нсинуаций и ссылок на свидетельства, которые не представляют. Если ты чего не представляешь, то это не свидетельство, а просто, как мы говорим, фига в кармане. А такие вещи для расследования столь серьёзных ситуаций совершенно не подходящие».
Наше предложение расширить и углубить международное расследование вызвало нервную, негативную реакцию западных членов Совета и реализовано не было. (Отметим, что несколько позже с аналогичной инициативой выступили родственники голландских жертв катастрофы — на их призыв правительство страны ответило отказом.)
Тема малайзийского «Боинга» вновь возникла в Совете Безопасности в июле 2015 года в форме внесённого Малайзией, ставшей непостоянным членом, проекта резолюции (подготовленного совместно с Нидерландами, Австралией, Бельгией и Украиной) о создании международного уголовного трибунала для суда над теми, кто повинен в гибели гражданского самолёта и находившихся на нём людей.
Казалось бы, очевидная вещь, тем более что и резолюция 2166 говорила о необходимости наказания виновных. Однако нашу позицию предстояло определить, тщательно взвесив все юридические, практические и политические аспекты. А определив — разъяснить не только нашим международным партнёрам, но и гражданам России (опросы показывали, что чуть ли не 50 процентов из них поддерживает идею создания международного трибунала по MH17).
Из Москвы попросили, чтобы я собрал российских журналистов и разъяснил им суть проблемы.
Напомнив для начала, какая работа была проделана ранее по «Боингу» в Совете Безопасности, я изложил наши «резервации»:
«Что касается самого расследования, то оно состоит из двух частей. Одна часть — это специальная следственная группа, которая ведёт техническое расследование и несколько месяцев назад представила свой предварительный доклад. Сейчас, как я понимаю, нашим авиационным властям представлен уже предварительный окончательный доклад, который они рассматривают. Основу следственной группы составляют пять стран: Австралия, Нидерланды, Малайзия, Бельгия (четыре страны, граждане которых были на борту этого самолёта, трагически погибшего) плюс Украина. К тому расследованию привлекаются эксперты других стран, в том числе российские эксперты. Но хочу подчеркнуть, что, несмотря на предложения российских экспертов, что они могли бы быть и хотели бы полностью быть интегрированными в расследование, это предложение не было принято. Им только задают отдельные вопросы, делятся с ними отдельной информацией. Они предоставляют ту информацию, которая от них запрашивается. Но полностью в материю расследования они не включены.
Что касается группы, ведущей уголовное расследование и состоящей из пяти стран, которые я назвал, то это вообще засекреченное расследование. Между ними заключено соглашение о том, что они только по взаимному согласию будут обнародовать ту или иную информацию, но, насколько мне известно, до сих пор никакой информации об уголовном расследовании так и не было обнародовано. Так вот на этом фоне Малайзией при поддержке четырёх других стран внесено предложение о создании международного уголовного трибунала. Против него у нас есть (здесь я говорю с позиции российской делегации в Нью-Йорке) ряд возражений юридического, практического и политического плана.
Что касается юридических возражений. В проекте резолюции, который был внесён Малайзией, трибунал, который предлагается создать, подводится под угрозу международному миру и безопасности и главу VII Устава ООН. Никогда ранее в случае, когда погибали гражданские самолёты (а вы знаете, что это было неоднократно в истории, скажем, российский самолёт был сбит украинскими ПВО в 2001 году; Соединённые Штаты сбили иранский самолёт над Персидским заливом в 1988 году) никаких международных трибуналов по главе VII не создавалось.
В качестве такого положительного примера авторы резолюции приводят трибунал по бывшей Югославии и трибунал по Руанде. Но, во-первых, совершенно очевидно, что это события совершенно разного порядка: межэтнический конфликт в бывшей Югославии или геноцид в Руанде — это не одноразовая трагедия, которой являлось падение малайзийского „Боинга“. И резолюция 2166 не случайно не ставила этот случай в разряде угроз международному миру и безопасности и не была принята по главе VII.
Понимая, что здесь есть серьёзный юридический аргумент, в недавнем письме, опубликованном на днях в Financial Times, министры иностранных дел „пятёрки“ (Австралия, Нидерланды, Бельгия, Украина, Малайзия) выдвинули такой контраргумент, что коль скоро была принята резолюция Совета Безопасности, то это подводит всю ситуацию под угрозу международному миру и безопасности. Но этот аргумент очень слабый, потому что Совет Безопасности принимает немало резолюций не по главе VII Устава, и принятие этих резолюций вовсе не означает подведение той или иной ситуации под главу VII Устава ООН. Это имеет очень существенное значение, к которому я вернусь позднее.
