Однако председатель, несколько удивлённый таким поворотом, передал предложение на рассмотрение экспертов, где его благополучно «замотали» наши западные коллеги. Сказать своё слово в пользу политического урегулирования на Украине Совет Безопасности не смог.
Такая же участь постигла внесённый нами в Совет Безопасности 2 июня проект резолюции по гуманитарной ситуации на востоке Украины и представленный чуть позже проект в поддержку усилий ОБСЕ (в том числе вышеупомянутой «дорожной карты »).
Первый политический документ по кризису на Украине Совет Безопасности ООН принял (причём единогласно) лишь 17 февраля 2015 года. Резолюция 2202 одобряла «Комплекс мер по выполнению Минских соглашений», принятый и подписанный в Минске 12 февраля 2015 года. Он появился на свет после марафонских (17-часовых) переговоров президентов России, Германии, Франции и Украины в столице Белоруссии.
Переговоры по тексту этой краткой резолюции между постпредами «пятёрки» постоянных членов Совета оказались бурными, но краткими. Интрига заключалась в том, что западная «тройка» всячески пыталась «подтянуть» к резолюции первые «минские договорённости». Заключили их ещё в сентябре 2014 года, они обладали рядом недостатков, поэтому и не сработали. Мы выступали категорически против их упоминания, даже в форме приложения к резолюции.
В итоге западники сдались. При этом американский постпред Саманта Пауэр с горькой иронией сказала мне: «Никогда не думала, что буду чувствовать себя, как Невилл Чемберлен» (то есть тот самый премьер-министр Великобритании, который пошёл на «мюнхенский сговор» в 1938 году).
Оставалось только гадать, чем была вызвана такая «уступчивость» западных коллег. Для себя я это объяснил тем, что президент Украины Порошенко (избранный в мае 2014 года), вернувшись в Киев, столкнулся с резкой критикой «Комплекса мер» со стороны своих политических оппонентов. Поэтому ему нужно было «подкрепить» согласованный им документ поддержкой международного сообщества в виде резолюции Совета Безопасности ООН.
Неприятие «ястребами» в Киеве «Комплекса мер» болезненно сказалось в дальнейшем — возникли серьёзные проблемы в ходе реализации этого документа.
В июне 2015 года Пауэр направилась с визитом в Киев, заверив меня, что её целью является содействие реализации Минских договорённостей. Не знаю, о чём говорилось в ходе приватных бесед с украинским руководством, но публично она сделала ряд резких антироссийских заявлений, а в одном из телеинтервью сказала, что в Совете Безопасности российскому постпреду «никто не верит». (Из Киева она прислала мне СМС: если меня ещё раз спросят, каков на самом деле Виталий Чуркин, я брошусь в Днепр.) Лавров в телефонном разговоре с госсекретарём Керри выразил недоумение по этому поводу.
После возвращения Пауэр из Киева встречались с ней по другому вопросу. По завершении беседы сказал ей, что обратил внимание на её фразу «никто не верит» и считаю её грубым личным выпадом. Пауэр опешила: «Спасибо, что сказал». Когда я уже сел в машину, раздался телефонный звонок: «Ты же знаешь, как я тебя уважаю. Я имела в виду не тебя лично, а вашу позицию по Украине. Но меня там действительно всё время о тебе спрашивали. Ты ведь там лицо агрессии», — по-доброму завершила коллега.
Катастрофа малайзийского «Боинга»
В драматической истории кризиса на Украине особняком стоит трагическая катастрофа малайзийского «Боинга» (рейс MH17), сбитого 17 июля 2014 года над Востоком страны. Погибло 298 человек.
Уже утром следующего дня Совет Безопасности принял заявление для прессы, призывающее к полному, тщательному и независимому международному расследованию катастрофы.
18 июля состоялось и заседание, посвящённое трагедии. Американцы с ходу обвинили в случившемся ополченцев, а косвенно — и Россию. Постпред США Саманта Пауэр заявила: самолёт, «вероятно, сбит ракетой класса „земля — воздух“ SA-II, выпущенной из одного населённого пункта, контролируемого на востоке Украины сепаратистами, а они, мол, не могли освоить такую сложную технику без помощи российских специалистов».
Мы, подтвердив необходимость беспристрастного, открытого расследования, предостерегли от попыток оказывать давление на такое расследование, пытаясь предрешать его итоги громкими заявлениями и необоснованными инсинуациями. Предположили, что в столь сложной ситуации правильным, видимо, было бы создать международную комиссию под эгидой Международной организации гражданской авиации.
Далее в нашем выступлении прозвучали очевидные вопросы:
«У каждого нормального человека, уверен, в первую очередь возникает вопрос: зачем украинские авиадиспетчеры направили пассажирский самолёт в зону боевых действий? В зону, где авиация систематически использовалась для нанесения ударов, в том числе и по гражданским объектам, и где поэтому работали средства ПВО? Обеспечение безопасного и эффективного использования гражданской авиацией воздушного пространства государства — ответственность этого государства. В соответствии с международными правилами, страна, над территорией которой осуществляется полёт, обязана предоставлять аэронавигационную информацию, необходимую для обеспечения безопасности воздушного сообщения.
