мшей? И, словно подброшенная пружиной, Сорокина вскочила с кровати. Как сложилось? Если бы хорошо, так на юг с ухажером не поехала бы. Надежда стала лихорадочно искать в чемодане снимок, что сделал Крупицын. И нашла его. Долго вглядывалась в лицо Нины Семеновны, пытаясь понять, проникнуть в сердечные тайны своей соперницы. Значит, ты, дорогая, тоже не без греха? — ухмыльнулась Надежда. Безусловно, не без греха. Собственный опыт настойчиво убеждал ее в этом предположении.
Утром она написала то письмо, что повергло в немалое удивление Озерова. А через три дня, не дожидаясь ответа, направилась в Березовку…
Надежду сейчас ничего не занимало, кроме мыслей о предстоящей встрече с Николаем, но она не могла не заметить, что Березовка все же стала другой. Правда, она не превратилась в град Китеж, далеко не все удалось сделать, о чем мечтал Озеров и о чем с таким жаром рассказывал когда-то Надежде. Но стояло много новых рубленых изб, старые дома были подремонтированы. Вспомнилось ей, что особенно горячо Озеров расхваливал будущий общественный центр. Дом выглядел действительно внушительно — облицованные керамикой стены, белые колонны. Вывески на красно-рубиновом стекле: правление колхоза, партийный комитет, комсомол… А в другом подъезде, видимо, клуб. Судя по нестройным звукам духового оркестра, там шла репетиция.
Сорокина спросила вышедшего из здания старика, где она может увидеть Озерова?
Макар Фомич (а это был он) заинтересованно и удивленно посмотрел на нее.
— Николай Семенович в Приозерске. А вы, собственно, по каким делам? Постойте, постойте. Вы ведь гражданка Сорокина? Я не ошибаюсь? Нет. Значит, склероз еще не вошел в силу. Так нет его, председателя-то, нету. К вечеру только будет: Подождать придется, если очень нужно. А пока можете отдохнуть в Доме приезжих. Скажите, что Беда, мол, прислал.
Приезд Сорокиной озадачил Макара Фомича, разбередил его давнишнее беспокойство. Он не раз замечал явные нелады в семье Озеровых. Вот ведь как бывает, — думал Фомич. — Душа в душу жили, всегда вместе, всегда рядом — на поля, с полей, на деревенские посиделки, в кино. Дружнее семьи не было в деревне. Сейчас же пробежала меж них какая-то трещина. И разные какие-то стали. Нина-то пичужка пичужкой была, а сейчас — не узнаешь. Все красивше, чертовка, делается. Семеныч же — наоборот, усох как-то, посерел. Правда, работает он с утра до утра, но ведь что с того? Бабы не любят, когда мужик в кочерыжку превращается.
Макар Фомич любил и Озерова и Нину глубокой, в сущности, отцовской любовью; в них видел себе смену, опору делам своим в Березовке, которым была отдана вся его жизнь. И распрю между Николаем и Ниной переживал глубоко. Как-то даже подумалось: не загулял ли кто из них? Народу стало наезжать в колхоз много — и студенты, и механизаторы, и разные представители из Приозерска, Ветлужска, а то и из Москвы. И у всех было дело до председателя да агронома. Бывали среди приезжих и статные, и отчаянные, и такие, что палец им в рот не клади.
Появление бывшей супружницы Озерова, этой прохиндейки (а иначе он ее и не именовал), насторожило Фомича. Не она ли какими-то путями смуту в семью Николая вводит? Такие все могут.
А Надежда Сорокина после разговора с Бедой несколько минут стояла в раздумье идти в дом Озерова или действительно подождать? Решила пройтись по Березовке. Может, деревенские кумушки что-то расскажут, — подумала она. И действительно, две словоохотливые старушенции обсказали, как обстоят семейные дела председателя:
— Простудилась она, супруга-то его. Дожди нас замучили осенью, ну, прямо напасть какая-то была. Ну и простудилась агрономша, легкие насквозь простудила. Так вот, доктора на юг ее отправили.
На вопрос Надежды — как живут? — собеседницы тоже ответили без особых сомнений:
— Ничего живут, слава богу, как люди. Конечно, в семье не без обид там или разногласиев. Ну да ведь, как известно, муж да жена одна сатана.
«Здесь, значит, все хорошо и ладно, — злорадно подумала Сорокина, — а на юге дым коромыслом. Хороша супруга у товарища Озерова, нечего сказать!»
В комнате Дома приезжих она прежде всего достала злополучную фотографию.
— Посмотрим, как ты завертишься, Николай Семенович, от такой картинки. Как удачно получился снимок-то у этого прощелыги! — Воспоминание о Крупицыне опять больно ударило по нервам. — Подлец, неудачник! Коль нет ума, так не берись за опасные дела. Теперь вот покукуй в краях отдаленных. — Потом ее мысли вновь вернулись к предстоящей встрече с Озеровым. — Что я ему скажу? Зачем приехала? Помириться хочу, вот и приехала. Семья? Ну и что же? У нас тоже была семья. Нравится ему жить здесь? Пусть живет. А летом и я буду приезжать, вон какие места-то здесь. И дом ничего, под стать любой даче. А кроме того, не будет же он здесь торчать вечно…
Сорокина бодрилась, но предстоящей встречи боялась. Зная характер Николая, она опасалась, что он вообще не станет разговаривать с ней. А что тогда? Возвратиться, как побитой собаке, обратно? И оставаться одной, совсем одной. Без опоры, без дополнительного воспомоществования? Это обстоятельство страшило ее, пожалуй, больше всего.
