Это, однако, не обескуражило комсомольский отряд и его вожака Павла Заградина. Сутками ребята пропадали в подземелье — откачивали затопленные штреки, разыскивали по забоям обушки и лопаты, по винтику собирали и как зеницу ока круглосуточно охраняли подъемную машину.
Ели только хлеб, черствый, затвердевший, запивая его кипятком. Но скоро из Скопина по заржавленным железнодорожным путям пошли длинные, расхлябанные составы с углем для Тулы, Коломны, Москвы.
Да, у Павла Заградина была та добротная закалка, которая помогала ему делать многое, что другим казалось невозможным, добиваться результатов там, где их уже не ждали, выходить из безвыходных, казалось, положений.
Жизнь бросала его в десятки самых разных мест. Он строил Магнитку и Горьковский автозавод. В него стреляли кулаки на Ставрополье, когда создавались первые колхозы. Убежденные его проникновенным словом, шли на штурм коварных плывунов строители московского метро. А перед самой войной Заградин возглавлял в Мосбассе одну из крупнейших городских партийных организаций.
Здесь-то он и узнал Курганова. Парторг шахты 17-бис понравился ему сдержанностью, серьезностью, неторопливым, вдумчивым отношением ко всему, что делал, слушал, говорил.
Тогда у шахтеров был глубокий прорыв с добычей угля, и начальник комбината в присутствии Заградина беседовал с руководителями трестов и шахт, требуя одного — увеличения добычи. Дошла очередь и до семнадцатой шахты. Начальник комбината назвал цифру, дополняющую план. Начальник шахты молча согласился. Парторг, однако, возразил:
— Повышать план шахте нельзя, работаем на пределе. Через месяц — пожалуйста — триста тонн можете прибавлять, а не сто.
— Почему именно через месяц? На что рассчитываете?
— Войдут в строй два новых забоя.
— Значит, вы усилили подготовительные работы за счет очистных, то есть за счет добычи?
— Мы идем в плане.
— Сейчас нас интересует уголь, а не прожекты, товарищ Курганов. Затея с форсированием подготовительных работ несвоевременна. — И, обращаясь к начальнику шахты, сердито, отрывисто бросил: — С завтрашнего дня все бригады на добычу. Прибавляем к ежесуточному плану сто тонн.
Но Курганов возразил вновь:
— С подготовительных работ людей не снимем. Поэтому сто тонн не планируйте. А прибавить уголька попробуем. Думаю, тонн пятьдесят осилим.
Начальник комбината возмутился:
— Я не понимаю, кто у вас командует шахтой?
Курганов, пожав плечами, спокойно ответил:
— Шахта — это прежде всего люди, а ими не командуют, ими руководят…
Заградин, сосредоточенно слушавший спор, негромко сказал:
— Ничего, пусть дают пятьдесят тонн. А через месяц поднимите им план на триста. Посмотрим, твердое ли слово у парторга шахты.
— Хорошо, договорились, — спокойно ответил Курганов и встал. Когда все вышли из кабинета, начальник комбината заметил с раздражением:
— На семнадцатой у нас не начальник, а рохля.
— Зато парторг, по-моему, с головой, — с улыбкой проговорил Заградин.
Так состоялась первая встреча Курганова с Заградиным. А вскоре сошлись и их фронтовые дороги. Во время великой битвы на Волге член Военного совета армии генерал-майор Заградин не раз бывал в особой танковой бригаде, встречался с ее комиссаром Кургановым, видел бригаду и в деле. И опять ему бросилось в глаза размеренное спокойствие этого человека, чувствующееся на каждом шагу, влияние на людей.
Когда при встречах выдавалась свободная минута, Заградин и Курганов любили вспоминать столицу, Подмосковье, знакомых горняков. По-мужски немногословно строили планы мирных дней.
Как только наши войска начали освобождать от фашистов Советскую землю, Заградина отозвали из армии и послали на восстановление подмосковной кочегарки. Скоро он запросил к себе и Курганова. Узнавая Заградина все ближе, Михаил Сергеевич глубоко привязался к нему и, хотя у самого была уже седина на висках, относился к своему старшему другу с каким-то юношеским восторгом и сдержанной, мужской влюбленностью.
Потом Заградин уехал в Москву, но с Кургановым встречался всегда просто, по-приятельски. Правда, дружеская рука Заградина всегда посылала Михаила Курганова туда, где было трудно. Наметился прорыв в «Лисичанскстрое» — Курганова послали туда, осложнилась обстановка на «Запорожстали» — Заградин рекомендует послать в Запорожье Курганова. Однако это всегда вызывало у него не досаду, а гордость.
…Курганов так углубился в воспоминания, что секретарю пришлось окликать его дважды.
— Товарищ Курганов, товарищ Курганов, пожалуйста.
Заградин встретил его весело, с широкой улыбкой, любовно поглядывая на мощную, плотную фигуру.
— Ну, рассказывай, как живешь-можешь? Как съездил? Интересного много увидел? — Заградин, задав эти вопросы, откинулся на спинку кресла и приготовился слушать.
Но зазвонил телефон, и он снял трубку. Пока Заградин разговаривал, Курганов изучающе рассматривал его. Чисто, хорошо выбритое худоватое лицо, небольшие, но удивительно живые, проницательные глаза, коротко остриженный ежик седых волос. Темно-серый свободный костюм, белая сорочка, строгий серый галстук. Как всегда, все аккуратно, все просто.
