Курганов улыбнулся и озабоченно вздохнул:
— Ладно. Раз народ требует — деваться некуда.
В Дубки послали Толю Рощина. Едучи сюда, он, по совести говоря, трусил отчаянно. Шутка ли, в самый упорный, самый отсталый колхоз послали. Объединять. Курганов так и сказал: «Посылаем тебя, Анатолий, завершать дела по объединению. К самым упорным едешь…»
К поездке в Дубки Толя готовился целую ночь. Запасся самыми разнообразными данными. Составил конспект обстоятельного, исключительно убедительного доклада. Всю дорогу, пока трясся в санях до Дубков, тренировался, давал отпор разным несознательным элементам, приводил яркие доводы в пользу крупного хозяйства.
На собрании, когда Степан Лепешкин предоставил Толе слово, он внимательно поглядел на сидящих перед ним колхозников. Где-то он читал, что опытные ораторы отыскивали в аудитории наиболее сомневающихся и старались своим красноречием убедить прежде всего их. Так сделал и Толя. Он остановил свой взгляд на пожилом колхознике с перевязанной щекой. «Ох, этот особенно воинственно настроен», — подумал Толя и стал искать следующего своего противника. Им оказалась хмурая молодая колхозница с черными пушистыми бровями. Она по какому-то поводу так осадила своего соседа, что тот быстро замолчал, и даже чуток отодвинулся от нее. «Эта, конечно, тоже против», — подумал Толя и, сверля взглядом то одного, то другого предполагаемого оппонента, начал свой доклад.
Сначала он обрисовал общемировые проблемы, рассказал о происках американского империализма, обрисовал ход военных действий в Корее. Основательно досталось и Трумэну и генералу Макартуру. Толя без труда доказал, что этот так называемый деятель является попросту марионеткой в ловких руках Моргана и Рокфеллера. Говорил Толя увлеченно, взволнованно. У многих женщин, когда Толя читал строчки из обращения Конгресса сторонников мира, даже блеснули слезы.
Жители Дубков, идя сегодня на собрание, совсем не рассчитывали попасть на такую подробную лекцию о международных делах. А хороших лекций у них не было уже давно, и потому слушали Толю внимательно.
Посмотрев на часы, Толя ужаснулся: неужели он говорит уже час? Лепешкин, заметив его беспокойство, стал успокаивать:
— Ничего, ничего, шпарь дальше. Громи ее, мировую буржуазию. У нас это любят.
И хотя сказано было не без иронии, никто не засмеялся, а Толя продолжал доклад. Но теперь он уже следил за временем и скоро перешел на внутренние проблемы. К концу доклада добрался и до Дубков.
— И вот, товарищи, — звенел его голос, — если учесть международную и внутреннюю обстановку, странным выглядит позиция некоторых отсталых элементов, не желающих внять голосу разума, не понимающих своей же собственной пользы… Ведь что значит укрупнение колхозов? Это в данный момент важнейшее мероприятие и путь, прямой путь к укреплению колхозного хозяйства. И только люди, не желающие видеть всю прогрессивность этих мероприятий, могут ставить нам палки в колеса. Но мы вынем эти палки, товарищи, вынем и отбросим в сторону…
Толя долго еще говорил в том же духе, затем, остановившись, вздохнул, налил стакан воды из графина, выпил его и закончил так:
— Я уверен, что активисты Дубков не дадут отсталым элементам взять верх, не дадут остановить движение «Рассвета» вперед и примут сегодня правильное, я бы сказал, единственно правильное, решение. А именно — объединение.
Говоря это, Толя вновь пристально посмотрел на пожилого колхозника с перевязанной щекой. Тот сидел, закрыв глаза, и чуть покачивал головой. «Видимо, речь готовит, — подумал Толя. — Ну давай, давай, послушаем, что вы такое скажете». Женщина с пушистыми бровями почему-то шепталась со своим соседом и улыбалась. «А эта, видимо, консультируется. Ну, что же, послушаем и вас, гражданка». Но гражданка с пушистыми бровями вдруг встала и, все так же улыбаясь, обратилась к Толе с вопросом:
— Расскажите, пожалуйста, товарищ лектор, что такое делается в ООН. Очень нас это интересует. Что-то там все заседают, заседают, а что решают-то?
Затем послышались и другие вопросы — все в том же духе. Мужчину с завязанной щекой, оказывается, интересовал вопрос о международном экономическом совещании: что оно может решить, будет ли от него толк? Сосед, сидевший рядом с ним, просил подробнее осветить положение в Египте, кто-то хотел услышать, что произошло в Италии с рекой По и как велико наводнение?
Толя осветил эти проблемы тщательнейшим образом. Но тех вопросов, что ждал Толя, по которым у него было припасено столько основательных доводов и аргументов, этих вопросов все не было. Толя, нагнувшись к Лепешкину, тихо, приглушенным голосом спросил:
— В чем дело?
— Это вы насчет чего?
— Да по объединению. Пусть высказываются.
Лепешкин также шепотом, приглушенно объяснил:
— Да нет, мы уже того… все обсудили. И у соседей побывали. Они тоже согласные.
— Эт-то как же? Почему? Зачем же тогда собрание?
— Как зачем? — шипел в ответ Лепешкин. — Юридически оформить надо? Надо. А насчет разъяснения — вы же очень здорово все разъяснили.
