Нина заметила это. Усилием воли она справилась со своей нервной вспышкой и, скупо улыбнувшись, проговорила ворчливо и чуть ревниво:
— Вот что значит мужское единство. Смотри, как уставился. Не дает отца в обиду. — И озабоченно добавила: — Ты, Николай, смотри, обеды-то в столовой каждый день заказывай. Негоже ни ему, ни тебе всухомятку питаться.
Когда домочадцы вышли, Нина долго лежала молча, задумавшись. Какой-то неприятный осадок остался у нее на душе от этой встречи. Может, я очень придирчива к Николаю? Припомнился недавний разговор с Бедой.
Как-то вечером, возвращаясь из Бугров, Макар Фомич пожурил Нину:
— Что-то вы, Нина Семеновна, за последнее время очень суровы и строптивы стали с Николаем. Как чуть что — в спор: «Не согласна. Я против. Выноси вопрос на правление». Он сдерживает себя, молчит, но может ведь и сорваться. Ты бы поразмыслила над этим. Добра ведь желаю.
— А что вы, Макар Фомич, так беспокоитесь за нас? Вроде взрослые оба.
— Это, конечно, правильно. Взрослые. Только порой забываете, что вы на виду у всех.
— Все понятно, товарищ партийный секретарь. Учтем вашу критику. Обязательно учтем.
Нина Семеновна тот разговор с Фомичом закончила шутливо, но сейчас вспомнила его обеспокоенно, с тревогой.
Пришли на память и некоторые их размолвки с Николаем.
Если выдавался более или менее свободный вечер, Озеров после ужина уходил на кухню и там, засветив маленькую настольную лампу, писал, писал. Как-то он прочел Нине некоторые отрывки. Они ей не понравились. Тут была и война, и Москва, и Приозерск, и их Березовка. Но как-то все обыденно, буднично, не захватывало внимания. Нина подосадовала: сколько сил тратит, целыми ночами корпит, а толку? Он же с нетерпением ждал ее отзыва хоть двух-трех слов одобрения.
Не очень задумываясь над своими словами, Нина проговорила:
— Знаешь, что-то малоувлекательное… Но… как это у Есенина? «Ну, а коли тянет, пиши про рожь, но больше про кобыл…»
Шутка была беспощадной.
— Это же наброски. Погоди, может, и доведу до дела, — обескураженно объяснил Озеров.
Больше он не читал жене свои вирши, да и она ни разу не попросила об этом.
Как-то зашел у них разговор о зимней одежде для Алешки. Николай всполошился:
— Да, да. Давай сделаем это, не откладывая. Поедем в Приозерск и купим. Кстати, я видел там некоторых модниц в таких аккуратненьких пальто с серыми воротничками. Из норки, кажется. Давай тебе купим такое?
Нина посмотрела на мужа с иронией:
— Что я слышу? Ты ли это, Озеров?
Николай смутился:
— А что? Если тебе понравится — можно купить.
Нина махнула рукой:
— Резиновые сапоги да фуфайка, чтобы по полям шастать, у меня есть. Теплый платок — тоже, слава богу, еще материн подарок. Ну и платьишко для клуба тоже, вон в шкафу висит. Говорят, оно мне в девках очень шло.
Николай прекрасно понял упрек, заключенный в этих словах. Он с искренним раскаянием проговорил:
— Ты права, Ниночка, на сто процентов права. Совсем закрутились мы в делах да заботах. Знаешь, что, давай…
Нина суховато прервала его:
— С Алешкиной-то справой надо поторопиться. Ну, а что касается других планов… Пустое это все. — И с усмешкой закончила: — Вот найду себе другого мужа да и брошу тебя, Озеров.
Николай Семенович недоуменно посмотрел на жену.
— Что-то ты, дорогуша, мрачновато шутишь.
Нина, вспомнив сегодня эти эпизоды, покраснела от досады. «И что я полезла оценивать его литературные опыты. Не разбираюсь же в этом. Пишет, ну и пусть себе пишет. Зачем же я его так, Есениным-то? А чем не понравилось его искреннее желание поехать незамедлительно в Приозерск, Ветлужск, чтобы купить тебе кое-что из вещей? Ведь сама же ты разнюнилась, что не во что одеться, нечем грешное тело прикрыть… Да и пошутила по-дурацки».
Итог этим размышлениям Нина подвела без скидок: что-то ты очень стала походить на свою бабку. Как репей, ко всем цеплялась, весь свет перед ней в виноватых ходил. Так то у нее в старости было. А ты ведь пока в старухи себя не зачисляешь…
Не больно-то веселым возвращался домой и Озеров. Он тоже думал об их разговоре в больнице, понимал, что Нина крепко недовольна чем-то.
Устала она, издергалась, в этом все дело. Да и болезнь ее гнет… Так подытожил Николай сегодняшнюю встречу с женой. Тревога из сердца, однако, не ушла. Вспомнилась их жизнь в Березовке в эти годы. Нелегкая, хлопотная это была жизнь. Непросто далось объединение с соседями, ликвидация старых долгов, возрождение веры березовцев в артельные дела. А сколько было тревог и волнений из-за неудач с урожаями, особенно новых культур. Но то, что Нина была рядом, что крепло их взаимное чувство друг к другу, — скрашивало все невзгоды, неудачи и огорчения. И будучи в Кисловодске, после тяжкой болезни (из которой вытащила его опять же она — Нина), Озеров с беспощадной остротой понял, что им жизнь врозь больше немыслима. И сразу же по приезде ринулся к Нине. Увидел ее искрящуюся радость от встречи, ее смятенно-робкие сомнения, когда с места в карьер заявил, что жить без нее не может, что им надо быть вместе, и только вместе.
