Совет Безопасности впервые сказал своё слово по Сирии 3 августа 2011 года. Оперативно подготовленное официальное заявление председателя СБ по ситуации в Сирии (работа над ним напоминала игру в быстрые шахматы) оказалось на редкость удачным. В нём зафиксировали два принципиальных положения: насилие в Сирии должно быть прекращено всеми сторонами, проблемы Сирии могут быть решены только на путях ведомого самими сирийцами инклюзивного политического диалога. Если бы все ведущие члены международного сообщества следовали этим положениям, то, вполне возможно, насилие в Сирии не продолжало бы набирать обороты. Тем временем работа Москвы по налаживанию диалога между правительством и оппозицией наталкивалась на противодействие западных стран, имевших влияние на оппозиционеров. Пути главных членов Совета Безопасности принципиально разошлись: Россия, Китай и наши другие единомышленники (ЮАР, Бразилия, Индия) отстаивали политическое решение на путях диалога, тогда как западные делегации выстраивали свою линию, исходя из неизбежности ухода Асада. Поэтому подготовленный нами с китайцами проект резолюции СБ, основывавшийся на логике заявления председателя от 3 августа, хотя и являлся важной политической декларацией, но не имел шансов быть принятым.
Вскоре возник альтернативный западный проект, возлагавший всю ответственность за кризис на Дамаск, угрожавший санкционным давлением и оружейным эмбарго. После долгих переговоров по тексту данного проекта многие его формулировки были смягчены, но сохранялся и ряд принципиальных проблемных положений. Так, например, все государства призывались «проявлять бдительность и сдержанность» в отношении военного сотрудничества с Сирией. Прямого положения об оружейном эмбарго не существовало, однако и в сохранившемся виде формулировка означала бы, что сотрудничество с правительством в военной области было бы затруднено, а нелегальные поставки вооружений экстремистским оппозиционным группировкам продолжались бы без всяких ограничений, как это наблюдалось в Ливии. В проекте заявлялось также о намерении провести в течение 30 дней обзор осуществления Сирией настоящей резолюции и «рассмотреть имеющиеся варианты, включая принятие мер на основании статьи 41 главы VII Устава ООН». То есть санкции против Сирии прямо не вводились, однако Совет Безопасности вполне отчётливо вступал на санкционную тропу.
Голосование по проекту состоялось 4 октября. Бразилия, ЮАР и Индия воздержались, а Россия и Китай наложили вето. Мотивы нашего голосования излагались в следующем моём заявлении: «Очевидно, что исход сегодняшнего голосования — это не столько вопрос приемлемости формулировок, сколько конфликт политических подходов… Российская делегация с самого начала предприняла интенсивные конструктивные усилия по выработке эффективной реакции Совета Безопасности на драматические события в Сирии. Первая такая реакция нашла своё отражение в консенсусном заявлении председателя от 3 августа…
Не принятый сегодня проект был построен на философии конфронтации. Не можем согласиться с его односторонним обвинительным уклоном в адрес Дамаска. Считаем неприемлемой ультимативную угрозу применения санкций в отношении сирийских властей. Такой подход противоречит принципу мирного урегулирования кризиса на основе общесирийского национального диалога. Не учтены наши предложения по формулировкам о недопустимости внешнего военного вмешательства. А это, с учётом известных событий в Северной Африке, не может не беспокоить. Настораживают и слабые формулировки по оппозиции, отсутствие предлагавшегося нами призыва к ней отмежеваться от экстремистов. На фоне заявлений некоторых западных политиков об утрате президентом Башаром Асадом легитимности такой подход может спровоцировать в Сирии полномасштабный конфликт и, как следствие, дестабилизацию региона в целом. Распад Сирии в результате гражданской войны оказал бы самое деструктивное воздействие на ситуацию на всём Ближнем Востоке.
Ситуация в Сирии не может рассматриваться в Совете Безопасности в отрыве от ливийского опыта, когда требование о незамедлительном прекращении огня обернулось широкомасштабной гражданской войной, гуманитарные, социальные, экономические и военные последствия которой выплёскиваются далеко за пределы Ливии. Положение о бесполётной зоне обернулось бомбардировками нефтяных сооружений, телестанции, других гражданских объектов. Эмбарго на поставку вооружений вылилось в морскую блокаду западного побережья Ливии, в том числе и для товаров гуманитарного назначения…
Что касается Сирии, то мы не являемся адвокатами режима Башара Асада. Считаем однозначно неприемлемым продолжающееся насилие. Осуждаем подавление протестов мирных демонстрантов. Однако причина продолжения силовой драмы кроется не только в жёстких действиях властей. Последние события особенно убедительно свидетельствуют о том, что радикальная оппозиция уже более не скрывает своего экстремистского настроя и переходит к тактике откровенного террора, надеясь на зарубежных спонсоров, поставивших правительство страны вне закона…
Рассчитываем, что сегодняшний сигнал будет адекватно воспринят оппозиционными силами. Альтернативы диалогу нет и быть не может. Если оппозиция считает принятые недавно Башаром Асадом законы несовершенными, то надо откликаться на приглашение властей к их обсуждению для продвижения своих идей… Шансы на мирный выход из нынешнего кризиса у сирийцев есть, и такую перспективу мы будем поддерживать, действуя в координации со всеми конструктивно настроенными партнёрами».