— Что это вы шепчетесь? На миру секретов не бывает, — раздались голоса со скамеек.
Лепешкин поднялся.
— Товарищ Рощин интересуется насчет объединения. Как мы смотрим на этот вопрос?
Кто-то обиженно заметил:
— А Дубки в последних никогда не ходили.
— Вы, товарищ Рощин, между прочим, имейте в виду, что Дубки — это не просто так, деревенька. Мы, между прочим, по урожайности капусты в первой пятерке по области были.
— А удойность? Много ли в районе было ферм с тремя тысячами литров молока на корову?
— Одно только плохо у нас, — это сказала та самая — С пушистыми бровями, — что все это было да быльем поросло…
На эту реплику ответило сразу несколько голосов:
— Ну и что? Не только у нас быльем-то поросло. Выше головы не прыгнешь. Легко упасть, а подняться-то попробуй…
— Надо не охать, а подыматься.
— И то верно.
Словесная перепалка длилась долго. Толя начал беспокоиться, как бы эти споры не погасили возникший энтузиазм, но Лепешкин его успокоил:
— Все будет в ажуре.
За объединение с соседями Дубки проголосовали единогласно…
Толя Рощин встал и торжественно произнес:
— Поздравляю вас, товарищи рассветовцы. Данным, в известной степени историческим собранием заканчивается работа по укрупнению колхозов Приозерья. Следовательно, вы завершили переход нашего района на новый этап жизни колхозной деревни.
И он помчался в сельский Совет звонить Курганову.
Курганов после разговора с Толей долго молча ходил по кабинету и все думал об этом звонке. Он ясно представлял себе Дубки — маленькую деревушку с кургузыми, притулившимися к ветлам домиками, узенькую, занесенную снегом улицу, Степана Лепешкина, лохматого, вечно небритого, всегда спешащего и занятого, но чем-то симпатичного Курганову. «Будем выводить в люди Дубки». Михаилу Сергеевичу припомнились некоторые передовые колхозы, как «Борец» под Бронницами, «Победа» под Дмитровом. Нормальные улицы с новыми избами и коттеджами, с палисадниками, забитыми золотыми шарами и сиренью, современные хозяйственные постройки из белого силикатного кирпича… Будут, будут и Дубки жить по-людски.
Курганов позвонил в гараж, быстро оделся и вышел на улицу.
— Бензин в баке есть? — спросил он Костю.
— Не бедствуем.
— Тогда поехали.
Удивительно разнилась между собой вечерняя жизнь деревень. В одной — полные окна света, говорливые, веселые стайки молодежи на улицах, в других — гнетущая тишина, тусклые и подслеповатые огоньки в окнах. И все это зависело от одного — от состояния дел в том или ином колхозе.
Вот и Болотово. Оно возникло неожиданно, сразу за перелеском. Деревня уже, видимо, спала, хотя еще было не поздно. Не светилось ни одно окно, не было слышно ни одного голоса. Курганов посмотрел на часы. Стрелки мерцали на восьми.
— Да, — тихо проговорил он, — рановато спать ложатся болотовцы.
— А что же им делать, Михаил Сергеевич? Керосин жалеют.
— Вот то-то и оно, что керосин. А ведь пора бы уж вроде и без него обходиться.
— Конечно, пора.
Дома сонно жались друг к другу, прятались за высокими палисадниками, будто стыдясь своего неказистого вида. Недалеко от Болотова им встретилась большая группа молодежи. Ребята и девушки шли, тихо о чем-то переговариваясь.
— Что так притихли? — спросил Курганов, обращаясь к девчатам, стайкой окружившим машину.
— Устали, Михаил Сергеевич.
— Ого! Узнали, смотрите, какие востроглазые.
— Ну, а как же? Милого узнают по походке, а начальство по машине.
Подошла группа юношей. Узнав Курганова, они тоже вступили в разговор.
— Нет, вы нам объясните, товарищ Курганов, почему у нас такое несоответствие? Приходим, понимаете, в Алешино. Сеанс уже идет. Ну что тут сделаешь? Смотрим. Со средины. Ну посудите сами, разве можно чего понять разумному существу? После сеанса просим показать начало. А механик — жила. Если, говорит, все деревни будут ходить в кино, когда им вздумается, то я должен буду крутить свою технику до утра.
— Так и не показал?
— Нет, зачем же, — с гордостью возразил паренек. — Показал, но пришлось поговорить крупно. Пришлось объяснить товарищу значение кино как самого массового из искусств… Одним словом, просьба к вам, Михаил Сергеевич. Подтяните киношников, плохо работают.
— Хорошо, подтянем. Но опаздывать в кино все же не следует.
— Мы понимаем. Но ведь десять километров. На своих двоих…
— Пора бы уж болотовцам и свое кино иметь.
Раздалось сразу несколько голосов.
— Конечно, кто бы возражал. Да ведь финансы поют романсы. В этом вся загвоздка.
— Ну это дело поправимое. Тем более теперь, когда вы объединенный, мощный колхоз. Теперь дело должно пойти.
— Должно бы, да вопрос — скоро ли?
— А это уж от вас зависит. Помните у Некрасова: «Воля и труд человека дивные дивы творят». Чудесные слова. Верно? Вот так. Ну, а притихли-то вы зря. Песню, песню давайте, иначе во всем районе расскажу, какая квелая молодежь в Болотове, даже петь не умеют.