Беда приехал, когда уже все места у коновязи были заняты. С трудом найдя место, привязал лошадь, положил ей сена и направился в чайную. У самого входа догнал Корягина.
— Что за актив, Степан Кириллыч, не знаешь?
— Говорят, объединение…
— Какое еще объединение?
— Ну, всех в один колхоз.
— Ничего не понимаю.
Вспомнив, что Корягин — приятель Удачина, Макар Фомич увязался за ним. Но тот или ничего толком не знал, или не хотел говорить.
Так в неведении Беда и пришел в райком. Василий Васильевич Морозов окликнул Беду и показал на свободное место рядом с собой. Пойти или нет? Уж очень не любил Макар Фомич сидеть впереди. Но к Морозову у него были просьбы. Видно, пойти.
— Ну, сосед, как живы-здоровы? — приветливо спросил Василий Васильевич, когда Беда подошел к креслу.
— Да потихоньку. К вам с докукой собираемся… О семенах потолковать. Хочется «розовую скороспелку» завести.
— Сорт добрый.
— Вот то-то и оно. Помоги, выдели пару тонн.
— В обмен или взаймы до осени?
— Да лучше бы до осени, конечно. А то ведь у нас все закрома под метелку выметены.
— Ну что ж, доложу правлению. Подумаем. Соседям помогать надо.
— О чем актив-то? — спросил Макар Фомич.
— Да, думаю, обычное. О мерах укрепления, о путях улучшения, о средствах обогащения…
— И об укрупнении колхозов, — многозначительно посмотрев на соседа, проговорил Беда.
Василий Васильевич подумал: «Удивительное дело. Ну прямо, что называется, в точку бьют». Слова Беды глубоко его взволновали. Он давно уже подсознательно чувствовал, что дальнейшее развитие колхозов упирается в малые масштабы хозяйства. Правда, направление его мыслей было несколько иным: почему бы не расширить свои поля и угодья за счет тех, что маломощные соседи не могут освоить. Казалось, чего тут плохого? Но Курганов сбил его доводы сразу, при первом же разговоре. «Сосед хоть по миру иди, лишь бы мне выгода. Так? Не по-советски это, не по-партийному. Ну, а возьми ты такой вопрос: как будешь поступать, когда соседние колхозы войдут в силу, разбогатеют? А это обязательно будет, и скоро. Ведь они свое-то потребуют обратно. Обо всем этом ты думал, товарищ Морозов?»
Совещание началось.
— Вопрос у нас, товарищ, один — о мерах по укреплению колхозов, о повышении доходности хозяйства, — объявил председательствующий Удачин.
Морозов, улыбаясь, взглянул на Беду: что я тебе говорил? Но Макар Фомич сосредоточенно смотрел на сцену.
— Докладчик товарищ Курганов.
…Михаил Сергеевич говорил не спеша, обстоятельно, заглядывая в свои записи и-таблицы, объясняя диаграммы, развешанные на занавесе позади трибуны. Рассказал о поездке по подмосковным колхозам, которые уже вели работу по объединению, о передовых колхозах, где работали Ажирков, Генералов.
— А разве мы не можем иметь такие же хозяйства? Такие же и даже большие урожаи? Можем. И должны. Но нам серьезно, прямо-таки катастрофически мешают чересполосица, карликовые хозяйства. Ну посудите сами. Был я не так давно у товарища Беды. Вот он сидит в зале. Все вы его знаете, и он не даст мне ошибиться. Какие дела у него в колхозе? Посевная площадь триста гектаров, трудоспособных семнадцать человек. Тягло — семь коняг. А колхоз, заметьте, называется «Смерть империализму». Поди, как империализму страшно от такого «гиганта»?
Зал засмеялся. Скупо улыбнулся и сам Беда.
— Нет, товарищи дорогие, с такими масштабами, с такими площадями мы далеко не уйдем. Мы распыляем средства, сужаем применение новой техники, нерационально используем землю, терпим огромные излишества на управлении колхозным производством. Да это и понятно. Какой колхоз ни будь, а председатель нужен? Нужен. Заместитель? Тоже нужен. Счетовод? И счетовод. Да бригадир, да завхоз, да кучер начальству. Одним словом, набирается порядочно. Был я как-то в одном колхозе, на правобережье. Захожу в правление. Сидит председатель, около него человек пять здоровенных мужиков и что-то обсуждают. Спрашиваю:
— Как дела?
Председатель рассудительно отвечает:
— В центре дела ничего, идут. А вот на периферии…
— На какой периферии?
— Ну, в бригаде, в звеньях, на ферме…
— А давно, — говорю, — вы на этой периферии были?
— Да, — говорит, — поди, с неделю назад. В центре дела заедают.
Весь зал весело рассмеялся. Раздались голоса:
— Какой колхоз? Кто председатель?
— Я обещал его не подводить. Пусть сам расскажет.
Доклад продолжался. Участники собрания слушали внимательно. Особенно их привлекала уверенность Курганова в том, что все поправимо, надо только приложить труд, мысль, энергию…
Вот, наконец, он сообщил активу о семенных ссудах, выделенных району, о тракторах для МТС и о списании задолженности с трех самых отсталых колхозов по натуроплате и госпоставкам…
— Конечно, одна ласточка весны не делает. Это мы хорошо понимаем. Но, как говорится, — лиха беда начало. У нас есть все основания предполагать, что и по другим отсталым артелям в скором времени будет принято решение о снятии или снижении задолженности…
Многие не поверили — не ослышались ли?
