А через несколько дней произошло еще одно событие. Приехал Хазаров — бригадир пятой, самой отдаленной бригады — из Рубцова. Был он взволнован, рассказывал путано и сбивчиво.
— Собрались, понимаете, в бывшем правлении и говорят — не желаем. Не желаем, и все тут. Езжай и скажи начальству…
Из расспросов выяснилось, что колхозники пятой бригады раздумали быть в объединенном колхозе. И причина была пустяковая. Начали возить от соседа — Василия Васильевича Морозова семенной картофель. Людей на вывозку картофеля послали из Рубцова, а складывать семена решили в Березовке — здесь были хорошие хранилища.
«Ну вот, мы, значит, картошку для березовцев возим», — обиделись рубцовцы. А тут еще Родникова заявила, что все рубцовские угодья по Славянке будут заняты под капусту. «Это что же, значит, все лето, не разгибаясь, торчать на этой капусте придется? — шумели женщины. — Одним словом, не хотим в объединенном колхозе быть, и все тут».
Николай и Макар Фомич вместе с Хазаровым поехали в Рубцово. Собрали людей, протолковали целый вечер. Успокоили.
На следующий день Озеров позвонил в райком. Курганова на месте не оказалось. Тогда он переключился на Гаранина и накинулся на него:
— Я не Юлий Цезарь, чтобы делать сразу сто дел. Пять бригад, сотни людей, а я один. Что вы, товарищи, в самом деле?
— То, что ты не Юлий Цезарь, я примерно догадываюсь, — согласился Гаранин, — а вот почему на меня кричишь — понять не могу.
— Да разве я кричу? Разве так кричат? Ты приезжай к нам, я свезу тебя в Рубцово, вот тогда ты узнаешь, как кричат.
Гаранин взмолился:
— Озеров, скажи, что ты, наконец, хочешь?
— Партийную организацию надо создавать. Почему тянете?
Гаранин прокричал в трубку:
— Ты прав, подзатянули мы это дело. Поправим. Позвоню тебе завтра.
Вечером Гаранин рассказал Курганову о звонке Озерова. Михаил Сергеевич распушил его в пух и прах.
— Это же действительно безобразие. Колхозы уже два месяца живут объединенными хозяйствами, а партячейки до сих пор не созданы.
— Решили тщательно посмотреть людей, кадры. Секретарь партийной организации такого колхоза — дело ответственное. Не шутка. Со всеми знакомимся лично. Или Виктор Викторович, или я. Человек десять уже просмотрели.
Курганов взялся за голову.
— Гаранин, — взмолился он. — Неужели ты не понимаешь, что это самый махровый бюрократизм? Да ведь сейчас, когда укрупненные колхозы начинают свои первые шаги, партийные организации им нужны, как мать ребенку? Ну что молчите, спорьте, доказывайте, возражайте!
— Не могу.
— Почему?
— Потому, что вы правы. Подзатянули мы это дело. Надо поправлять.
Глава 26ДОБРОЕ НАЧАЛО — НЕ БЕЗ КОНЦА
Озеров постепенно свыкался со своим горем. Оно еще больше обострило и без того постоянно жившую в нем тягу к людям. Его тянуло в молодежный круг, хотелось повеселиться вместе с ребятами и девушками, спеть песню. Молодежь вначале стеснялась председателя, а потом привыкла, убедившись, что Озеров, оказывается, и запевала, и поплясать не прочь, да и гармонист такой, что поискать…
А Николай, глядя на молодые веселые лица, любуясь ими, по-настоящему отдыхал.
В один из таких вечеров Николай заметил среди молодежи Нину Родникову. Она стояла в окружении девчат и о чем-то оживленно с ними переговаривалась. Вдруг он с удивлением подметил, что ребята исподволь любуются Ниной. Невольно он посмотрел на нее их глазами, как раньше никогда не смотрел на своего агронома. Посмотрел и увидел, что у нее стройная, подтянутая фигура. Одета скромно — белая блузка и серая в складку юбка. Милая приветливая улыбка. На пышной, с бронзовым отливом волне волос голубеет небрежно наброшенная легкая косынка. Чувствовала она себя здесь просто, свободно. Шутила, смеялась.
— Агроном-то наш, оказывается, вон какая, — удивленно заметил Николай, обращаясь к стоявшим рядом с ним девушкам.
— Какая такая? — игриво переспросила одна из них.
— Веселая, компанейская.
— Вас, может, познакомить?
— А мы знакомы.
— То-то я вижу, как вы глазами-то по ней стреляете.
— Ну и фантазерка вы, — смущенно и сердито проворчал Николай и отошел от разбитной собеседницы.
— Ну вот, обиделся председатель. А на что? Ведь приглянулась ему Нина Семеновна, — тараторила девушка с подругами.
— Да ты в своем уме? У него жена в Москве.
— Какая она жена, если с мужем не поехала? Только званье, что жена…
— Брось ты ерунду говорить, — возразили девушке. Здесь стояло несколько молодух, недавно вышедших замуж. Они с подчеркнутой серьезностью рассуждали о семейных делах и, конечно, не преминули стать на сторону законной жены, утвердить нерушимость семейных уз.
Придя домой, Озеров долго стоял у окна. С улицы доносились ночные шумы деревни — отдаленные голоса молодежи, скрип снега под шагами, несколько аккордов гармошки, чей-то приглушенный смех.
