да» зайти в свой номер, чтобы получить искомую соль, тот вдруг вынул из кармана «треников» конверт и сказал: «Это от Виктора». Бывший сокурсник конверт перебежчика не взял, доложил о случившемся начальству, и в результате были «приняты меры». Что помешало бы очередному «соседу» постучаться за «солью» в новой гостинице, находившейся в пяти минутах ходьбы от прежней, совершенно непонятно.
В течение 1978 года переговоры, несмотря на все трудности, стали приближаться к завершению. Семёнова неожиданно снимают с поста главы делегации и направляют послом в Германию. Его место занимает Виктор Павлович Карпов, которому и суждено было довести историческое дело выработки Договора об ограничении стратегических наступательных вооружений (ОСВ-2) до конца.
На 18 июля 1979 года в Вене уже назначена церемония подписания Договора Брежневым и Картером, а окончательный текст всё ещё не был готов. Мне довелось переводить последнюю беседу глав делегаций, Карпова с Эрлом, которая завершилась уже под утро 15 июня. На улице рассвело. Я отправился записывать беседу, а Карпов, когда ушли американцы, потребовал шампанского. Годы спустя я узнал: подняв бокал, Карпов предложил выпить за «превращение Соединённых Штатов Америки во второстепенную военную державу». Интересно, что имел в виду Виктор Павлович: такой статус за Америкой уже закреплял Договор ОСВ-2 или это была надежда на будущее?
Поздно вечером 15 июня делегации провели своё последнее пленарное заседание. Договор об ограничении стратегических наступательных вооружений (ему так и не суждено вступить в силу, но при этом он всё же сыграл важнейшую роль в процессе ограничения и сокращения ядерных вооружений) был готов к подписанию.
Постепенно приближалась к завершению и моя работа в отделе переводов. Заведующий Отделом Соединённых Штатов Америки МИД СССР Виктор Георгиевич Комплектов пригласил меня перейти к себе. Смена декораций проходила на фоне драматического развития событий.
В последний мой переводческий день, 26 декабря 1979 года, меня направили на беседу Первого заместителя Министра иностранных дел СССР Виктора Фёдоровича Мальцева с американским послом Томасом Уотсоном. Американец в годы Второй мировой войны служил лётчиком, участвовал в ленд-лизе, летал в Куйбышев и, завершив свою карьеру в крупном бизнесе, решил внести свой вклад в развитие советско-американских отношений. Придя в тот день к Мальцеву, Уотсон задал простой вопрос: «Мы наблюдаем странное движение в аэропорту Кабула, объясните, что происходит?» Мальцев взял вопрос в проработку и на следующий день — в первый день моей работы в отделе США — вызвал Уотсона, для того чтобы дать ответ. В нём прозвучало ставшее в тот же день знаменитым заявление Правительства СССР о вводе «ограниченного контингента» советских войск в Афганистан. Уотсон ушёл, не сказав ни слова. Было ясно, что его надеждам на прорыв в отношениях с Советским Союзом сбыться не суждено. Вскоре он стал одним из инициаторов бойкота московской Олимпиады 1980 года.
АМЕРИКАНСКИЕ ГОРКИ
Итак, на рубеже 80-х годов на пике холодной войны я оказался третьим секретарём Отдела США МИД СССР. Был определён в сектор внешней политики, которым руководил Сергей Петрович Тарасенко. Отслеживал азиатское направление, что оказалось как нельзя кстати с учётом моих академических интересов. Я заканчивал работу над диссертацией со странным названием «Китай и Япония во внешнеполитической стратегии США 1969-1980». Оппонентам, да и моему научному руководителю было непросто объяснить, почему две столь разные страны оказались «в одной посуде». Тогда в науке о международных отношениях увлекались всякими треугольными, четырёхугольными и прочими геометрическими схемами. В них упражнялся и я. По счастью, защита диссертации в Дипломатической академии пришлась на дни работы XXVI съезда КПСС, и Леонид Ильич в своём отчётном докладе подарил мне совершенно изумительную цитату, к которой я апеллировал при защите. К тому же, пришедший меня поддержать из МИД Тарасенко разъяснил членам учёного совета, что без моей диссертации отделу США была бы просто беда. В общем, итог тайного голосования 16:0 не мог меня не устроить. Многолетняя эпопея с диссертацией завершилась. Не могу сказать, что я внёс весомый вклад в мировую науку, но сотни перелопаченных книг, наверное, не прошли для меня даром.
Тем временем международная обстановка продолжала удручать. Мир осудил «советскую агрессию» в Афганистане, плохо дела шли в Восточной Европе. 31 марта 1980 года все мы в отделе США почему-то ожидали, что вот-вот советские войска войдут и в этот регион. К счастью, трагедии не произошло.
Суд да дело — работник отдела кадров сообщил, что планируется мой выезд в длительную командировку для работы в Посольстве СССР в Вашингтоне в должности второго секретаря.