С теплым чувством вспоминал и то, как тепло и радостно отнеслись к их союзу березовцы, как сообща всем колхозом гоношили председательскую свадьбу.
А потом появился Алешка. Теперь и солнце Озерову казалось более ярким, и все окружающее более светлым.
Хлопот и забот, однако, не убавилось. Поля, семена, фермы, машины, корма, люди с их житейскими докуками — все требует внимания председателя. Ни от чего ему нельзя отмахнуться, ни от чего нельзя уйти в сторону. В этом непрерывном потоке каждодневных забот семья для Николая была теплым и радостным островком. Алешка рос, Нина с каким-то незаметным умением споро справлялась и с домашними делами, и успевала быть в гуще артельной жизни.
Не раз и не два возникали разногласия и споры между председателем и агрономом, порой были и довольно острые. Но оба — Нина и Николай — оставляли их за порогом своего дома. Бывали нелады и по делам домашним, житейским. Озеров не придавал им особого значения. Чего в семье не бывает… Оказалось, однако, что эти житейские мелочи не так-то просто уходят из памяти.
Поздно ночью, когда он лег в кровать, стал собирать в единую цепочку факты и случаи размолвок с женой, восстанавливал в памяти ее слова. Так же как и Нина, будучи натурой цельной и бесхитростной, приходил к выводу, что виноват в их неладах прежде всего сам.
Упрекал себя за сухость, нервные срывы, за невнимание к ее мыслям, суждениям, просьбам. В последние годы даже простой безделушки, какой-нибудь кофтенки или платка ей не купил. За собой совсем не гляжу — в самом деле обмужичился. Да что говорить! Я ведь и в кровать-то ложусь под утро, когда она уже спит беспробудным сном. А она ведь женщина, и молодая притом. Наряду с существенным, вспоминались и мелочи. Но и они в его представлении приобретали сейчас немаловажное значение.
Он вспомнил, как Нина настаивала на покупке магнитофона. Купили наконец. И она, как бы трудно ей ни было, как бы ни уставала, а придя домой, хоть четверть часа, но послушает музыку. А он даже ни разу не присел к ней, не поинтересовался новыми записями, что она иногда привозила из Приозерска.
Да, надо что-то менять, Озеров. Иначе ты свой семейный корабль на плаву не удержишь. Правда, Нинка должна бы понимать, какова у нас обоих жизнь-то. День и ночь как заводные. Колхоз-то вон какой разросся, махина. И дела ведь иначе пошли, это факт. А как подумаешь, что предстоит, голова кругом идет.
Эти мысли, однако, не утешили.
И он проговорил вслух:
— Дела делами, а вот если у тебя с Ниной что-либо непредвиденное произойдет, то никаким наградам рад не будешь.
Что и как менять, он пока еще и сам не знал, но эти решительные намерения укоренились в сознании твердо. Однако ни он, ни Нина пока не знали, что их семейному кораблю действительно предстоят немалые испытания и он довольно долго не сможет обрести устойчивости на житейских волнах.
В больнице Нина Семеновна пробыла более двух месяцев. Солнце стало веселее заглядывать в палату, с улицы явственно доносился птичий грай. Зима поворачивала на весну. Нине так надоело в больничной палате, что она настояла на выписке, хотя Засевич уступил ее настояниям с трудом. Долго выслушивал, под рентгеном вертел ее и так и эдак.
— Не нравятся мне ваши легкие, Озерова, не правятся. Помочь им надо, понимаете, помочь. Солнцем и морскими флюидами. Вам надо в Крым, и притом месяца на два, не меньше. Да. Иначе плохо кончите. Не понимаю, о чем вы думаете с мужем?
Нина и сама чувствовала, что у нее неладно с легкими. Часто прорывался кашель, дышалось с трудом, порой одолевала тягучая, нудная слабость.
Из больницы Нина приехала мрачная. Николай всполошился, стал допытываться, что сказали врачи.
— Ну, в общем категорически настаивают на юге.
— Поезжай, раз надо. Чего тут раздумывать?
— А как же не раздумывать? Сев скоро, а я на курорте прохлаждаться буду.
— Конечно, нам туго без тебя придется, дело ясное, но ведь и выхода нет. Засевич и со мной говорил, считает, что тебя лечить надо, и серьезно. Вы, говорит, доиграетесь до беды. Значит, надо ехать. А за Березовку не беспокойся, как-нибудь справимся с делами и без тебя.
Эти слова задели Нину, и она не преминула съязвить:
— Ну, конечно, ты же сам себе агроном. Да и Фомич тебе под стать. Вы тут таких дел наворочаете.
— А ты нам полную инструкцию оставь. Потом проверку учинишь.
И Озеров и Макар Фомич дули в одну дудку, и Нине Семеновне пришлось уступить. А когда из производственного управления пришла на нее персональная путевка, занялась сборами к отъезду.
Глава 10КТО ИЩЕТ — НАХОДИТ
И слякотная, затянувшаяся осень, и снежная, вьюжная зима для Ивана Отченаша прошли в тщетном ожидании письма из Рязанщины. Он до строчки помнил то, августовское письмо Насти и ее обещание написать еще, с курсов…