— Актив поймет, если решим правильно.
— Я с вашими предложениями не согласен.
— Ну что ж. Это ваше право. Но вариант, ей-богу, стоящий. Годы еще не ушли, грамотный. К селу тянется. Нет, я бы подумал, серьезно подумал. Дать ему колхоз, да самый тяжелый, и пусть развертывается.
Вокруг раздались оживленные возгласы:
— Он потянет.
— У него пороху хватит.
Курганов, помедлив, спросил:
— Как будем решать, товарищи?
— Удовлетворить просьбу.
Когда кончилось бюро, Курганов подозвал Озерова:
— Не подведешь? Обида не помешает?
— Не подведу, Михаил Сергеевич.
— Ну, смотри. Спрос с тебя теперь будет большой.
— Ничего. Выдюжу.
— Ну тогда в добрый час, как говорится. Смотри в оба, зри в три.
Поздно вечером, когда все ушли. Курганов потянулся так, что хрустнули суставы, и схватил Удачина в охапку.
— Вы прямо-таки рады чему-то? — удивленно спросил Виктор Викторович, высвободившись и не приняв шутливого тона Михаила Сергеевича.
— Рад, Удачин, честное слово рад. А разве это не радость — человека не потерять?
— Посмотрим, что будет дальше.
— Посмотрим, посмотрим. А проверки, между прочим, да еще секретарю райкома, надо вести более объективно.
— Но, Михаил Сергеевич… — начал было Удачин. Однако Курганов прервал его:
— На сегодня хватит. Пошли по домам.
Глава 22ПОЕЗЖАЙТЕ В БЕРЕЗОВКУ
— Садитесь, Озеров. Как, не передумали?
— Нет, Михаил Сергеевич. Не передумал.
Озеров пристально посмотрел на Курганова. Суховатое обветренное лицо, задорные с прищуром глаза. Простая, теплая, немного усталая улыбка. Михаил Сергеевич тоже внимательно приглядывался к Николаю, словно видел его впервые. Расспрашивал о службе, о жизни в Москве, о работе в газетах. Спросил еще раз о семье. Николай, помрачнев, рассказал.
Курганов, помолчав, немногословно посочувствовал:
— Не терзайте себя этим. Одумается же она в конце концов.
— Боюсь, долго мне ждать придется.
Михаил Сергеевич взял Николая за локоть и подвел к большой карте района, что висела на стене между двумя книжными шкафами.
— Вот наша с вами территория. Район — один из самых крупных, из самых отсталых и… самых перспективных в области. Да, да. Именно так. — И Михаил Сергеевич стал подробно рассказывать о Приозерье. Говорил подробно, увлеченно, с задором.
Озеров, не утерпев, заметил:
— Когда это вы все успели узнать? В районе-то ведь недавно?
— Знаю я район пока неважно. А знать надо, ох как надо. Не только каждый колхоз, а каждый лесок, каждую полянку. Я уж не говорю о людях. Без этого просто-напросто нельзя работать.
Помолчав, Курганов проговорил:
— Советовались мы утром. Думаем вас послать в Березовку. Колхоз объединил три артели. Хозяйство получается, неплохое. Около семисот гектаров посевных площадей, немалое стадо. Как, не возражаете против Березовки?
Озеров пожал плечами.
— Я целиком полагаюсь на решение райкома.
— Тогда на том и кончим, — проговорил Курганов и крепко пожал Озерову руку. Проводив его до двери, вдогонку бросил: — А сюда, в райком, по любому вопросу, в любое время…
— Спасибо, Михаил Сергеевич.
Избрали Озерова дружно, без особых сомнений и колебаний.
Сыграла свою роль обстоятельная речь, которую произнес Мякотин, и ответы Николая на вопросы.
Колхозники расспрашивали Николая о его стежках-дорожках, спросили, почему решил ехать в деревню. На этот вопрос Николай ответил коротко:
— В деревне родился, в деревне рос, в деревне и жить хочу.
Но тут же почувствовал, что такого ответа мало, и стал рассказывать подробнее — про учебу, работу, как задумал податься в деревню. О размолвке с Надеждой тоже сказал. Потом подошел и к тому, что произошло в Приозерске. Мякотин упомянул об этом вскользь, Николай — подробнее. Слушали его внимательно, живо реагировали на простой и откровенный рассказ.
После собрания Макар Фомич Беда забрал Николая к себе на ночевку и, как только сели за ужин, прямо заявил:
— Вот что, Николай Семенович, давайте напрямки. Меня вы не бойтесь и не думайте, что мою должность заняли. Я сам райком просил. Мне и бригадирства в Березовке по горло хватит. Нелегкое это дело, когда тебе седьмой десяток пошел. Колеса уже не те. Так что ты не думай об этом. И не робей, помогать будем. Ну, а кто не туда потянет, — взнуздаем, народ у нас таких не любит.
Этот разговор снял с души Николая немалую тяжесть. Он действительно мучился мыслью, что переступил дорогу Макару Фомичу.
Недели две или три ушло на ознакомление с хозяйством. Николай с утра до поздней ночи пропадал в бригадах, оглядывал каждый амбар, каждую машину, каждого телка.
Уханов — бригадир второй бригады, походив с ним целый день по сараям, фермам да складам, утирая рукавом фуфайки пот со лба, проговорил:
— Ты, Озеров, двужильный какой-то. Целый день как заведенный.