Иногда бытует такое представление, что международный трибунал — самый объективный и самый эффективный и правильный способ отправления правосудия. Хочу подчеркнуть, что это вовсе не так. Во всех случаях международных трибуналов, которые нам известны, мы наблюдаем очень серьёзное политическое давление на них. Они не только крайне неповоротливы, забюрократизированы, их функционирование занимает массу времени и денег, они могут подвергаться серьёзному политическому давлению. Это мы наблюдаем тоже и в трибунале по бывшей Югославии, и, кстати, наблюдаем в деятельности Международного уголовного суда (МУС). Это несколько другой орган, он создан на основании международного договора, но в его деятельности мы тоже наблюдаем серьёзные признаки того, что на него оказывается политическое давление. И неэффективность международных судебных структур, надо сказать, очень многие понимают. Когда на своём пике была ситуация с пиратами у берегов Сомали, когда пиратов ловили десятками и десятками захватывались суда, возникла идея создания международного судебного органа. Тогда наши западные коллеги сказали: „Нет, не нужно, это слишком затратно, это слишком громоздко“. Хотя там принимались резолюции Совета Безопасности по главе VII Устава ООН, и эта ситуация характеризовалась как угроза международному миру и безопасности, наши коллеги сказали, что нет необходимости в создании такого трибунала. Существует юридическая и практическая аргументация, исходя из прошедшего опыта, почему создание такого трибунала не обосновано и не ведёт к хорошим практическим результатам.
Теперь о главном аргументе практического и политического свойства, который определяет нашу негативную позицию в отношении создания международного уголовного трибунала. В чём главное отличие трибунала, суда, создаваемого по главе VII, от всех остальных возможных форм судебного разбирательства? Отличие состоит в том, что трибунал по главе VII ведёт свои отношения с внешним миром, со всеми участвующими сторонами не на основании международных соглашений, не с учётом тех законов и юридических процедур, которые могут существовать в тех или иных странах, а ведёт эти дела как бы ультимативно, выдвигая те или иные требования, скажем, процессуального плана. Эти требования должны выполняться. В противном случае он может обратиться к Совету Безопасности ООН. Я могу, к сожалению, представить себе такую ситуацию: заканчивается это техническое расследование, в отношении которого у нас есть серьёзные вопросы (в отношении его полноты и правильности его проведения), а кроме того завершается уголовное расследование — в отношении него нам неизвестно ничего: как оно ведётся, насколько объективно оно ведётся. С учётом состава участников и резко негативно настроенной к нам Украины в этой группе стран для меня было бы странно, если расследование не повернулось в направлении поиска всякого возможного и невозможного компромата в адрес России. Причём имеется в виду, что итоги уголовного расследования вообще не будут публиковаться, а замысел состоит в том, что будет создан международный уголовный трибунал и прямиком из закрытого секретного уголовного расследования материалы будут переданы в трибунал, и трибунал может предъявить те или иные обвинения. То есть хотят, чтобы международное сообщество, в том числе и Россия, купила такого большого чёрного „кота в мешке“. Это просто было бы безрассудно. И причём, как мне кажется, рискованная игра для очень многих. В этом должны быть не заинтересованы все, кто хотел бы, чтобы международные дела развивались нормально, чтобы постепенно нормализовались отношения между Россией и Западом, в последнее время несколько пострадавшие в силу ряда событий. То есть здесь явная попытка создать ещё один очаг конфронтации, который мог бы иметь очень далеко идущие последствия для международных отношений в условиях, когда в мире много проблем, требующих всестороннего сотрудничества. Этот конфронтационный шаг очень опасен. Мы хотели бы продолжать вести дела в духе сотрудничества, и на это был нацелен наш „контрпроект“ резолюции Совета Безопасности, который мы внесли после малайзийского проекта, где мы предложили углубить и расширить международное сотрудничество, в том числе с привлечением возможностей Генерального секретаря ООН. А когда яснее стали бы задачи судебного разбирательства, тогда можно было бы посмотреть, какие варианты такого разбирательства более подходят для того, чтобы вести дела в духе именно международного сотрудничества и чтобы наказание было действительно неотвратимым и справедливым».
В Совете Безопасности мы попытались провести некую «контригру», внесли свой проект, речь в котором шла не о создании судебного органа (к вопросу предлагалось вернуться позднее), а об углублении и расширении ведущегося расследования за счёт более полного использования потенциала резолюции 2166. Однако состоявшееся в Совете обсуждение показало, что большинство членов симпатизирует идее трибунала. Тем не менее, дискуссия закончилась на «примирительной» ноте: малайзийцы и председательствовавшие в Совете новозелан