и в большинстве случаев резолюции принимаются без особых хлопот и порой при минимальном участии постпредов.
Совсем другая атмосфера окружает проекты резолюций, имеющих особую политическую значимость. Практически вся работа в Нью-Йорке ведётся на уровне постпредов «пятёрки» (в случае с иранской ядерной программой привлекалась ещё и Германия, которая, хотя и не была в это время непостоянным членом Совета, но состояла в переговорной «шестёрке»). Деятельность делегаций плотно курируется столицами, отдельные дискуссии, в случае необходимости, проводятся политдиректорами МИД соответствующих стран и министрами иностранных дел, периодически могут «перезваниваться» и руководители государств. Давление ощущается со всех сторон, не знаешь, откуда ждать подвоха.
Проходившие в течение нескольких недель переговоры между постпредами «шестёрки» по проекту резолюции 1929 близились к завершению. Американцы и другие западные коллеги стремились как можно скорее передать этот продукт другим членам Совета, чтобы в ближайшие дни провести голосование. Я собирался на, казалось, последнюю встречу «шестёрки», когда получил из Москвы новые указания за авторитетной подписью: проект должен вноситься в Совет не как «согласованный», а как «обсуждённый» в «шестёрке». Живо представляя себе, что сейчас произойдёт, я направился в представительство США, где проходили встречи постпредов «шестёрки». При моих словах об «обсуждённом» тексте постпред США, напористая и эмоциональная Сьюзан Райс, буквально, используя наиболее вежливый в данной ситуации американский термин, «вышла на баллистическую траекторию». Её где-то можно было понять, ведь в работу она вложила огромные усилия. Госсекретарь Клинтон позвонила Лаврову, между ними состоялся прелюбопытный разговор (мне затем прислали транскрипт на 5-6 страницах). Два министра пытались выяснить: что же там такое говорит Чуркин. Для посла это опасный момент. Хорошо ещё, телефонный разговор состоялся не на уровне президентов, ведь президент может и не знать некоторых деталей нашей мидовской «внутренней кухни», хорошо известных Лаврову. В общем, моя голова осталась на месте.
По «иранскому ядерному досье» предстояло ещё пять лет изнурительных переговоров с Тегераном, завершившихся в июле 2015 года подписанием «Совместного всеобъемлющего плана действий». Он был скреплён единогласно принятой резолюцией Совета Безопасности 2231, официально снимавшей ранее введённые Советом санкции против Ирана. Очень объёмная и сложная резолюция была целиком выработана в ходе переговорного процесса. Не участвовавшим в нём десяти непостоянным членам СБ «деликатно» дали понять, что им нельзя изменить в тексте ни буквы. Постпредам 15 стран оставалось только дружно поднять руку.
Положение на Корейском полуострове
В 2006 году серьёзно обострилось положение на Корейском полуострове.
Процесс шестисторонних переговоров по урегулированию ядерной проблемы на Корейском полуострове (в них участвовали Китай, Россия, США, Япония, Южная Корея и КНДР) переживал кризис. В 2005 году был выработан документ, который, казалось, указывал путь для прогресса, однако буквально на следующий день американцы, демонстрируя чудовищную бюрократическую неразбериху, ввели санкции против одного из северокорейских банков. Пхеньян заподозрил Вашингтон в нечистой игре, и всё дело застопорилось.
4 июля 2006 года, то есть в американский День независимости, Северная Корея произвела испытательные пуски семи ракет, одна из них, ракета большой дальности, взорвавшаяся на 42-й секунде полёта, шла по траектории, которая провела бы её над Японией в направлении Гавайских островов. В ответ на это 15 июля Совет Безопасности принял резолюцию 1695, осуждавшую ракетные пуски.