Василий пошел к крайнему амбару и насыпал полведра ржи. Серовато-коричневые зерна были влажны и покрыты мельчайшими каплями — будто росой.
— В чем дело? — спросил Корягин, увидя Крылова, входящего в правление с ведром.
— Нельзя такое зерно отправлять, Степан Кириллович.
— А что, я за пазухой высушу тысячу-то центнеров?
— Не надо было увлажнять…
— Что ты городишь? Кто его увлажнял?
— Кто приказал открыть амбары в такую слякоть?
Корягин не предполагал, что вся его хитрость, давно задуманная и, казалось, так ловко осуществленная, будет просто и безошибочно раскрыта. А ведь как все было продумано! Верные тридцать — сорок центнеров осталось бы в колхозных амбарах.
Корягин встал из-за стола, подошел к Василию.
— Ну чего ты мечешься? Давай разберемся.
Корягин говорил долго, мягко, рассудительно. Выходило, что никто не хотел увлажнять зерна. Бросил мельком и такую фразу, что ничего плохого не будет, если колхоз, скажем, получит какие-то там отходы. Это ведь сущие крохи. Не себе в карман прочит Корягин это зерно.
Василий понял, что его хотят уговорить, и он суховато повторил:
— Надо проветрить амбары, благо погода сухая. Потом уж вывозить.
— Совсем ошалел, — зло бросил Корягин. — Свои инструкции оставь при себе.
— Степан Кириллович, вы прекрасно понимаете, чем все кончится. И знаете, что надо сделать.
— Ну, а раз я знаю, так и не лезь со своими советами. Молод еще.
— Смотрите. Я вас предупредил.
Вечером Степан Кириллович говорил с дочерью. Разговор вышел крутой, тяжелый и неприятный.
Зина слушала отца и мучительно, лихорадочно думала. Она опять то оправдывала его, то становилась на сторону Василия. Но все чаще и чаще спрашивала себя: «Почему, в самом деле, Василий взъелся на отца? За что его так ненавидит?»
…Зина сидела мрачная, нахмурив брови, обхватив руками колени. Он попытался осторожно привлечь ее к себе, но она отчужденно отодвинулась.
— Я не думала, Василий, что ты… такой. Зачем это тебе? Зачем? Перед кем ты выслуживаешься?
Василий удивленно, ошарашенно спросил:
— Зина, что ты говоришь?
Она порывисто встала и сбежала с крыльца: Поднялся и Василий.
— Провожать не надо.
Василий постоял с минуту, затем вышел за калитку. Зина на ходу быстро завязывала шаль и ни разу не обернулась.
Механически, бездумно он пришел домой и долго бесцельно бродил по комнате.
В голову приходили самые разнообразные мысли. «А может, я не прав? Почему все-таки мы никак не можем договориться с Корягиным? Почему все чаще и чаще стали спорить с Зиной? Может, дело во мне? Может, я что-то не так понимаю?» Василий вдруг отчетливо представил себе, что вот он явился к Корягину и признал свою неправоту. Что последует за этим? «А последует вот что, дорогой товарищ Крылов. Опять в правление будут наведываться какие-то темные личности, опять из Алешина на базар потянутся ночные обозы. Пожалуй, кое-кто будет доволен. Доходы-то обязательно вырастут. И колхозники вновь будут сидеть на собраниях молча, отводя друг от друга глаза, будто связанные круговой порукой». Мысль услужливо рисовала Василию картины его капитуляции. Он представил себе, как сникли бы ребята, как пропал бы их задор. А колхозники! Они здоровались бы с ним, с комитетчиками не так, как сейчас, — кто приветливо, кто сухо, но все с уважением. Нет, встречали бы с обидным, холодным безразличием.
И еще картина. Вот Василий в доме Корягина. Хозяйские повелительные нотки в голосе Степана Кирилловича, когда он хвастливо наставляет его, как вести дела, субботние и воскресные «чаепития», начинающиеся с водки и кончающиеся ею же.
Год-два, а потом и он, Василий Крылов, будет так же крякать после выпитой чарки, так же будет лосниться его лицо, и так же, как и тесть, он будет хитро мудрить над тем, как выгоднее жить…
Нет, Зинаида Степановна, это не для нас.
…Комитет комсомола собрался вечером в читальном зале клуба. Часам к семи все ребята были на месте. Задержался лишь сам Василий. Он зашел в правление колхоза, чтобы пригласить на заседание комитета Корягина.
Зашедшая в правление колхозница сказала Василию:
— Велел сказать, что не придет к вам, некогда ему.
— Ну что будем делать? — спросил Василий комитетчиков.
— Как что? Сегодня же сообщить в райком.
— Он-то уверен, что мы только попугаем его…
— Ну и пусть надеется.
Зина сидела, опустив голову, не глядя на товарищей. Когда ее попросили, чтобы она сказала свое мнение, Зина даже не подняла головы:
— Не знаю.
…Комитет комсомола поручил Василию Крылову утром выехать в Приозерск и доложить райкому партии о случае с зерном…
С комитета Зина ушла первой. Вслед ей дружно раздалось:
— Зинуша, возьми батьку в оборот… пусть одумается…
Проходя мимо Василия, она встретилась с ним взглядом и тотчас отвернулась.
— А ведь ей очень тяжело, ребята, — проговорил кто-то.