Между тем кризис в Сирии не затухал, и новое нагнетание страстей в Совете Безопасности пришлось на наше председательство в нём в декабре 2011 года. С целью вновь попытаться ввести работу в конструктивное русло российская делегация 15 декабря внесла новый проект резолюции Совета Безопасности. В нём призыв прекратить насилие был обращён ко всем сторонам сирийского конфликта, содержался призыв к мирной оппозиции отмежеваться от экстремистов, говорилось о необходимости ускорить реформы в Сирии и решать все проблемы на путях политического диалога. Западные делегации заявили, что готовы работать на основе нашего проекта, но первые же экспертные консультации показали: они будут пытаться превратить его в свою противоположность, их поправки дублировали обвинительные, конфронтационные формулировки отвергнутого октябрьского проекта резолюции. В итоге переговоры по нашему тексту зашли в тупик, и в конце января 2012 года, как и осенью, вновь появился альтернативный проект, который на сей раз был представлен как «марокканский», хотя было ясно, что за ним в первую очередь стоят Франция, США и агрессивно-антисирийские силы в Лиге арабских государств (ЛАГ). (Марокко к этому времени стало непостоянным членом СБ и неформально представляло в Совете ЛАГ.)
Лига воспринималась в это время как главный международный инструмент содействия урегулированию сирийского кризиса. Однако действовала она непоследовательно и порой контрпродуктивно. Выдвижение тех или иных предложений по урегулированию сопровождалось принятием репрессивных решений в отношении Дамаска: было приостановлено членство Сирии в ЛАГ, а также объявлено о введении против этой страны экономических санкции. Что не прибавляло энтузиазма Дамаску по сотрудничеству с Лигой. При активном содействии Москвы удалось всё же добиться потенциально важной договорённости между ЛАГ и Сирией: в стране развёртывалась наблюдательная миссия ЛАГ. Наблюдатели проработали лишь несколько недель, при этом доклад миссии давал куда более объективную картину обстановки в стране, в том числе освещая и деятельность экстремистских вооружённых группировок, чем это было принято признавать в мировых СМИ и заявлениях западных политиков. Здесь, вероятно, и кроется главная причина того, что деятельность миссии свернули.
31 января 2012 года в весьма наэлектризованной атмосфере было созвано официальное заседание Совета Безопасности, где от ЛАГ выступили премьер-министр председательствовавшего в тот момент в Лиге Катара и генеральный секретарь организации. В заседании приняли участие госсекретарь США, министры иностранных дел Англии и Франции. Бросалось в глаза, что выступления лаговцев имели мало общего с объективной тональностью доклада миссии наблюдателя Лиги — они были построены в воинственном по отношению к Дамаску ключе. Так же конфронтационно выступили и западники. Впрочем, в заявлениях упомянутой министерской «тройки» не содержалось каких-либо критических выпадов в отношении России (по поводу нашего вето либо поставок российского оружия Дамаску). Поэтому и я смягчил тональность нашего выступления, вычеркнув из текста некоторые заготовки, содержавшие критику позиции Запада в сирийских делах. Отметил, что мы готовы продолжать конструктивно работать в Совете, в том числе и с учётом «марокканского» проекта. (Не помню другого случая, чтобы в Совбезе стояла такая тишина. Зачитывая свой текст, я слышал, как в наушниках по всему залу идёт синхронный перевод на официальные языки ООН.)
Казалось бы, возникали неплохие предпосылки для выхода Совета на консенсусное решение. Удалось существенно «почистить» «марокканский» текст, из него были изъяты все намёки на возможность введения санкций против Дамаска, даже было снято положение, «принимавшее к сведению» санкции, которые были ранее приняты ЛАГ. (Чтобы не тратить попусту время, я прямо заявил, что Совет Безопасности никогда не будет ни одобрять, ни принимать к сведению никаких принятых без него односторонних санкций — наше негативное отношение к такого рода практике хорошо известно. Западные коллеги поняли, что спорить бесполезно.) Другим направлением наших усилий стало стремление включить в текст проекта формулировку, исключающую иностранное военное вмешательство в сирийские дела. Западные коллеги по-всякому уходили от этого, например, говорили, что не смогут отказаться от возможного применения силы в случае, если в Сирии начнётся геноцид. Тем не менее была найдена преамбулярная формулировка, которая оказалась по-своему новаторской: «Подчёркивая своё намерение урегулировать нынешний политичес