— Знаете что, товарищи, все это очень интересно, а для меня особенно, но мы же совсем замучаем наших хозяек. Да и сами не отдохнем. Делу время — потехе час. Предлагаю переменить тему. Тем более что пельмени исключительно вкусны, настоящим сибирским не уступят, честное слово. А уж сибиряки в этом понимают толк.
— Вы бывали в Сибири? — спросила Удачина.
— Пришлось. Немного. Перед войной.
— Поди, охота там… — мечтательно протянул Мякотин.
— И не говорите, — махнул рукой Курганов. — А между прочим, как у нас в районе с охотой? Рек, озер много — должна быть дичь и рыба. Мне шофер говорил, что места есть знатные.
Михаил Сергеевич был из тех, кто, поймав за полдня ерша или уклейку, считает, что это дар небесный, из тех, кто готов без конца восторженно рассказывать о том, как однажды он слышал удивительную песню глухаря или тетеревиный ток.
Когда Иван Петрович стал рассказывать о Крутояровских заводях в пойме Славянки, где весной садятся огромные стаи диких уток и гусей, Курганов в восторге даже встал из-за стола и нетерпеливо прошелся по столовой. Казалось, если бы не мороз на дворе, то он сегодня же помчался бы в эти самые крутояровские плавни. Людмила Петровна предложила:
— Что мы все говорим да говорим, хоть бы песню спеть, что ли? — и, сказав это, покраснела.
Курганов ее сразу поддержал.
— Правильно. Давайте песню.
Спели «Заветный камень», «Скалистые горы», их сменил «Орленок». Осмелел и Мякотин, чуть дребезжащим тенорком он затянул «По диким степям Забайкалья», и его тоже все дружно поддержали.
Часов в одиннадцать Курганов собрался уходить. Хозяева и Удачины очень удивились такому раннему уходу, но Михаил Сергеевич настойчиво просил отпустить его отдыхать.
Он распрощался со всеми и вышел на улицу. До гостиницы было далековато, и Михаил Сергеевич радовался этому, хотелось пройтись.
Думалось о людях, с которыми его столкнула новая работа. И Удачин и Мякотин люди вроде хорошие, но есть что-то в них такое, что раздражает, глушит чувство симпатии. Что именно? Наверное, вот что — неоправданное довольство собой, уверенность, что они люди необычные, не какие-то там рядовые, а особенные, «руководящие». Раздражает еще это спокойствие, поразительная убежденность, что они делали и делают все возможное, чтобы поднять район. Особенно непонятен Удачин. Что за человек? Что за работник? Почему нервничает? Почему ершится? Видимо, не может свыкнуться с переменами.
…А в доме Мякотиных в это время горячо обсуждали прошедший вечер, делились впечатлениями о Курганове.
Удачин на вопрос Мякотина о госте ответил мрачно: «Поживем — увидим».
— Ну, а твое мнение? — спросил Иван Петрович жену. — Каковы твои наблюдения? — в душе он всегда признавал, что Вероника не лишена ума, и советами ее не пренебрегал, хоть и делал при этом снисходительный вид.
Вероника Григорьевна, подумав, ответила:
— Не легко вам будет, не легко. Думайте да гадайте, какие тропки проторить к нему.
Глава 7ПОНЕДЕЛЬНИК — ДЕНЬ ТЯЖЕЛЫЙ
Утром в понедельник, как только Курганов появился в райкоме, Вера доложила ему, что приходил Пухов из райторга. Сейчас он у Удачина.
— А что у него ко мне?
— Говорит, что-то неотложное.
— Ну хорошо. Но сначала я посмотрю газеты.
Через несколько минут Вера вошла вновь.
— Пришла Никольская — директор школы. Примете ее?
— Антонина Михайловна? Очень хорошо. Пусть заходит.
Войдя в кабинет, Антонина Михайловна спросила:
— Ну, как вам понравился Приозерск? Экскурсия не разочаровала?
— Впечатлений много, самых различных. Кстати, почему Бел-камень? Что-то сказочное, былинное.
— А вы не смейтесь — он действительно знаменитый. Отсюда Димитрий Донской наблюдал за движением своих дружин к полю Куликову. На Бел-камне был сторожевой пост мятежных отрядов Ивана Болотникова. Да и в наше время Бел-камень пригодился. Семен Буденный бывал здесь в период гражданской, выбирал пути для своих конных отрядов. С вершин приозерских холмов наши генералы руководили разгромом танковой армии Гудериана.
— Тогда немудрено, что приозерцы гордятся своим городом.
— Я уверена, что и вы его полюбите. Честное слово, полюбите. И город, и все наше Приозерье.
— Я тоже так думаю. Иначе не будет от меня толку ни городу, ни селу.
Никольская вздохнула и задумчиво ответила:
— Да. С селом у нас совсем плохо.
— Ну, такой вывод верен лишь частично. Не во всех колхозах плохо.
— Не во всех, но во многих. У меня ведь везде мои бывшие ученики — и в колхозах, и в сельсоветах, и в сельпо. Заходят. Рассказывают. И знаете, Михаил Сергеевич, конечно, советчик в этих делах я плохой, но кажется мне, что первейшее дело — это возродить у людей веру в то, что они встанут на ноги. Без этого колхозы не поднять.
— Это вы очень верно говорите. Очень правильно, — согласился Курганов. И продолжал: — Урожаи у нас низки. Недопустимо низки урожаи. Низки же потому, что плохо обрабатываем землю, мало вносим удобрений.