Не раздумывая больше, она вышла на улицу и решительно направилась к дому Озерова.
Входная дверь была не заперта, лишь металлический крючок был накинут на петлю. Когда входила в сени, на минуту устыдилась: в чужой дом ведь иду… Но все же вошла. Цепким взглядом окинула комнаты, их убранство.
«А ничего живут, не бедствуют», — подумалось ей.
Нервно-напряженное состояние не проходило. Пыталась успокоить, взбодрить себя: «Чего ты разнюнилась? Все-таки мужем и женой были. И любил он меня. На суд-то по поводу развода так и не явился. Значит, не согласно было его ретивое…»
…Озеров в Березовку возвратился в сумерках. Когда ехали мимо его дома, удивился — там горел свет. По занавескам двигалась чья-то тень.
— Кто это у меня хозяйничает?
Шофер, тоже мельком глянув на окна, предположил:
— Правленческая уборщица, наверное, старается. Ей вчера Макар Фомич порученье давал, чтобы, значит, помогала вам. А то, говорит, зарастут мужики, пока хозяйки нет.
В правлении было людно. Ожидали председателя. Николай поздоровался, стал было раздеваться, но Макар Фомич отозвал его за перегородку:
— Ты дома-то был?
— Нет. Там кто-то, видимо тетя Даша, чистоту наводит? Говорят, по твоему поручению.
— Никакая там не тетя Даша. Твоя бывшая хозяйка приехала.
— Какая хозяйка? Надежда? Да ты что? Что ей понадобилось?
— Вот этого не знаю.
— Что за чертовщина? Что ей взбрело в голову? Пожалуй, надо пойти, узнать?
— Конечно, иди. Проясни. Только смотри, не опростоволосься.
— Бить ее не собираюсь.
— Не о том я. На бабьи штучки не клюнь.
— Макар Фомич, да ты что?
Беда вздохнул:
— Ох, не знаешь ты, Николай, женскую психологию. Совсем не знаешь!
Озеров подходил к дому торопливо. Он и тогда, получив письмо бывшей супруги, был удивлен до крайности. Недоумевал и сейчас: что ей надо?
Надежда торопливо встала из-за стола и шагнула ему навстречу:
— Здравствуй, Николай!
— Здравствуй! — не скрывая удивленного тона, ответил Озеров, но руки не протянул. Это больно кольнуло Надежду.
— Коля… Я вот приехала… Не прогонишь?
Николай Семенович смотрел на нее вопросительно. Взволнованное, в пышном убранстве взбитых волос лицо все еще было красивым. Но складки возле губ сильно старили ее. И уж совсем другими стали глаза, исчезли из них веселые, задорные искорки, будто пряча от взоров людей, их прикрывали черные, тяжелые от краски ресницы. На мгновение Озеров почувствовал нечто вроде сожаления, но оно неуловимо быстро ушло.
Ровным спокойным голосом он проговорил:
— Зачем приехала-то?
— Может, пригласишь присесть?
— Пожалуйста, садись…
— Приехала повидаться… Поговорить.
Надежда нерешительно подняла глаза и встретилась со спокойным, безразличным взглядом. В нем не было даже отблеска прежнего чувства, а значит, и прощения быть не могло… Николай смотрел на нее, как на чужого, постороннего человека. Сорокина уронила голову на руки и заплакала.
Озеров не подошел к ней, а со своего места, с противоположного конца стола попросил:
— Не надо, Надежда. Ни к чему это.
— Я понимаю, я виновата, Коля. Но неужели у тебя… ничего не осталось от прежнего?.. А я вот не могу… забыть тебя не могу…
— Ну, а я забыл. Все перегорело, Надя. И давай не будем ворошить прошлое. Его не вернуть. — Потом, помолчав, уже мягче спросил: — Как работается, живется? Трудишься все там же? Живешь все на Чистых прудах?
— Да, все там же и все так же, — нехотя ответила Надежда и встала.
— Может, чаем тебя напоить. Нина-то моя на юге, лечится. А у нас, мужиков, без женского глаза, сама знаешь, угощение скудное.
— Да нет уж, спасибо. Обойдемся. А Нину твою я на юге видела. Познакомиться, правда, не пришлось, но виделись.
— Надеюсь, там сейчас неплохо? Не холодновато? Лето нынче теплом пока не балует. А впрочем, в Крыму-то…
— В Крыму при желании согреться можно.
Озеров не уловил скрытого смысла ее слов и, чуть стесняясь, предложил:
— Может, у тебя с деньгами туговато? Я могу помочь. Больших сумм не имею, но кое-что найдется.
— Знаешь, не откажусь. Одинокой, брошенной мужем женщине лишняя копейка всегда впору.
Николай не стал отвечать на эту колкость и уточнять, кто кого бросил, а достал из серванта небольшую пачку денег, перехваченную резинкой, передал Надежде. Та аккуратно убрала деньги в сумочку. Чуть помедлив, вытащила оттуда небольшой конверт и положила на стол.
— А это тебе. На память!
Николай потянулся к нему, но Сорокина остановила:
— Потом взглянешь. А мне пора. Вон уже и рейсовый мигает. Давай прощаться?
Она подошла к Николаю, уткнулась ему в грудь, видимо, хотела всплакнуть, однако он осторожно взял ее за плечи, легонько отстранил от себя и спокойно проговорил: