— Когда вернешься-то, муженек? А то смотри, не опоздай.
— Надя, у меня есть разговор к тебе. Понимаешь, дела складываются так, что из газеты, кажется, уходить придется. Вот хотел посоветоваться…
Надя тут же ответила:
— А чего тут советоваться? Кончай там все — и домой. Хочешь, я приеду за тобой?
— Да нет, спасибо. Уезжать мне пока нельзя.
— Ну, а что случилось-то? — настороженно спросила Надя.
Озеров рассказал ей о своих бедах все, ничего не утаив. Надя недолго помолчала, а потом с иронией заговорила:
— Значит, довоевался Аника-воин? Получил свое сполна? Будешь теперь знать, как не в свои сани садиться. Скажу по совести, я рада, что сбили твою спесь. Допрыгался. На село, видишь ли, он собрался. Колхозы поднимать. Сознательный больно. А я вот теперь еще посмотрю, брать тебя к себе обратно или не брать. Я еще подумаю. А что? Имею на это полное право.
Надя говорила еще долго, а Николай слушал, не перебивая ее ни одним словом.
— Ну что молчишь? Алло? Ты слышишь меня?
— Да. Слышу.
— Я говорю, ладно, приезжай, так и быть. Посмотрю что с тобой делать…
— Спасибо. Но из района я уезжать не собираюсь. Вот если бы ты ко мне приехала, было бы очень хорошо. — И, вздохнув, Николай добавил: — Мне было бы легче, Надя.
— Что? К тебе? Ты думаешь, что говоришь? Сам без работы сидишь и меня сорвать хочешь?
— Я думаю попроситься в колхоз. И если бы ты приехала…
Николай понимал, что эти слова могут окончательно поссорить его с Надей, что она эти слова примет за издевку, но не сказать их не мог. Она сейчас очень нужна была ему.
Надя даже задохнулась от гнева:
— До свиданья, Озеров.
Трубка сухо щелкнула, раздались частые гудки. Николай устало вздохнул, отошел от телефона и прилег на диван.
Глава 21ЕСЛИ НА ФАКТЫ СМОТРЕТЬ ПО-РАЗНОМУ
Бюро райкома нынче затянулось. Весь актив уезжал в колхозы, и вопросов накопилось много. Дело Озерова разбиралось в самом конце заседания.
Докладывал Удачин. Он, как и все, сегодня устал, но важность вопроса, напряженное внимание присутствующих требовали бодрого, уверенного тона.
— Прежде всего я должен сказать членам бюро, что заявления, поступающие в райком на Озерова, бывшего нашего редактора, в основном подтвердились.
Неясный шепот прошел по кабинету, то тут, то там послышался приглушенный говорок.
— Разрешите доложить подробно.
И Виктор Викторович начал обстоятельно рассказывать, сопоставлять факты, комментировать, подчеркивая наиболее характерные детали.
Главным пороком он считал стремление Озерова использовать газету для своих низменных, как он выразился, целей. По его докладу выходило, что многие выступления газеты предопределялись какими-то особыми интересами Озерова.
— Конечно, критиковать наши недостатки надо. Я бы даже сказал, что их надо критиковать беспощадно. Но шельмовать советских людей нельзя. Да, нельзя, товарищи. А здесь мы наблюдаем именно такие явления. И это, товарищи, не только позорит Озерова как коммуниста, но кладет тень и на всю нашу районную партийную организацию…
— Факты, факты давайте, — нетерпеливо крикнул кто-то.
— Сообщим и факты, — не спеша ответил Удачин. — Как-то товарищ Озеров ездил в колхоз «Заря». Ну, колхоз этот, сами знаете, — не из передовых. Ресурсы у него бедные. Впечатления у редактора он создать не мог. И что же? Через два дня в газете появляется разгромная статья о разных непорядках и безобразиях в колхозе.
— О чем идет речь? — нервно выкрикнул Озеров.
— О вашем фельетоне «Шито-крыто».
— Но ведь семена в колхозе действительно хранились возмутительно, разворовывались.
— Товарищ Озеров, — укоризненно покачал головой Удачин, — вам будет дано слово. — И, сказав это, продолжал: — Советую членам бюро вспомнить фельетон о делах в Болотовской МТС. Сколько там было желчи и доморощенного остроумия. Не было там только одного — правды, объективно проверенных фактов.
— Значит, материалы о механизаторах-вымогателях не подтвердились? — спросил Мякотин.
— Видите ли, Иван Петрович. Болотовских механизаторов мы с вами знаем. Перехваливать их нельзя. Но и ругать надо за то, в чем виноваты. Ведь верно? Ну так вот. А факты, о которых писал фельетонист, эти факты высосаны из пальца. Далее… Вы помните, что совсем недавно газета опубликовала материал о работе торговой сети…
Внимание участников заседания обострилось еще больше. Материал был резкий, его читали все, и точку зрения комиссии, проверявшей материалы об Озерове, услышать было интересно.
— Так вот, товарищи. Мы подробно исследовали это дело. И что же? Оказалось, что большинство фактов выдумано, является плодом больного воображения авторов.
— Воровства и безобразий в торговле у нас хоть отбавляй, — громко сказал Гаранин.