Дел у Николая было так много, что еле хватало времени на еду и короткий сон. Никто не вставал раньше его, никто не ложился позднее. Озеров будто преобразился. Все его существо было полно беспокойством и той неукротимой энергией, которая рождается в человеке для любимого дела.
Медленно, но неуклонно приходило уважение людей. Он видел, что колхозники слушали его советы, охотно принимались за дела, которые он поручал. От этого ему радостнее становилось на душе и было жаль, что длинна ночь и короток день.
Но, конечно, не все обходилось гладко. Испортились отношения с механизаторами. Прежнее руководство колхоза старалось с эмтээсовцами жить в дружбе во что бы то ни стало. Николай, когда ему Беда рассказал, какие мытарства приходилось испытывать правлению, чтобы заполучить ту или иную машину, возмутился и резко выступил по этим вопросам на совещании в районе.
— Не рано ли войну-то начинаешь, редактор, то бишь председатель, — сердито бросил ему директор МТС.
Николай тут же ответил:
— Если будете работать, как работали раньше, будем обходиться без вас.
— Понимать в технике надо. Понимать. Это вам не в газетку пописывать. Машина — она штука тонкая…
Сказал это директор с сердцем, с плохо скрытой досадой.
Видимо, с его легкой руки и пошли по МТС гулять разговоры, что новый председатель Березовки не любит технику, недолюбливает механизаторов и хочет обойтись без МТС. Этот конфликт, видимо, затянулся бы, но один незначительный случай помог Озерову.
Как-то в Березовку на вспомогательный машинный пункт прибыли три новых гусеничных трактора. Машинные сараи были неподалеку от правления колхоза.
Однажды утром от сараев раздался высокий звенящий гул работающего мотора.
— Вот ведь какие обороты дает, — тревожно проговорил Николай, прислушиваясь и болезненно морщась. Быстро выйдя из правления, направился к машинам.
— Зачем так мучаешь машину? — спросил он молодого парня, сидевшего в кабине и суетливо перебиравшего рычаги управления.
Тракторист мельком посмотрел на председателя и снисходительно ответил:
— Это, товарищ председатель, не по вашей части. Техника, знаете ли, дело сложное.
— А ну-ка пусти.
Тракторист нехотя спрыгнул на землю. Николай сел за руль, включил скорость, отпустил педаль сцепления. Мотор взвыл, но машина стояла на месте, глухо и бессильно вздрагивая. Озеров соскочил с сиденья и полез под машину. Скоро оттуда послышались его отрывистые приказания:
— Ну-ка, дай разводной. Теперь торцевой… Пассатижи… Большую отвертку. Концы.
— Да вы же измажетесь, товарищ Озеров. И холодно притом же, — растерянно говорил тракторист, подавая ключи. Ему уже было не по себе, что председатель колхоза чинит его машину. Засмеют теперь в МТС.
Через полчаса Николай вылез из-под машины весь грязный, с измазанными руками и лицом, но с довольной улыбкой.
— Сцепление, говоришь? Тоже мне знаток. Блокировочный механизм плохо отрегулирован, — сообщил он трактористу и чуть нравоучительно продолжал: — Муфта сцепления должна легко и полностью отключать двигатель от трансмиссии и плавно включаться при трогании с места… Так, кажется, говорится в инструкции по приемке тракторов, в том числе и ДТ-54, из капитального ремонта. А? Или я ошибаюсь?
Тракторист удивленно молчал.
— Кто принимал машину?
— Механик… И я участвовал.
— «И я». Раззява ты, братец. Ну, пробуй.
Парень недоверчиво поднялся в кабину. Через несколько секунд трактор взревел мотором, мощно рванул гусеницами и пошел по площади.
— Ну, как? — спросил Озеров после того как машина, сделав круг, вернулась. — Нормально?
— Полный порядок. А у нас болтали, будто вы, товарищ Озеров, не очень-то… уважаете технику.
— Трактор от телеги отличить не сумею? Так, что ли?
— Вроде того, — засмеялся тракторист.
Николай ушел в правление, на ходу ветошью обтирая руки, а тракториста окружили подошедшие механизаторы, колхозники.
— Ну как? Подучил тебя малость?
— Да, механик он, видно, здорово опытный.
Несмотря на незначительность этого случая, он принес Николаю немалую пользу. О нем иначе начали говорить в МТС, сломался ледок отчуждения.
И однако, мрачное настроение не покидало Николая.
Колхозники, и особенно колхозницы, частенько говаривали между собой:
— Что это председатель у нас потерянный, невеселый какой-то?
На душе у Николая было действительно смутно. Мысли о разрыве с Надей не выходили из головы. Он гнал их от себя, но они ни на минуту не давали покоя. Днем было легче. Бурливый круговорот дел и обилие самых разнообразных забот не давали Николаю времени на долгие размышления. Но вот наступали ночные часы, затихала, засыпала усталым сном деревня. Угасал последний огонь у кого-то из припоздавших колхозников, а в избе председателя он все горел и горел почти до самого утра.
Удивительно долго читались книги, что лежали на столе. И вовсе не авторы были виноваты в этом. Шолохов, Джек Лондон и Чехов были любимыми писателями Николая. И однако, всего лишь несколько страниц чеховского томика было перевернуто за многие дни. Устремив глаза на залитые светом страницы, Николай часами не шевелясь просиживал за столом.