Мякотин озабоченно заметил:
— Вот вы, Михаил Сергеевич, о севооборотах толковали. Конечно, планы вы нарисовали хорошие. Картофель — серебро, кукуруза — золото и так далее. Но он, картофель-то, каждый год в поле остается. Убирать некому. И вообще пропашные у нас не идут. Родятся плохо. Что же касается кукурузы, то что же… не видели ее, не знаем. Как бы не зарваться. Надо бы подождать, осмотреться.
— Да поймите вы, не можем мы ждать. Неужели это не ясно? Надо искать пути, использовать все, что можно. Я, как правило, считаюсь с мнением своих товарищей по работе. Но при непременном условии — если эти мнения мотивированы, подтверждены фактами. Ваше мнение по поводу укрупнения колхозов ошибочно. За укрупнение сама жизнь. Это подтвердили все участники актива. Убеждает это вас или нет? Молчите? Значит, все еще сомневаетесь? Ну так вот что я вам скажу. Сомнение — полезное дело, пока вопрос решается. Но теперь оно становится вредным фактором. Советую это уяснить. И давайте браться как следует за дело.
Курганов подошел к Удачину, положил руку на плечо и проговорил тихо:
— Надо кончать метаться, Виктор Викторович. Дел много, тележка тяжелая. Давайте будем везти ее сообща. Это моя просьба и требование.
Удачин попытался сгладить обстановку:
— Вы не думайте, Михаил Сергеевич, что я, например, против решений актива. Нет и нет. Я просто обращаю внимание на трудности. А если решили, то что же… Я солдат. Я подчиняюсь.
Вслед Удачину заговорил Мякотин:
— И я не против. Ничуть. Но с точки зрения, так сказать, нашей районной специфики, с целью предупреждения ошибочных выводов…
Курганов помрачнел. Эта готовность Удачина и Мякотина согласиться с ним, их цветистые рассуждения огорчили его больше, чем их возражения. Правда, сейчас было не до этих тонкостей, раз согласны — будут работать. Но настоящей уверенности в этом не было. Курганов хорошо знал, что значат второй секретарь и председатель исполкома в районе.
«Да, укрупнение колхозов — орешек крепкий, — подумал он. — Всем экзамен. Посмотрим…»
На следующий день уполномоченные райкома поехали в колхозы. Курганов взял себе левобережный куст. Это был барометр района. Как там аукнется — так во всем районе откликнется.
Приехав в Алешино, он до глубокой ночи придирчиво осматривал хозяйство. Колхозники впервые видели такого дотошного секретаря райкома.
— Рожь и пшеничка мелковаты, очистка тоже не очень хороша, — проговорил Курганов, рассматривая пригоршню зерна.
Пришли в овощехранилище. Только спустились по скользким ступенькам, он остановился и попросил идущих сзади не закрывать двери.
— Почему? — спросило сразу несколько голосов. — Ведь специально подтапливаем помещение. Что же тепло зря выветривать?
— У вас же овощи гниют. Вы что, запаха не чувствуете?
Один из колхозников залез в правый отсек хранилища и стал торопливо добираться до нижних слоев картофеля. Скоро принес несколько картофелин. Их кожура почернела и покрылась белыми крапинками.
— Недосмотрели. Завтра переберем.
Курганов особенно интересовался, какова урожайность и что выдали на трудодень.
Услышав, что зерновых пришлось по килограмму, он сразу припомнил многие колхозы, где он бывал за последнее время, — Березовку, Дубки, Пустошь. Вот если бы и там могли выдать по килограмму на трудодень! Люди смогли бы жить безбедно. Ведь расчет очень прост. Любой добросовестный колхозник может за год выработать триста — четыреста трудодней. Следовательно, четыреста килограммов зерна. Двадцать пять пудов. Да картошка, капуста, молоко. И потом личное хозяйство, хоть и небольшое, но есть — куры, гуси, а у кого, глядишь, и поросеночек… Но основой, стержнем должен быть вот этот килограмм на трудодень. Без него все рушится, все летит к чертям. И телок, и поросята, и капуста с огорода — все это хорошо, но все должно прилагаться к главному, к этому стержню — килограмму на трудодень.
Из обхода полей и ферм возвратились к вечеру.
В правлении колхоза было светло, уютно, в печке весело потрескивали сухие дрова. Шторы на окнах, стол, покрытый красным сукном, — все добротное. Курганову это понравилось.
— Правильно, очень правильно, — проговорил он, показывая на обстановку в правлении. — Нам надо устраиваться как следует, на солидную ногу.
Корягин обрадовался этим словам. Он держался с Кургановым настороженно, все время начеку. Промашка с поросятами, история, затеянная Озеровым, — все эти дела не были еще завершены из-за болезни Степана Кирилловича. Чем они кончатся? Но все это казалось мелочью по сравнению с укрупнением колхозов. Это дело такое, что проморгать его никак нельзя.
Когда на районном партийном активе Корягин услышал об объединении, он сначала всполошился. Но поразмыслив, успокоился. «Пугаться, пожалуй, не стоит. Скорей наоборот. Если, например, присоединить к нам Соленково, это будет просто здорово. Там кирпичный завод, глиняные карьеры. С умом использовать — так наивыгоднейшее дело. Кирпич-то всем нужен. Они — шалавы — в какую-то гордость играют. А кому нужна эта их гордость? Бугры — тоже неплохой сосед. Теплицы у них, парниковое хозяйство. Сад опять же. Правда, хозяева тоже не ахти».
Приезда Курганова в Алешино люди ждали с особым интересом. Не терпелось знать, как будет проводиться это самое укрупнение? Кого и с кем будут объединять? Добровольно или обязательно? Сразу или постепенно?
Беседа Курганова с алешинцами сразу пошла стремительно, без пауз. Курганов спрашивал и отвечал, ему отвечали и тоже спрашивали. Он без утайки рассказал о положении дел в колхозах. Говорил по памяти, по своим наблюдениям и так уверенно, будто работает в районе по крайней мере несколько лет.
— Ваш колхоз лучший среди ближайших соседей. Вы богаче, порядка у вас больше (хотя, скажем прямо, его еще тоже маловато). Ваши дела более или менее хороши. Но… по сравнению с делами отстающих. Да, да. Именно так. Урожаи у вас плоховаты. И я удивляюсь — почему вы ими довольны? Ну что же это за урожай — пятнадцать центнеров пшеницы? Как же вы думаете дальше дело вести? Как будете доходность поднимать?
— Доходность у нас, товарищ Курганов, неплохая. Очень даже неплохая, — не скрывая гордых ноток в голосе, проговорил Корягин.
— Знаю. Но доход доходу рознь. Нам ведь не каждый доход впору.
Именно после этих слов Курганова поднялся Крылов. До этого он сидел молча, внимательно вслушиваясь в выступления, порой оживленно переговариваясь о чем-то с группой молодежи, что его окружала.
— Товарищ Корягин, дайте я скажу несколько слов.
— Чего же ты раньше сидел и думал? — недовольно проворчал Степан Кириллович. — Пора уже кончать.
Но слово Крылову все же предоставил. Все знали о распрях между председателем и комсоргом, были свидетелями не одной их стычки на колхозных собраниях. Видимо, быть, ей и сегодня.
— Вы, товарищ Курганов, высказали очень верную мысль — дескать, доход доходу рознь. Не каждый рубль подходит колхозному карману. Времена, когда говорили, что деньги не пахнут, давно прошли. Но вы, товарищ Курганов, сказали не все, не развили этот тезис.
Корягин рассмеялся откровенно и громко. В зале тоже улыбались.
— Так, так. Комсомол хочет поправить партию, — хрипловато от непрошедшего смеха проговорил Корягин.
— Партию поправлять не собираюсь. Нет необходимости. А вот товарища Курганова дополню. — И Василий, сосредоточенно поглядывая в свой блокнот, продолжал говорить.
Михаил Сергеевич внимательно прислушивался к словам Василия и любовался им. Тонкое, худощавое лицо, густые вразлет брови, черная непокорная прядь волос, энергичная порывистая жестикуляция.
«Горячится малость. Так же, как и мы горячились в свое время, но молодец», — подумал Михаил Сергеевич.
Скоро лица людей, сидевших в зале, посерьезнели, перестал улыбаться Корягин. То, что говорил Крылов, заставило всех насторожиться.
— Суть не только в том, что доходы наши не ахти какие большие. Суть в том, откуда эти самые доходы берутся. Я хочу разобраться с этим вопросом сегодня. Не выносить же его на объединительное собрание — перед соседями срамиться. А доходы наши, скажем прямо, не всегда чистенькие.
В зале зашумели. Корягин, свирепо взглянув на Крылова, проговорил хрипловато:
— Ты думай, что говоришь.
— Ты, товарищ Корягин, подожди мне рот зажимать. Не удастся. Купля да перепродажа яблок вроде не наше дело, а покупаем и перепродаем. А сколько мы сена продали каким-то ходокам из-под Тулы? Пять грузовиков ушло, до неба навьюченных. А потом под нехватку кормов концентраты получили. Может, скажете, не так говорю? Неправду толкую? — Василий поглядел на Корягина, обвел взглядом собрание. Все, потупясь, молчали. Крылов продолжал: — Почему мы ни в Приозерске, ни в соседних городах ни на одном рынке свои палатки не ставим? Да потому, что без палатки-то втрое дороже продукты продаем. — Василий помолчал немного и глуховато закончил: — Я, конечно, понимаю, что говорю не очень-то приятные вещи. Но вы хорошо знаете, что я говорю правду. Я считаю, что раз укрупнение, то по-новому и жить надо. Что мы, разве честно разбогатеть не сможем? Как те колхозы, о которых рассказывал товарищ Курганов?
Василий не спеша направился на свое место.
— Лишние догадки невпопад живут, — сказал Корягин. — Тебе понятно, Крылов, о чем я толкую? Ты что же хочешь, чтобы наши люди опять дуранду с мукой мешали? Чтобы как у соседей — на аптечных весах выдачу на трудодень взвешивать? — И, повернувшись к Курганову, добавил: — Вы, товарищ Курганов, не обращайте внимания на то, что наш комсорг напел. Он у нас такой, его частенько заносит.
В ответ на эти слова участники собрания разрозненно зашумели — кто одобрительно, кто осуждающе.
Курганов не был склонен отнестись к словам Крылова, как советовал Корягин. Он уже многое слышал об алешинском председателе. В Приозерске его хвалили за хозяйскую хватку, оборотистость, за умение нажить копейку. Когда Курганов запросил данные об урожайности в колхозе, то удивился: на чем же алешинцы наживают свои доходы? Однако работники райзо постарались всячески рассеять его сомнения, успокоили они тогда Курганова. Теперь сомнения у Михаила Сергеевича ожили вновь. И не надо было ему ничего объяснять, зря старался сделать это Корягин. Курганов не первый год работал на селе и хорошо знал, что раз доходы колхоза растут не на полях и ферм