— А удобрений мало вносим потому, что скота нет, а скота нет потому, что кормов мало, — в тон Курганову проговорила Никольская.
Курганов улыбнулся.
— Значит, круг, заколдованный круг получается. Верно ведь? И тем не менее из этого круга не один, а десятки выходов. Вот слушайте…
Антонина Михайловна внимательно слушала Курганова, и ей невольно думалось, что на селе сейчас нужны именно вот такие одержимые, неуемные люди. А Михаил Сергеевич вдруг замолчал, чуть виновато улыбнувшись, проговорил:
— Заговорил я вас. Извините. А ведь у вас, наверное, ко мне свои дела.
— Откровенно говоря, дела, конечно, есть. Но под всем, что вы сейчас говорили, я подписываюсь не задумываясь.
— Спасибо. А теперь я вас слушаю.
— Представьте, у нас в городе нет детской библиотеки. Ребята у нас страшно любознательные, но книжку взять негде. Книжный фонд — более десяти тысяч томов — валяется где попало. Мы на сессии райисполкома эти вопросы поднимали, на учительских совещаниях говорили, в область писали, а воз и ныне там.
— Но для библиотеки ведь нужно не такое уж большое помещение?
— Конечно, несколько комнат. И все-таки это трудно. Очень трудно. Но ведь надо же искать выход.
Курганов вздохнул:
— Давайте искать этот выход вместе. Подумайте, может, есть на примете какой-нибудь дом, который плохо используется? Может, какие-нибудь районные организации подуплотнить?
Никольская озадаченно проговорила:
— Не знаю, право.
— Ну, ладно. Мы сами посмотрим. Может, что найдем. Еще что, Антонина Михайловна?
— Опять хочу вернуться к селу, Михаил Сергеевич. У меня нечто вроде предложения или совета, что ли. В районе более полутора тысяч старшеклассников да около тысячи человек в техникумах. Не отправить ли их летом в колхозы? Ну, допустим, какая-то часть молодежи поехать не сможет — по домам подастся. Но ведь тысяча, а то и тысяча пятьсот человек может поехать. Дело-то это не новое, в некоторых областях оно довольно хорошо организуется. Предлагали и мы не раз попробовать, да, видимо, не до нас было. Вот об этом я и хотела поговорить…
Предложение Никольской глубоко взволновало Курганова. Он понял, что оно шло от всего сердца и исходило не только от нее самой, но и от ее товарищей по профессии. Он подошел к Антонине Михайловне и крепко пожал ей руку.
— Спасибо вам, Антонина Михайловна. Предложение ваше замечательное, и мы всячески его поддержим. Да, да. Безусловно, поддержим и распространим по всему району…
Когда Никольская вышла из кабинета, Курганов долго стоял у окна, задумавшись и чуть-чуть улыбаясь. И дело было не только в этих будущих ребячьих отрядах, нет. Не только этому радовался Михаил Сергеевич. О селе начинали думать все — вот что волновало и радовало Курганова.
После Никольской в кабинет вошел низенький, одутловато-толстый человек с красноватым лоснящимся лицом. Он простецки улыбался, обтирал платком бритую голову, а глаза, маленькие, чуть видные за розовыми мешочками щек, сверлили Курганова, изучали, спрашивали, прикидывали… Он подошел к столу, вытянулся, опустил руки по швам и удивительно тоненьким, так не шедшим к его массивной фигуре голосом пропел:
— Докладывает Пухов. Глава торговой фирмы «Приозерский райторг».
Курганов удивленно поглядел на Пухова и мрачновато спросил:
— Вы давно были в «Гастрономе»?
«Ну, начинается», — холодея, подумал Пухов. Ему уже рассказали, где побывал Курганов, и начальнику райторга стоило немало труда шутить и улыбаться. Но он твердо решил внушить Курганову мысль, что Пухов — энергичный, подвижный человек, толковый, пробивной работник. А что надо создать такое впечатление, он понял из разговора с Мякотиным. Иван Петрович, напутствуя, его, сказал прямо:
— Курганов терпеть не может мямлей и нытиков. Сам он колготной, будто ртуть, таких и любит, имей это в виду.
Не дожидаясь ответа, Курганов продолжал:
— Там у вас невесть что творится. Грязь, товаров ни черта нет, продавцы охамели до того, что, не стесняясь, белым днем водку глушат…
— Безобразие. Я им за это всыплю, — гневно провозгласил Пухов.
— Вообще дела в вашей фирме, видимо, обстоят явно неблагополучно. Я, правда, недавно в районе и видел мало. Но где бы ни заходил в магазины — одна картина: нет даже самых обычных, не дефицитных товаров.
— Например? — вскинул белесые ресницы Пухов.
— Например, мыла, галош, чулок, бритв… Да легче перечислить то, что есть.
— Ассортиментный минимум у нас строжайше соблюдается, товарищ Курганов.
— Минимум-то, может, и есть, а товаров нет. Между прочим, самым плохим качеством работника я считаю склонность к преувеличениям.
— Не совсем понимаю!
— Ну, когда занимаются очковтирательством.
— Теперь понимаю.
— Вы зайдите в магазин «Хозтовары» около рынка. Ведь там, кроме мастики для полов и синьки, ничего нет. А колхозников туда приходит немало. И они, конечно, почем зря клянут районные власти.