Кабинет Заградина был похож на лабораторию ученого. На стенах — почвенная карта области, сравнительные данные по урожайности в центральных областях России. А большой длинный стол для заседаний сплошь заставлен пробирками, стеклянными баночками, пакетами с семенами.
Заградин знал село не с налета, не в «общем и целом», а точно и глубоко. Занимался им не от случая к случаю, а постоянно и с любовью. Совсем недавно он приехал в Ветлужск, а все настоящие хлеборобы уже побывали у него или он у них, многих он уже знал так хорошо, что встречался с ними, как со старыми друзьями.
Заградин, кончив говорить по телефону, посмотрел на Курганова:
— О чем задумался, Михаил Сергеевич?
— Да вот думаю, как вам ответить. Столько вопросов сразу.
— Не знаешь, с чего начать? Что же, помогу тебе. Возьмем быка за рога. Не скучно ли тебе сидеть в исполкоме, не тянет ли твою беспокойную душу в район?
Помолчав немного, Заградин задумчиво продолжал:
— Без толковых людей, без организаторов все наши потуги на селе — пустое дело. Вопрос, собственно, стоит так — сумеем мы укрепить село кадрами — значит, сумеем поднять колхозы, не подберем нужных людей — ничего не сделаем. Это надо понять всем. Ну, а если о тебе говорить, то что ж, тут все ясно. Село ты знаешь, партийную работу тоже, молодой…
Курганов усмехнулся.
— Ничего себе молодой, сорок стукнуло.
— Когда?..
— Позавчера.
— В гости-то не позвал. Эх, Курганов, Курганов. А тоже другом называешься.
— Постеснялся.
— Признайся уж лучше, что лишнюю рюмку пожалел.
— Ну что вы, Павел Васильевич. — Курганов махнул рукой и, понимая, что Заградин шутит, сам вернулся к прерванному разговору. — Значит, собираться в район?
— А ты против?
— Нет, не против.
Говоря так, Курганов не кривил душой. Хотя работа у него сейчас не малая, довольно хлопотная, все же полного удовлетворения он не чувствовал. Правда, когда выезжал в район, то по старой привычке заходил на фермы, на поля, в МТС. Толковал с колхозниками, агрономами, врачами, механиками… Когда обком подбирал уполномоченных обкома в районы на посевную или уборку, Курганова всегда называли одним из первых.
— Только вот что меня смущает, Павел Васильевич. Недавно в исполком-то пришел и уже ухожу.
— Ну и что? Депутатам мы объясним. Сагитируем их, чтобы тебя отпустили.
Заградин встал, посмотрел в окно и продолжал:
— Агитировать за село нам придется многих. К сожалению, далеко не все у нас понимают, что происходит в деревне.
Курганов встал тоже и, когда Заградин замолчал, со вздохом заметил:
— Могу только подтвердить ваши слова. Когда на селе побываешь — сердце кровью обливается. Очень трудное положение во многих колхозах, очень трудное. Как война подорвала их, так на ноги никак и не встанут. Долги у некоторых артелей такие, что и за пять лет не рассчитаются, замороженные счета — обычное явление… Беспокоится у нас кто-нибудь о деревне? Ведь не только в наших ветлужских колхозах такое положение. У соседей тоже не лучше. Почему же никто всерьез не задумывается об этом? Почему?
Заградин молча походил по кабинету и, остановившись против Курганова, проговорил:
— Вопросы твои правильны. Резонны. Только позволь, коммунист Курганов, спросить, а кто будет отвечать на эти вопросы? Сердце, видите ли, кровью обливается. Трогательная фраза, а пустая. Хочу, чтобы ты понял мою мысль: битву за село нам надо начинать с себя. Нам, коммунистам, надо уяснить, что дело зашло далеко. Очень далеко. Значит, ответы на твои вопросы должны дать не кто иной, а мы с тобой. Понимаешь, мы сами. И не словами, а делами. Урожаем. Область наша одна из крупных в России. Уступаем по размерам и населению только Московской. А с урожаем — мы в числе самых отсталых. Да что тебе толковать — ты и сам знаешь: зерновых в прошлом году собрали по десять центнеров с гектара. Это же горе, а не урожай. А картофель? Он всегда замечательно родился на наших почвах. А получили всего по семьдесят — восемьдесят центнеров. А овощи? Пойди в магазин и купи капусту, морковь, лук. Днем с огнем не найдешь. И это в области, где протекают Ока, Ветлуга, Славянка, Таех, Протва, где полно озер, приречных пойм. Ну, в общем, сидим в прорыве, и довольно глубоком. Сказалась, конечно, война. Много она нам бед принесла, что и говорить. Но дело не только в этом. Плохо занимаемся хозяйством, без знания дела, без мысли, без хозяйской сноровки. Земли запустили, севообороты запутали.
Заградин, проговорив это, долго молчал, а потом вдруг тихо проговорил:
— Вчера был в ЦК. На секретариате.
Курганов не отрываясь смотрел на Заградина, ожидая, что он скажет еще. А Заградин продолжал:
— Понимаешь, Михаил Сергеевич, задачу передо мной поставили, конечно, резонную, что тут скажешь. Все правильно. Поднять область, сделать так, чтобы была одной из ведущих среди центральных областей. Из отсталой, потребляющей области превратить в производящую. Не иначе. Ты понимаешь? Задача правильная, что и говорить. Но когда я попытался поставить некоторые наши вопросы, ну такие, что позарез надо решать, — все руками замахали. Товарищ Маленков даже рассердился. Вы, говорит, в ЦК с мешком не ходите.