Глава 9ПИТОМЕЦ ТИМИРЯЗЕВКИ
Сгущались сумерки зимнего вечера. В холодном, аспидно-черном небе одна за другой загорались далекие голубоватые звезды. Снег скрипел под ногами, предвещая крепкий мороз.
Нина Родникова торопливо шла домой. День сегодня выдался беспокойный, хлопотливый, она устала, а сейчас еще донимал холод. Хотелось поскорей оказаться в теплой, натопленной комнате, выпить горячего-горячего чая, а потом, устроившись около горячей печки, взяться за книжку. Сегодня Нина купила в райкомовском киоске томик Леонида Андреева, и ей не терпелось полистать его, перечитать любимые рассказы.
Она уже хотела подняться на крыльцо, как ее окликнул Удачин. Нина остановилась.
Виктор Викторович, видимо, спешил — дышал учащенно, говорил чуть сбивчиво.
— И бежите же вы… Что так торопитесь?
— Холодно! — И Нина выдохнула клубистую сизоватую струю. — Видите? Совсем промерзла, пойду пить чай.
— А меня угостить не собираетесь?
— Отчего же, — несколько замявшись, ответила Нина. — Зайдите.
— Спасибо, Нина. Так тяжко на душе. Хоть вы поймите.
— Случилось что-нибудь? Ну идемте, дома расскажете.
…Отношения между Удачиным и Ниной Родниковой давно уже были предметом глухих разговоров в Приозерске.
Началось это еще в первые дни после приезда Нины в район. Как-то в хмурый осенний день Удачин возвращался из Ветлужска. На шоссе, километрах в тридцати от Приозерска, стоял автобус — с ним, видимо, что-то случилось, и пассажиры толпились около, терпеливо дожидаясь, пока шафер починит поломку. Когда «эмка» Удачина, обходя автобус, чуть уменьшила ход, к ней устремилось несколько человек. Виктор Викторович сразу заметил Родникову. Она стояла поодаль, на бровке шоссе, не обращая внимания на машину и кутерьму около нее.
Костя Бубенцов тоже заметил девушку. Он обменялся взглядом с Удачиным, сразу понял его и объявил нетерпеливым пассажирам:
— Граждане, мы подвезем вот эту гражданочку, она с вещами. Так что уж извините нас. — Он выскочил из машины и предложил:
— Пожалуйста, гражданочка, — и подхватил чемодан, не особенно дожидаясь согласия Нины. Потом подошел к какой-то старушке, сидевшей на своих узлах, помог и ей забраться в автомобиль.
Когда машина тронулась, Удачин повернулся к спутницам и шутливо-строго спросил:
— Ну, пассажирки, рассказывайте, кто такие и куда путь держите?
Виктору Викторовичу было под сорок, но цветущее здоровье, подвижная натура, вечные хлопотливые поездки по району сохранили ему моложавый облик.
Нина Родникова ему понравилась сразу. Молодое, чуть подрумяненное смущением лицо, серые мягкие глаза, пышные каштановые волосы. Виктор Викторович оживленно переговаривался с нею, расспрашивая об учебе, о товарищах, о ее планах. Усиленно хвалил район. Он так оживился, что даже старушка, что до сих пор тихо сидела в уголке, и та увлеклась разговором и стала вторить восторженной хвале родным местам. Шофер тоже нет-нет да и вставлял свое слово.
Нина ехала и думала, что ей удивительно везет последнее время. В самом деле, по окончании Тимирязевской академии послали, куда хотелось — в родное Приозерье. Ребята устроили замечательные проводы. Наконец, эта встреча.
Подъехали к Приозерску. Удачин спросил Нину:
— Где вы решили остановиться?
Нина замялась.
— Не знаю, право. Заеду в райзо. А потом до своей Березовки буду добираться.
— Ну, в райзо сейчас никого нет. И в Березовку тоже поздно. Давай, Костя, к Северьяновне. Это наш Дом приезжих, — объяснил он Родниковой.
Щеголеватую «эмку» Удачина знали все, и потому, как только машина подъехала к Дому приезжих, у подъезда их встретила подвижная черноглазая женщина, радушно приглашая зайти обогреться.
— Нет, Северьяновна, спасибо, мы-то к вам по пути. А вот товарища Родникову примите как следует. — И Виктор Викторович подал руку Нине.
Утром в райзо Нине предложили остаться в аппарате. Она отказалась и выпросила назначение в левобережный куст, там был нужен агроном, да и к Березовке было поближе.
Впоследствии Удачин несколько раз приезжал в колхозы куста, всегда находил какие-то вопросы к Нине, подолгу говорил с ней, старался побыть на ее участках.
Втайне от Нины он добился ее перевода в аппарат райзо. Как ни упиралась, как ни просила она оставить ее поближе к живому делу, — ничто не помогло. Пришлось перебираться в Приозерск.
Вскоре после перевода Нины в город Удачин позвонил ей и пригласил в райком. Разговор вышел непринужденный, простой, Виктора Викторовича интересовали данные по пропашным культурам, и Нина подобрала все, что было можно. Потом пошли вместе с другими работниками райкома в клуб — на какой-то вечер. Сам он быстро ушел с него, Нина же, любившая танцевать, осталась. А когда возвращалась домой, Удачин, видимо, случайно встретил ее вновь, и они долго ходили по заснеженным улицам городка.
Виктор Викторович, прощаясь, задержал руку Нины и, вглядываясь в лицо, спросил: