ах — значит, они идут от каких-то посторонних источников. И лишь услышав из выступления Крылова, что алешинцы возили сено под Тулу, а яблоки в Архангельск, он сразу понял все. «Вот откуда ваши доходы, товарищ Корягин, подторговываем, спекулируем потихоньку…» Эти мысли быстро пронеслись в сознании Курганова, и он еще более настороженно посмотрел на Корягина. И сразу все, что он слышал о Степане Кирилловиче и хорошего и плохого, обрело четкую и ясную форму, слухи и предположения превращались в уверенность. Видимо, он и в самом деле деляга…
Не любил Михаил Сергеевич таких неясных и скользких людей. И, однако, сейчас не время об этом. Надо решать главное, основное. «А до Корягина доберемся…»
Курганов попросил слова, заговорил, задумчиво, даже мечтательно.
— Недавно пришлось мне побывать в колхозе «Борец» у Петра Ивановича Ажиркова. Вот живут люди. По-настоящему живут. По высокой мерке. Зерновых выдали по три килограмма, картофеля — по пять, овощей — по десять килограммов на трудодень.
— Значит, земли у них — не то что наши, — зашумело собрание.
— Земля такая же, ничуть не лучше. Да и где в центральных областях земли лучше ваших?
— А где же этот колхоз?
— Да недалеко. В Бронницком районе Московской области.
— По три килограмма?
— Вот это да. Жить можно.
Переждав эти вопросы и восклицания, Курганов продолжал:
— И ведь никаких особенных секретов у них нет. Просто разумное ведение хозяйства.
— А каков там клин?
— Около полутора тысяч гектаров.
— Ничего. Размах основательный.
— Возможности и у вас не меньшие. Вот возьмем картофель. У нас в районе он родится, как нигде. Не культура, а клад. Но ведь вы добились-таки себе заниженного плана, а квадратно-гнездовой способ так и не хотите применять. Расширьте посевы картофеля, доведите урожайность ну хотя бы до двухсот центнеров с гектара — убедитесь, как это выгодно. И беритесь за корма, ищите выход. Я считаю, что таким выходом является кукуруза. Без нее, без кукурузного силоса вы всегда будете свое поголовье держать на голодном пайке. А кукуруза для животных — это самый желаемый корм. И хоть колхоз вы прибрежный, луга у вас не плохие, но на одном сене без сочных кормов животноводство не поднимете.
— Я, между прочим, в толк никак не возьму, чего вы от нас хотите, товарищ секретарь? — мрачно, глядя в зал, а не на Михаила Сергеевича, вдруг спросил Корягин. — Дела у нас идут? Идут. У государства на шее не сидим? Нет. Не ясно, чем и кому мы не угодили, кому перешли стежки-дорожки?
Собрание одобрительно загудело, а затем смолкло.
Курганов суховато проговорил:
— Что мы хотим, я сейчас скажу. Да думаю, вы уже знаете это. Давайте не будем ворошить старое. Забудем, по крайней мере, то, что можно забыть. Но отныне хозяйствовать надо иначе. По-честному. И давайте договоримся об этом твердо. Иначе — хоть законы у нас и мягкие, но… ну да что говорить. Вы меня понимаете… Одним словом, давайте пробиваться к богатству не темными дорожками, а через урожай. Так вернее, надежнее.
Все понимали, зачем приехал Курганов. Но хотели, чтоб он сказал сам, чтобы назвал эти новые и пока пугающие слова — укрупнение, объединение… И он спокойно, как что-то обыденное сказал:
— Объединяться надо, товарищи, объединяться, чтобы вести хозяйство по-настоящему, нужны масштабы другие.
— С кем же объединяться-то? Как говорится, к кому свататься? — Вопрос задали из самых дальних рядов.
— Как с кем? С соседями.
— А они, соседи-то, как? Согласны?
— С ними пока не говорили. Начинаем с вас.
Тишина настала такая, что было слышно, как где-то в сенях тихонько скребется котенок.
— Дело такое…
— Как бы не ошибиться…
— В этом году получили по килограмму, а в будущем получим шиш.
— Это почему же? — спросил Крылов.
Ответил ему Егорыч, — мрачноватый, насупленный колхозник, что сидел на краю скамейки около печки.
— А ты пораскинь мозгами-то. В Буграх уж сколько лет ничего не выдают на трудодень? И сколько долгов за ними? А раз объединимся, они и на нас лягут, долги-то.
— Зато у них вон какой сад растет. И опять же теплицы, парники. Ты это считаешь?
— То журавль в небе, а по мне лучше синица, да в руках.
— Отсталый ты человек, Егорыч.
— То-то ты передовой. Мы хребет гнем, а кто-то будет нашими трудами пользоваться? Очень здорово. «Как молотить, так у Ивана брюхо болит, а как обедать — так где моя большая ложка?» Соседи лодыря гоняли, а мы их вывози на своем горбу? — Он повернулся к Михаилу Сергеевичу: — Товарищ Курганов, это самое объединение обязательное или добровольное?
— Добровольное, добровольное, — ответил Курганов.
— Тогда я против, против, и все.
Кто-то из молодежи проговорил сквозь смех:
— Скажите пожалуйста, Егорыч против. Ужас как страшно.
Корягин пока не выступал, но бросал то одну, то другую реплику, а по ним нетрудно было догадаться, чего он хочет.
Наконец он поднялся:
— Я скажу, товарищи дорогие, так: хозяйство у нас вполне на уровне. Я не знаю, почему не нравятся товарищу Крылову наши доходы? А мне они, например, нравятся.
