В кабинет Михаила Сергеевича Озеров вошел огорченный беседой со вторым секретарем.
— Здравствуйте, здравствуйте. Садитесь, — ровно проговорил Курганов. — Перелистал я подшивку «Голоса колхозника». Не нравится мне наша газета, — сказал он.
— Не нравится? Почему же?
— Знаете, только виньеточек да голубков не хватает. Когда ее читаю, невольно вспоминаю слова какой-то песни: «Тихо и плавно качаясь…»
Озеров молчал.
Курганов чуть обеспокоенно спросил:
— Вы не согласны со мной?
— Сегодня вот хотели ударить по торговле — не дали. Получили указание — материал снять.
— Чье указание?
— Товарища Удачина.
— Редактор-то вы, а не Удачин.
— Я возражал.
— Значит, плохо возражали. Но самое слабое место газеты — село.
— Более половины материалов в каждом номере о селе…
— Дело не в количестве, а в том, какие вопросы брать под обстрел, на что нацеливать людей. Вы были вчера на совещании, слышали, какие дела творятся с уставом? Кстати, куда вы едете?
— В Алешино.
— Вот, вот. Оттуда тоже сигналы есть, и очень тревожные. Даже мне успели подарок прислать. Очень добрый там председатель.
— Корягин? Делец. Его у нас все знают, — заметил Озеров.
— Но дело не только в Алешине. А разве в других колхозах нет таких фактов? Есть. И письма об этом есть. В том числе и у вас в редакции.
— Есть, Михаил Сергеевич. Есть.
— Почему же вы их держите в папках? Почему молчите?
Сигналов о нарушениях Устава сельхозартели в редакции было действительно немало, и Озеров, как-то подобрав целую пачку писем, пошел с ними к Удачину. Там был и Мякотин. Оба внимательно слушали, сокрушались, возмущались, но посоветовали не очень рьяно выступать по этим вопросам, потому что меры уже принимаются, колхозам возвращено много скота, птицы, денег.
«Ну подумай сам, — внушал ему то один, то другой. — Зачем шуметь? Чтобы взбудоражить обывательские толки? Разве в этом задача?»
И все-таки Озеров опубликовал несколько материалов. Но их просто замолчали. Видя, что выступление газеты осталось незамеченным, Озеров пошел к Баранову. В ответ неопределенное: «Разберемся». И еще одно замечание, как бы между прочим: «Нельзя видеть нарушителей устава только среди руководителей, не тот берете крен. Смотрите глубже». Озеров подобрал наиболее яркие факты и послал в областную газету фельетон. Но оттуда даже не последовало ответа. Вот тогда-то он и подумал: «А может, прав Баранов? Может, действительно не туда бьем?»
Слова Курганова оторвали его от этих воспоминаний.
— Надо воевать против таких явлений, воевать. Если материалы верны, то почему вы их маринуете? Что, боязно? Так боязливым за такие острые участки, как газета, не надо браться. И еще. У нас есть пока люди, которые хотят легко жить. Надо обрушиваться на них. Всеми силами. Мы очень слабо разъясняем один из наших основных законов — кто не работает, то не ест. Порой у нас получается так, что кто не работает — тот ест даже лучше… Затем по самодурству надо бить. Много у нас этаких князьков развелось. Я председатель — что хочу, то и ворочу. Показывать таких… Всему честному народу. За пропаганду агротехники беритесь. Да как следует. Плохо с этим делом у нас.
Курганов говорил не спеша, обдумывая каждую фразу. Озеров торопливо записывал.
— Вы поймите, товарищ Озеров, что надо вздыбить весь район, все силы поднять. Спят люди, будить их надо. Разуверились они. В колхозных делах разуверились. Надо их веру возродить. И все это надо делать не откладывая, а сейчас… Как видите, дел много…
Когда разговор подошел к концу, Озеров спросил:
— Михаил Сергеевич, а как быть с торговцами? С материалами рейда?
— А что тут неясного? Там у нас до черта безобразий. Воров и жулья развели — девать некуда. И комсомольцы молодцы, что проверили их. Это я им рейд посоветовал. Но коль у товарищей появились сомнения — проверьте все еще раз, разберитесь. Шельмовать честных людей не надо, но и жуликам поблажки не давать. Вот и все.
Когда Озеров вышел из кабинета, Курганов задумался Озеров ему определенно нравился, но из головы не выходили слова Удачина: «С ущербинкой человек…» «Приглядеться надо, — думал Михаил Сергеевич. — Обязательно приглядеться. Чем он там не понравился Удачину? Почему?»
…Возвращения Озерова от секретаря райкома ждали все работники редакции. Как только он вошел, его забросали вопросами:
— Что он сказал? Что ему не нравится? Как отозвался о газете?
— Говорит, что только голубков и виньеток не хватает.
— Это как понимать? Что он имеет в виду?
Вопросы сыпались один за другим, и Озеров поднял руки вверх, призывая свою немногочисленную аудиторию к молчанию. Но где, когда, какой газетчик может успокоиться, не узнав, что его интересует и занимает? Это бы противоречило законам, традициям, кодексу журналистской чести, если хотите. И Озеров, зная это, поспешил удовлетворить любопытство своих собратьев по перу.
— Сказал, что газета гладкая и спокойная.