Николай думал о себе, о своей жизни. Было грустно и одиноко. И будто отвечая его мыслям, сначала чуть слышно, а потом все явственнее и громче стала доноситься с улицы его любимая песня:
В день осенний улетают
К югу стаи журавлей,
В эти дни я вспоминаю
Радость прежних светлых дней…
Запевал чистый девичий голос, запевал с чувством, трепетно, душевно. Несколько девушек слаженно подхватили песню, и она неторопливо, спокойно поплыла над деревней.
Через несколько дней Николаю и Нине пришлось вместе ехать в Приозерск на пленум райкома партии. Выехали пораньше, чтобы успеть сделать в городе кое-какие дела. Нине надо было встретиться с Ключаревым по поводу удобрений, повидать районного зоотехника. Озерову — зайти в райторготдел, в банк. И все это успеть до начала заседания пленума, иначе потом, когда он кончится, у районных работников будет уйма людей, и к ним не пробьешься.
Дорога пошла через поля соседа — колхоза «Луч», где председательствовал Морозов. На широких открытых снежных равнинах темнели, словно гигантские шахматы, деревянные щиты, сбитые из досок и жердей. На полях поменьше, которые перемежались перелесками, ветрам противостояли высокие снежные валы. Озеров с завистью проговорил:
— Берегут снежок, здесь хлебец будет.
И, повернувшись к Нине, увидел, что она так же одобрительно смотрит на зимнее хозяйство соседа.
— А мы с вами пока снегозадержание только начинаем.
— Ничего, и мы успевать будем, — убежденно проговорила она. — Народ у нас до работы охочий, коль увидят, что труд не зря пропадает, — горы свернет.
И пошел разговор то спокойный, то торопливый про дела колхоза. Они были первой и главной мыслью у обоих.
Как только Николай вошел в здание райкома, в коридоре встретил Гаранина. Тот отвел его в сторону и заговорил:
— Дал нам хозяин духу из-за твоего звонка.
Озеров стал оправдываться.
— Да ничего, — прервал его Гаранин. — Пошло на пользу. Ты не стесняйся, звони.
В зале Николай хотел сесть с Ниной рядом, но не удалось — ее обступили комсомольцы, а самого сразу затормошили знакомые председатели, работники газеты. У всех был один вопрос:
— Ну как?
И Озеров всем так же немногословно отвечал:
— Ничего. Дышим.
В перерыв Николай подошел к Нине, спросил, где ее завтра найти. Она назвала адрес. Хотел спросить, что делает после пленума, но не решился. Он долго бродил по тихим, заснеженным улицам Приозерска, зашел в Дом культуры в надежде увидеть девушку, но так и не встретил.
Когда ехали обратно, он сказал ей об этом.
— Ну? И мне хотелось в кино сходить. Да одной как-то было неловко. А подружки мои, как нарочно, обе в командировке.
Эта поездка растопила тот непонятный холодок отчужденности, что был между Озеровым и Ниной с момента ее приезда в Березовку.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Колхоз «Рассвет» в деревне Дубки был не просто отсталый и слабый. В нем, как в зеркале, отражались многие беды, типичные для других артелей Приозерья, происходившие от косности, рутины, неверия в свои силы — всего того, что так бурно ненавидел Курганов.
Сколько усилий было положено, чтобы разъяснить рассветовцам, как важно укрупнение, особенно для них. Но Дубки стояли на своем — не хотим, не желаем. Наконец Курганов решил оставить их в покое, не докучать советами. Но тогда забеспокоились сами Дубки. Вот уже неделя, другая, месяц, а из района никто не едет. Что бы это значило?
Председатель «Рассвета» Степан Лепешкин взволновался не на шутку. По всему было видно, что объединение в районе заканчивалось, а к ним в Дубки никто ни ногой.
— Пожалуй, зря мы того… долгонько торговались…
Правленцы молча согласились.
— Действительно, пожалуй, зря куражились. Надо решаться. Нельзя жить на отшибе… Да и правильное это предложение, если разобраться как следует…
А Курганов, словно он находился тут, в этой небольшой комнатушке правления, и все видел, позвонил в правление именно в тот момент. Позвонил и стал выспрашивать Лепешкина, чем занимаются, как готовятся к весне. Степан отвечал не спеша, ничуть не выдавая своего настроения, но сам ждал главного вопроса. А Курганов все его не задавал. Тогда Лепешкин решил начать этот разговор сам. Ободренный взглядами правленцев, он спросил:
— Как с объединением, Михаил Сергеевич? Идут дела?
Курганов секунду помолчал, а потом ответил:
— Объединение закончили.
— Как закончили? А мы?
— Но вы же не хотите? — голос секретаря райкома, как показалось Лепешкину, набух смешинкой.
— То есть как? Мы хотели прикинуть, что и как, но чтобы категорически — этого не было…
— Ну вот и прикидывайте. Не возражаем. Мы тут даже подумали вот о чем — пусть останутся Дубки как есть, не будем их трогать. Как наглядный образец пережитого этапа в колхозной жизни.
— Значит, как экспонат в музее? Как отсталый элемент? Да? Спасибо, Михаил Сергеевич. Мы просим прислать уполномоченного. Народ Дубков требует представителя партии. Вы слышите меня, товарищ секретарь?