Впервые перелетев через Атлантический океан, мы с женой оказались в уже изнывавшей от жары столице Соединённых Штатов 11 мая 1982 года. Нас поселили не в комплексе, где проживало подавляющее число сотрудников посольства, а в Вирджинии, в небольшом «комьюнити», действительно походившем на деревушку и именовавшемся «Хамлет». В трёхэтажных домах не было ни лифтов, ни подъездных дверей. Окна и балкон нашей двухкомнатной квартирки выходили в лес. Имелись бассейн и теннисные корты. Всего там, среди американцев, жили семей двадцать, в основном молодых работников советского посольства и журналистов. За этой идиллией забывалось о суровых реалиях холодной войны. Через несколько лет двоих из наших соседей по «Хамлету» расстреляли за измену Родине.
Работа каждого посольства в решающей степени зависит от его руководителя. Посольство СССР в Вашингтоне к моменту нашего прибытия вот уже двадцать лет возглавлял Анатолий Фёдорович Добрынин. Атмосфера была исключительно деловая. Перед отъездом в Вашингтон я прошёл рутинное собеседование в ЦК КПСС, ознакомился с брошюрой о правилах поведения советского человека за границей, но в самом посольстве нас никто ничем не стращал и ничего не запрещал. Тем не менее, мы не забывали посматривать по сторонам, ожидая подвоха. В первое время наши подозрения вызывал молодой сосед по лестничной площадке. Они только усилились, когда однажды он постучал в дверь и принёс кусок пирога. Всё бы было ничего — у американцев приняты дружелюбные жесты в отношении соседей. Но случилось это в день моего рождения, и мы восприняли появление парня на нашем пороге как намёк — за нами следят. Но видимо наши подозрения оказались безосновательными. Через некоторое время парень съехал с квартиры, сказав, что купил дом. А ещё чуть позже мы получили письмо от американских властей. В нём нас информировали, что бывший сосед подал заявление на работу «чувствительную с точки зрения безопасности», и просили высказать о нём своё мнение. Лучшего адресата для такого письма, чем сотрудник советского посольства, придумать было трудно.
Конечно, американцы знали, кто есть кто в советском посольстве, и не тратили время впустую. Всё же и я однажды удостоился довольно плотной слежки. В посольстве я оказался в группе военно-политических проблем. Тема ограничения вооружений была тогда исключительно модной, и меня частенько приглашали выступать, в том числе и за пределами Вашингтона. Как-то позвали в Бостон. Прибыв туда, мы с женой решили первым делом ознакомиться с достопримечательностями важного для американской истории города. Пошли по «туристической тропе». В какой-то момент жена заметила, что за нами следует незнакомый мужчина. Вскоре слежка стала явной: за нами бампер в бампер шли две автомашины. Я пытался разыскать Музей Авы Гарднер. Бостон — город довольно сложный, я плутал, поворачивая с одной улицы на другую. Остановился у припаркованной автомашины, за рулём которой сидел усатый мужчина, и спросил его, как добраться до музея. Он ответил: «За вами едет жёлтый Ford, следуйте за ним, он вас доведёт».
Когда перед отъездом я не мог найти место для парковки, чтобы купить сувенир, сопровождающие заботливо предложили постеречь нашу машину, им явно надоело моё присутствие в Бостоне. Не знаю, чем объяснить это внимание, которое больше не наблюдалось. Может быть, кто-то из приглашавших меня американцев вызывал у властей подозрение.
О работе. В то время всё посольство трудилось в доме на 16-й улице, где годы спустя осталась только резиденция посла. Огромное здание советского посольства на одной территории с жилым комплексом было уже готово, но из-за скандала с обнаружением подслушивающих устройств в новом здании американского представительства в Москве оно пустовало. Ситуация разрешилась только в 90-е годы. Мне выделили стол в комнатке под лестницей: площадью не более 6 кв. метров — она была пристанищем для трёх дипломатов. Несколько лет за столом напротив просидел Анатолий Васильевич Торкунов, в будущем ректор МГИМО. Какое-то время третьим с нами был и Сергей Иванович Кисляк, в будущем Посол России в Соединённых Штатах. Единственной в прямом смысле отдушиной в комнате было окно, но и его скоро замуровали по соображениям безопасности. Возможно, не зря. Незадолго до этого один из дипломатов посольства потерял зрение на один глаз с признаками лазерного поражения. Строились предположения, что он имел неосторожность выглянуть в окно в тот момент, когда происходила лазерная подзарядка одного из подслушивающих устройств, установленных американцами в нашем посольстве.
В «келье», к счастью, приходилось проводить лишь часть рабочего времени. Дипломата, особенно молодого, кормят ноги. В мои функции входило установление контактов в госдепартаменте и Конгрессе США, а также в академических кругах по различным военно-политическим проблемам, в том числе и по вопросам переговоров по ограничению вооружений.
В те годы вход в американский конгресс был совершенно свободный, без какой-либо проверки на «безопасность». На открытые слушания в комиссиях сената и палаты представителей, даже если на них выступал министр обороны США, дипломаты проходили в порядке живой очереди, вместе с американскими туристами и прочими зеваками. Правда, сотрудники конгресса советских дипломатов иногда «высматривали» в зале и демонстративно указывали на нас пальцем.