— Это, безусловно, верно, товарищ Гаранин, и мы были бы благодарны редакции за разоблачение подобных явлений. Но руководитель редакции у нас озабочен другим: как бы зацепить и скомпрометировать не главных виновников и расхитителей, а тех, кто ему особенно неугоден. Главное острие статьи направлено против Пухова. А почему? Да потому, что Пухов подал в райком заявление о некоторых неблаговидных поступках товарища Озерова…
Раздались возмущенные голоса членов бюро.
— Ну это уже безобразие!
— Как же так можно?
— Оказывается, по мнению товарища Озерова, — можно. — Голос Удачина приобрел оттенок твердости и гнева. — Факты, которые приводит в своем письме товарищ Пухов, подтвердились, и подтвердились полностью. Нами установлено, что товарищ Озеров имеет явно непартийные взгляды, частенько поговаривает о катастрофических делах в колхозах, сомневается в целесообразности мер, принимаемых для укрепления сельхозартелей. Одним словом, Озеров не верит в политику нашей партии…
— Но это же чепуха, — взволнованно выкрикнул Озеров.
— Расскажите, с кем на эти темы говорил Озеров, кто это подтверждает? — спокойно попросил Курганов.
— Это подтверждает Пухов в своем заявлении, подтверждает Корягин, подтверждает, наконец, и некий Звонов в своих показаниях. После этих слов стих шумок, наступила тяжелая, напряженная тишина. Удачин обвел всех взглядом и спокойно продолжал: — С Пуховым, например, Озеров говорил на эти темы совсем недавно у себя на квартире.
— Что-то непонятно, — заметил Мякотин. — То Озеров пропечатал этого Пухова, то откровенничает с ним?
— Все понятно, Иван Петрович. Именно потому он материал о Пухове и напечатал, что хотел обезопасить себя. — Удачин положил руку на толстую, пухлую папку. — Есть документальные подтверждения этому.
Затем Виктор Викторович в деталях рассказал об алешинской поездке Озерова, не преминул коснуться его семейных дел, утверждая, что он бросил жену и развалил семью, многозначительно вернулся к Звонову и связям Озерова с ним, а в заключение подробно разобрал газету, ее недостатки. Монотонно, но весомо и уверенно звучал его голос.
— Товарищ Курганов неоднократно со всей резкостью критиковал «Голос колхозника». Это была очень точная и верная критика. Не зря газету у нас зовут не голосом, а шепотом колхозника. И причина здесь, товарищи, одна — нельзя хорошо вести дело, если в него не веришь, нельзя сделать боевую газету, когда в душе у тебя червоточина, гниль сомнения…
Виктор Викторович говорил уверенно. Произнеся одно-два предложения, он останавливался, чуть-чуть склоняя голову набок, и как бы прислушивался к своему голосу.
— И все-таки непонятно, — в задумчивости произнес Мякотин.
— А что именно? Что вам не ясно, Иван Петрович? — Удачин настороженно повернулся к нему.
— Да все. Все не ясно, — спокойно и мрачновато, не глядя на Удачина, ответил Мякотин.
— Все, что я сказал, товарищи, это голые факты. Нравятся они нам или не нравятся — значения не имеет. Я уверен, что у нас хватит партийной принципиальности должным образом рассмотреть этот вопрос. Пора решить его. Добавлю лишь следующее: Озеров до сих пор не осознал своих ошибок, ведет себя беспринципно. Он уверяет, что не виноват. Все считает клеветой, наговорами на него. Следовательно, он не хочет быть откровенным перед нами, перед райкомом, перед партией. Ну, а такое поведение, конечно, никак не совместимо с высоким званием коммуниста.
Удачин сел. Все молчали и не смотрели друг на друга.
— Есть ли у кого вопросы? — подчеркнуто спокойно спросил Курганов.
— Пусть Озеров скажет, — раздались голоса. — Пусть объяснит.
Курганов еще раз спросил участников заседания, нет ли вопросов, а затем проговорил:
— Ну что ж, товарищ Озеров, вам слово.
Николай встал. Он знал, что от того, как сумеет сейчас объяснить все, четко и ясно осветить события, зависит и доверие этих людей к нему, и вся его дальнейшая судьба. Совсем недавно он ясно, четко представлял себе свою речь, знал, что и как будет говорить. Но сейчас, когда надо было эти слова сказать людям, он растерял их. Волнение перехватывало горло. Как доказать свою правоту, чтобы это дошло до сознания людей, чтобы они поверили ему, его совести, его сердцу?
— Ну, так мы слушаем вас, — напомнил Курганов.
Озеров откашлялся, расстегнул и снова застегнул пиджак.
— Да, да. Я понимаю. Вот здесь докладчик сообщил бюро, что все факты, которые против меня выдвинуты, подтвердились. Но я удивляюсь, как они могли подтвердиться, если их не было?
— Это как же понимать? Совсем не было? — вопросительно глядя на Озерова, задал вопрос Мякотин.
— Ну, если не делать из мухи слона…
— Это надо доказать, Озеров. — Курганов смотрел на него вопросительно и твердо.
— Постараюсь это сделать.
— Говори прямо, — ободряя Озерова взглядом, заметил Гаранин. — Даже плохая правда лучше хорошей лжи.
— Хорошо. О так называемой пьянке в Алешине. Обстоятельства были следующие: приехал в колхоз. Надо где-то ужинать. Зовет Корягин — не хочу к нему. Иду в чайную, сажусь на свободное место, тем более что за столом интересный разговор.