— Вот это оценочка…
— Ну уж это слишком…
— Почему слишком? Верно.
— Почему верно?
— А почему не верно?
Замечание Курганова взбудоражило людей.
Нетерпеливо прервав кого-то из говоривших, аудиторией овладел Олег Звонов. Газетчики переглянулись между собой, кое-кто улыбнулся, но все затихли. По их лицам можно было видеть, что они ждут чего-то занятного.
На сегодняшнее внезапное совещание работников редакции Звонов пришел с опозданием. Но не в его характере было молчать, тем более что он услышал довольно странные высказывания. И то плохо, и это, и язык сух, и остроты нет, и «простыней» много. Это был, конечно, явный намек на его крупные работы — очерки, подвалы. Вот почему Олег сразу обрушился на выступавших.
— Что это вы тут расходились, господа сенаторы? Или Цезарь вдали от Рима? Что вам так не понравилось в нашем органе? Что вы так полощете его? Разве мы не жжем глаголом сердца людей? Разве не корчатся от наших критических стрел разные бюрократы и нерадивые руководители? — И пошел, и пошел… — Уж не так-то у нас плохо, черт возьми… — Речь Звонова, может быть, длилась бы и дольше, но кто-то, улучив короткую паузу, заметил:
— А вот товарищ Курганов говорит, что газета наша плохая.
Звонов поперхнулся, подумал самую малость и тут же продолжал:
— Знаю. В курсе. Был я у него. Толковали довольно подробно. И, конечно, товарищ Курганов, он смотрит в корень. Я с ним согласен. В основном и я то же говорю…
Раздался хохот. Звонов хотел продолжать, но все шумели, смеялись, и он сел, обиженный на всех и вся. Опять его не поняли…
Глава 12ПОЕЗДКА С БОЛЬШИМИ ПОСЛЕДСТВИЯМИ
…Озеров приехал в Алешино в середине дня. Корягин встретил его радушно и сразу пригласил попить чайку.
— Что это вы так сразу, Корягин?
— Да ведь, поди, замерзли?
— Прозяб немножко, это верно, но чайку попьем все-таки попозже. Сначала потолкуем.
На вопросы Озерова Корягин отвечал охотно, уверенно, с готовностью, он уже был наслышан о совещании в райкоме и приезда уполномоченного ждал.
— Да, да, были грешки в прошлом, но ведь то было давно, теперь все в ажуре. Вот извольте, товарищ редактор, — и Корягин подвинул Озерову толстую книгу с аккуратно заполненными графами, с колонками цифр. Из них явствовало, что колхоз отпустил разным важным учреждениям и лицам трех коров, пять телок, пятнадцать поросят, тридцать штук птицы… Но здесь же стояли суммы оплаты, указывалось основание для выдачи скота: «По решению собрания колхозников от такого-то числа», «По решению правления, утвержденному собранием такого-то числа…».
— Значит, все эти выдачи разрешались самими колхозниками?
— А как же? Они хозяева. Мы-то ведь что? Только исполнители.
Озеров посмотрел на Корягина и ничего не сказал. Он долго листал объемистые папки документов, которые подкладывали ему Корягин и счетовод колхоза Пташкин, худенький остроносый человек в пенсне с тонкой серебряной цепочкой. Он за эти два или три часа не сказал ни слова и все только подкладывал и подкладывал разные папки Корягину, а тот, цепко взглянув на них, передавал Озерову.
К вечеру Николай Озеров вышел из правления на улицу. Голова шла кругом, в мыслях была полная сумятица. Корягин, сопровождавший гостя, вновь настойчиво приглашал почаевничать. Озеров отказался. Что-то ему было не по себе от всей этой проверки, от нудного Пташкина, от его мгновенно опускающихся глаз, от назойливой услужливости Корягина.
— Так, значит, не хотите чайку? — еще раз спросил Степан Кириллович, останавливаясь около своего дома.
— Нет, нет, спасибо. Не буду вас беспокоить.
— Обижаете вы меня, но неволить не буду. Всего вам лучшего.
А чаю хотелось. Да и проголодался Озеров. Решил пойти в чайную.
Когда он вошел в зал, свободных мест почти не было. Недалеко от буфетной стойки за столиком сидели трое — двое уже пожилых мужчин и один совсем молодой парень. Они закусывали, о чем-то не спеша толковали. Чернявый, белозубый, похожий на цыгана говорил громко, часто улыбался и в такт своим словам решительно рубил рукой воздух. Другой, пожилой, говорил скупо и редко. А парень, что сидел с ними, поворачивал голову то к одному, то к другому и все хотел вставить свое слово, да не мог.
«Ну вот — и место свободное, и отличный случай потолковать с людьми, узнать, чем они живут, чем дышат. Каково действительное положение дел в колхозе?»
— Добрый вечер, товарищи. Можно к вам? Если, конечно, не помешаю? Стою, не знаю, где пристроиться.
Собеседники замялись, а потом чернявый добродушно проговорил:
— Садитесь, гостем будете, а пол-литра поставите — за хозяина сочтем.
— Пол-литра? — чуть озадаченно спросил Озеров. — Можно, конечно, и пол-литра…
Но от собеседников не скрылось его замешательство, и они рассмеялись. Молчавший до сих пор молодой парень проговорил:
— Да вы не пугайтесь, он шутит.