Международным правом прямо предусмотрены все возможности для своевременного закрытия государством опасных для полётов районов. Как представляется, требуется расследование не только самой катастрофы, но и того, насколько полно украинские авиационные власти выполнили свои обязанности и использовали указанные права, сделали ли они всё необходимое для того, чтобы в условиях развязанной Киевом военной кампании предотвратить произошедшую трагедию. Сегодня Киевом, наконец, было объявлено о полном закрытии воздушного пространства над районом проведения так называемой антитеррористической операции. Почему этого нельзя было сделать раньше, не дожидаясь сотен жертв?»
На борту погибшего «Боинга» находились в основном граждане Нидерландов, Малайзии и Австралии. Поскольку последняя являлась тогда непостоянным членом Совета Безопасности, Канберра взяла на себя инициативу подготовки проекта резолюции в поддержку расследования инцидента. Однако подготовленный австралийцами текст обладал рядом существенных изъянов. Главный из них состоял в том, что Совету по сути предлагалось «благословить» расследование, которое проводилось бы украинскими властями. Разумеется, в данном конкретном случае об объективности не могло быть и речи — в Киеве уже заранее «назначили» виновных.
В виду срочности вопроса нам пришлось в полночь собрать консультации Совета. В результате довольно бурной дискуссии (один коллега, обидевшись на мою колкую шутку, даже назвал меня «забиякой» — «bully») удалось включить в текст положения о том, что предстоит именно «международное расследование», и отразить, что решающую роль в подобных расследованиях играет Международная организация гражданской авиации (ИКАО). Кроме того, по нашей инициативе в резолюцию было включено требование «немедленно прекратить в районе, непосредственно прилегающем к месту катастрофы, все военные действия… с тем, чтобы позволить обеспечить охрану и безопасность при проведении международного расследования».
В таком сильно улучшенном виде резолюция 2166 была принята 21 июля 2014 года на заседании, проходившем в наэлектризованной атмосфере. Особенно эмоционально выступил министр иностранных дел Нидерландов Франс Тиммерманс (и понятно — среди жертв было почти 200 голландцев). Перед его выступлением роздали подготовительный текст, в котором оказался такой пассаж: как ужасно представить себе, что какой-то бандит снимает обручальное кольцо с руки твоего супруга. Однако по ходу речи министр решил «усилить» воздействие: «Представьте: сначала вы думаете, что ваш муж убит, а потом два или три дня спустя вы видите видеосюжеты, на которых какой-то бандит снимает с пальца вашего погибшего мужа обручальное кольцо». По окончании заседания я спросил у постпреда Нидерландов: действительно ли по телевидению показали такие кадры? Нет, ответил тот, один журналист продемонстрировал пачку паспортов погибших.
При всех эмоциях, не следовало выдвигать оскорбительных необоснованных обвинений. Это было некорректно. Да и вряд ли облегчало страдания родственников погибших.
Сразу после принятия резолюции 2166 возник вопрос о том, как обеспечить безопасность международных экспертов, которые должны были прибыть на место катастрофы. В ходе ряда телефонных разговоров между Москвой, Гаагой и Канберрой обсуждался вариант принятия отдельной резолюции Совета на этот счёт. Мы были готовы вновь продемонстрировать полную кооперабельность. Я даже передал австралийскому коллеге иллюстративный текст на одну страничку, отметив, что мы не возражали бы, если бы австралийцы захотели бы внести его от своего имени (они всё же являлись пострадавшей стороной), и готовы были бы голосовать в тот же день.
Тем не менее Канберра и Гаага приняли другое решение — начали переговоры с Киевом о статусе своих экспертов и их возможной охраны. Выработка такого документа и его последующая ратификация Верховной Радой заняли дополнительное время. Начало расследования затягивалось.
Возникли и другие трудности. 28 июля Киев выступил с угрозой взять под контроль место крушения «Боинга». Мы предложили принять заявление Совета Безопасности для прессы, подтверждающее призыв к немедленному прекращению огня в районе катастрофы. Инициативу заблокировали западные члены Совета. Аналогичная ситуация повторилась 7 августа.
К этому времени ещё не успевшее толком начаться расследование дало серьёзный сбой. Международная группа экспертов (состоявшая из голландцев, австралийцев и малайзийцев) приостановила работу на месте крушения «в связи с угрозами безопасности» (при этом премьер-министр Нидерландов заявил, что экспертам удалось наладить отношения с местным населением и поблагодарил его за содействие в расследовании).
В целом, надо сказать, что организация расследования с самого начала не соответствовала нашим представлениям о его подлинно международном характере. Дело в том, что Киев заключил соглашение с Голландией: именно эта страна возглавит расследование