Курганов сказал это ровным голосом, но потом остановился. Он-то очень хорошо знал, какое нелегкое это было дело для тех, кто толкал и продвигал его… Его волнение передалось залу. В рядах зашумели, зааплодировали. Сидевшие около Беды увидели, как он побледнел и, не таясь, утер слезу, катившуюся по морщинистой щеке. Из зала в президиум летели записки, все хотели знать больше, подробнее.
Удачин с трудом утихомирил народ, и Курганов закончил доклад.
После перерыва началось обсуждение. Больше всего Курганов боялся, что выступающие будут «толкать» обычные пустые речи, каких немало произносилось на райкомовских совещаниях. Он вообще не выносил пустословия, а легковесные рассуждения о сельских делах приводили его в гнев. Для Курганова, как и для большинства его товарищей по партии, для большинства колхозников, агрономов, зоотехников, трактористов, положение дела на селе представлялось по-настоящему большой, тяжелой бедой, недугом, болезнью, которая требует незамедлительного и решительного лечения. Пусть не все мыслили в такой резко выраженной форме, не все видели конкретные результативные пути лечения этого недуга, но тревога за деревню была у всех у них главным, что определяло их интересы, стремления, поступки и, пожалуй, их жизнь… Вот почему Курганов считал кощунством пустословие при обсуждении колхозных дел. Но опасения его были напрасны. Люди говорили о своих делах горячо, чувствовалось, что это не обычное дежурное совещание. Решили, не откладывая, начать в районе укрупнение колхозов. Под конец на трибуну поднялся мрачноватый мужчина. Он долго откашливался, поправлял свитер на шее, пил воду.
— Я из Завьялова, председатель «Эры социализма». Костров моя фамилия. Хочу дать справку. Насчет периферии… Это про нас здесь говорил товарищ секретарь.
Смеялись над Костровым долго и весело. «Периферия» стала теперь его второй фамилией.
Глава 16ЗЕМЛЕДЕЛЬЦАМ — ЗЕМЛЕЙ ЖИТЬ
Хорошее настроение Курганова после совещания испортили Удачин с Мякотиным.
— Я считаю, что мы допускаем ошибку, начиная объединение колхозов сразу по всему району. Лучше сначала проверить на какой-то зоне.
— А урожай? — спросил Курганов.
— Что урожай? — не поняв, переспросил Удачин.
— Как будем решать проблему урожайности?
— Ну как… Урожай и в крупных колхозах сам не придет. Его поднимать надо.
— Вот это верно, согласен. Надо поднимать. И делать это значительно легче будет в крупных, а не в карликовых колхозах.
— А где гарантия, что укрупнение даст то, что нам надо?
— При чем тут гарантия? Мы с вами не торговые переговоры ведем. Практика колхозного строительства, опыт передовых артелей довольно ясно говорят о выгодности крупного хозяйства.
— Это я уже слышал.
Слушая Курганова на активе, Удачин все время хотел возражать, спорить, критиковать, хотя в силу своего опыта и знаний понимал, что Курганов предлагает разумные меры. Но давняя обида и раздражение брали верх. Откуда такая самоуверенность? Без году неделя, как в районе, а рассуждает, словно знает больше всех. Но, видя решительное настроение актива, выступить все же не решился.
«Скажу ему после, без этих горлопанов. Если дело с объединением выгорит — никто не придерется, а не выгорит — я об этом разговоре напомню».
— Смотрите, Михаил Сергеевич, как говорится: гладко было на бумаге… Вот только с севом как?
— С каким севом? О чем вы?
— Ну, помните, как один деятель, тоже районного масштаба, отвечал товарищу Сталину: сдвиги есть, перелом намечен, но с севом плохо…
И Удачин стал развивать свои мысли. Он не верит, что изменение посевного клина, новые культуры, укрупнение артелей дадут то, чего ожидает Курганов. Уж если маленькие колхозы никак не встанут на ноги, то как это сделают большие хозяйства? Возрастут посевные площади, возрастут планы. Хорошо. Ну, а люди, техника, средства? Где все это? Откуда взять? Или, может, товарищ Курганов имеет какие-то особые ресурсы, о которых мы не знаем?
Михаилу Сергеевичу стоило больших усилий сдержать себя и не прервать Удачина. Наконец он не выдержал и, глядя в упор на Виктора Викторовича, заметил:
— Вы все вопросы задаете. А как будет то, да как будет это? Между прочим, Владимир Ильич Ленин как-то заметил, что один дурак может задать столько вопросов, что на них не ответят двенадцать мудрецов. Вы все отвергаете, все подвергаете сомнению. Но что предлагаете взамен?
Удачин молчал.
Иван Петрович Мякотин тоже мучался сомнениями. Привыкший к спокойному, размеренному ритму, он никак не мог угнаться за новыми порядками в районе. Как быть? Конечно, Курганов здорово закручивает, все это очень заманчиво. Но с другой стороны, Виктор Викторович тоже, пожалуй, прав. Он район знает как свои пять пальцев. Распланировать да разграфить на бумаге легко. А как оно окажется на деле?