Корягин, сказав это, подождал секунду, ожидая одобрительного смеха собрания, но все молчали. Тогда он чуть торопливо продолжал:
— Хозяйство, я говорю, у нас хорошее, крепкое, мы довольно неукоснительно идем в гору. Но и объединение, товарищи, нам не во вред. Конечно, при некоторых условиях… А именно, какие же это условия? Сейчас я все объясню досконально. Ну, прежде всего, конечно, чтобы не мы присоединялись к каким-то там нищим Буграм да непутевому Соленкову, а пусть они присоединяются к нам. Это раз. Второе — кадры. Кадры в основном должны остаться алешинские. Я думаю, товарищ Курганов, вы убедились, какой у нас вполне подкованный актив, — и Корягин показал рукой на зал.
Курганов поморщился. Председатель алешинского колхоза ему не нравился все больше.
— Так как, принимает райком наши условия? — спросил Корягин и, высоко подняв правую руку, добавил: — По рукам, секретарь?
Курганов отстранился от него и спокойно, раздельно, с укоризной проговорил:
— Вы что это, Корягин, с райкомом торговаться вздумали? Где будет головная усадьба, кто будет у руководства — все это будут решать сами колхозники. Они хозяева. Следовало бы давно это уяснить. И притом не только алешинские, но и бугровские, и соленковские. На равных условиях и на равных правах…
— Тогда мы не согласны.
— Кто это мы? — холодно кольнув Корягина взглядом, спросил Курганов.
— Ну, алешинцы.
— Алешинцы тоже не все одинаково думают.
— А я уверен, что в основном все.
— Ошибаетесь, Корягин.
— Тогда пусть говорят массы, — показал рукой на зал Корягин.
— Правильно. Пусть говорят. Послушаем.
К столу подошла Настасья Фомина.
— Товарищи, граждане! Вот слушала я, что вы тут говорите, и думала: уж очень ожесточились мы, забывать многое стали. Нехорошо это. Слов нет, побогаче мы соседей. Только ведь на месте-то ничего не остается. Сегодня мы богаче, а завтра они. И в Буграх и в Соленкове люди старательные, работящие. Мы их знаем. Я думаю, не во вред нам соединение-то будет. Вот тут товарищ секретарь говорил про картошку. Истинная правда. А я скажу о капусте. — Глаза Настасьи загорелись. — Говорила я об этом не раз. Капуста наивыгоднейшая вещь, если за нее с умом взяться. В Буграх умеют ее выхаживать. Раньше бугровские соленья аж в Москве славились. На капусте колхоз озолотиться может. Точно говорю. Подсчитывала…
После Настасьи к столу подошла молодая девушка.
— Вот тут некоторые товарищи про соседей говорили. Будто они уж действительно хуже некуда. Я думаю, неправда это. Я вот согласна с Настасьей. У них, у соседей-то, есть кое-что получше нашего.
— Ребята, например, — ехидно, со смешком пробасил кто-то из зала.
Девушка задорно ответила:
— А что? И ребята в Буграх неплохие — факт.
— Неплохие, только подкормить надо, — буркнул Корягин.
— Ну и подкормим. Это ведь не старое время — родниться по богатству, в гости ходить по достатку, а грабить друг друга по хитрости. Теперь, товарищ Корягин, другие времена. Ты что, забыл это? Выходит, жизнь соседа тебя не касается, пусть как хочет. Да это же отсталость. Сказываются у тебя, Степан Кириллыч, пережитки, ох как сказываются.
«Пусть еще раз соберутся с мыслями и решат сами. Так крепче, надежнее будет», — подумал Курганов. Он мягко проговорил:
— Насколько я понижаю, вам, дорогие товарищи, надо все это обдумать? Верно?
— А что? Конечно, надо. Не портки покупаем. Вопрос серьезный, — проговорил Егорыч.
Курганов предложил Корягину:
— Ну что ж, на сегодня хватит. Давайте кончать.
— Кончать так кончать. Я понимаю так, что стороны к соглашению не пришли.
Курганов пожал плечами.
— Пусть все подсчитают, взвесят и «за» и «против». А завтра соберетесь и решите.
— А вы? Разве вы не будете у нас завтра?
— Нет. Обещал быть в Буграх.
— А позвольте полюбопытствовать, с кем же вы их будете объединять, если мы не согласимся? — Корягин, спрашивая, усмехался.
— Как это с кем? У вас соседей-то сколько? Со всех четырех сторон. У них то же самое. Кое у кого из бугровцев есть мысль слить хозяйство с правобережцами.
— Ну, это ерундистика. Река же.
— А что река? Скажите, какая непреодолимая преграда.
— Настырный вы, товарищ Курганов. Не мытьем, так катаньем. Не вышло в Алешине, подаетесь в Бугры.
— С чем не вышло, Корягин?
— Ну, с объединением.
— А вы что же, решили отказаться? Вы против? Я что-то по настроениям колхозников этого не заметил.
Когда Михаил Сергеевич направился к выходу, Крылов вслед ему проговорил:
— Вы не беспокойтесь, товарищ Курганов. Народ у нас такой, поспорить, поразмыслить любит, но решает дела, как надо.
Курганов, улыбаясь, ответил:
— А я не беспокоюсь. Я, как и вы, верю в алешинцев.
…Поздно ночью на квартире у Виктора Викторовича Удачина раздался звонок. Корягин, похохатывая, рассказывал приятелю о собрании, о том, как провалился со своей идеей объединения первый секретарь. Оба собеседника были довольны.