Виктор Викторович, подумав немного и взглянув на часы, согласился.
— Колбаса — самое популярное блюдо у свободного мужского населения, — проговорил Озеров.
— Это как — свободного? От чего и от кого? — спросил Удачин.
— От милых женских рук, — ответил Николай.
Удачин промолчал. Когда же вошли в избу, Виктор Викторович заметил:
— О, да вы, Озеров, оказывается, действительно живете на холостую ногу. А что же жена? Все еще не приехала?
— Нет. Пока не приехала.
— Но женская рука здесь все-таки чувствуется. А? Факт, факт, чего там. Уж не агрономша ли тут чистоту наводит? — Виктор Викторович шутил чуть покровительственно, не замечая, что получается у него грубо и развязно.
Николай, возившийся со сковородками, выпрямился и недоуменно посмотрел на Удачина.
— Нескладно шутите, Виктор Викторович. — И сказано это было так резко, что Удачин поспешил сгладить неловкость.
— Ну хорошо, хорошо, буду иметь в виду, что вы не понимаете шуток.
Макар Фомич, сидевший молча, строго проговорил:
— Нину Семеновну мы знаем с махоньких. Она наша, березовская, — и больше ничего не добавил. Он считал, что этим все сказано достаточно ясно.
За ужином неловкость прошла. Говорили о разном. Удачин рассказал кое-какие районные новости. Макар Фомич все порывался продолжить спор о плане колхоза.
— Хватит, Фомич. Вот приедешь в Приозерск, тогда и добивай нас своим красноречием, — шутливо отмахнулся от него секретарь райкома.
Через час Виктор Викторович уехал. В пути, перебирая в памяти события вечера, он подумал: «Да, зубастый народ пошел». Потом пришла и долго не оставляла мысль: «А почему так вспылил Озеров, когда я пошутил с ним о Родниковой? Ох, боюсь, что неспроста это…»
А Озеров после отъезда Удачина долго не мог ни за что приняться. Приезд Виктора Викторовича оставил у него в душе гнетущий, тяжелый осадок.
Глава 28«ПТИЧИЙ ГЕНЕРАЛ» ДЕЙСТВУЕТ
Отченаш возвращался в Крутоярово из племрассадника. Полуторку трясло и подбрасывало на неровной мартовской дороге, и каждую такую колдобину Отченаш отчаянно проклинал. Он вез триста гусят, беспомощных, зябких, пискливых. Через каждый час останавливали машину, Иван залезал в кузов, осматривал ящики, заботливо и добродушно разговаривал со своим грузом.
— Что, холодновато? Действительно, февраль жестковат в этом году. Норд-вест зудит и зудит. Мы его знаем. Одним словом, штормит на полную катушку. Но ничего, скоро доберемся, а там у вас такие роскошные кубрики, что одно удовольствие.
Но Ивану и его поклаже явно не повезло. Когда до Крутоярова оставалось каких-нибудь пятнадцать километров, что-то случилось с машиной. Шофер нырнул под капот и стал ковыряться в моторе. Отченаш, обеспокоенный, тоже вылез из машины. Но и вдвоем они ничего не могли сделать.
— Видимо, бензонасос отказал, — высказал предположение шофер.
— Насос, насос. Надо с собой нужные части возить, — разозлился Отченаш. — Ты понимаешь, что может быть, если мы через час домой не доберемся? Все гусята померзнут. Понимаешь ты это?
А гусята, словно поняв, что речь идет о них, подняли вдруг встревоженный, разноголосый писк. Иван бросился в кузов. Щели брезентового полога были закрыты плотно, но в кузове становилось холоднее. Борта машины, обитые полосками железа, крепежные крючки, предохранительная решетка на заднем стекле кабины, покрылись инеем. В отчаянии Отченаш бросился к шоферу.
— Слушай, ехать надо, а то погибнет птица, ну обязательно погибнет.
— А я что — бог? Машина — это тебе не гусь и не амеба какая-нибудь, у нее не одна тысяча частей. Попробуй узнай, что сломается. Придется в МТС идти, заменим насос или подремонтируем.
— В МТС? А где она? Далеко?
— В Болотове. Километра три отсюда.
Иван трагическим жестом показал на кузов грузовика.
— Ну, а что с ними будем делать?
— Да ничего им не сделается, не померзнут твои паршивые птенцы. Полчаса туда, полчаса обратно. Час-полтора. Дождутся.
— Да ты что? Они уже озябли. Слышишь, как пищат? Нет, так нельзя. Давай так: ты останешься здесь, а я побегу в это самое Болотово. Давай твой чертов насос. — И, расспросив о дороге, Отченаш помчался в МТС.
Насоса, однако, здесь не оказалось, старый же ремонтировать было некому — слесарь и механик уехали в Алешино.
Прошло уже, наверное, около часа, как Иван ушел от машины. «Померзнут чертенята, обязательно померзнут», — в отчаянии думал он и нервно бегал из угла в угол по тесной диспетчерской. В это время его взгляд упал на диван, где он только что сидел. На валике лежало аккуратно свернутое стеганое одеяло. Отченаш молча стоял с минуту, что-то усиленно обдумывая, потом, повернувшись к дежурному, хрипло проговорил:
— Вот что, дорогой, у меня к тебе две просьбы. Первая — как только появится слесарь — пусть срочно чинит насос. А вторая — одолжить вот это одеяло.
— Для чего?
— Для спасения соцсобственности.
— Да, но оно принадлежит лично директору.
— Все равно. Забираю. И вот что скажи, народ в вашем Болотове как? Ничего? Сознательный?
— Народ как народ, люди как люди.
— Ну ладно. Бывай здоров. Через час вернусь за насосом. — И, зажав под мышкой свернутое одеяло, Отченаш торопливо вышел на улицу.
Запыхавшись, он вошел в крайнюю избу. За столом сидел паренек лет десяти. Вертя пальцем русый хохолок, он сосредоточенно читал какие-то записи в тетради. Иван поздоровался.
Парень удивленно ответил и встал из-за стола.
— Твоя фамилия как?
— Кудряшов.
— Имя?
— Юрка.
— Пионер?
— А как же.
— Так вот что, товарищ Кудряшов. Я директор птицефермы колхоза «Луч». Еду из области, везу гусей. Молодняк. Машина встала, и гусята погибают. Нужна помощь. Надо собрать одеяла. Теплые.
— Одеяла?
— Да. Теплые одеяла, чтобы накрыть их, укутать. Иначе триста замечательных породистых гусят померзнут. Понимаешь?
— Понимаю, конечно. Берите, пожалуйста. У нас два одеяла. Мое и мамкино.
— Хорошо. И знаешь что? Пойдем-ка со мной по домам. Поможешь.
— А что я должен буду делать?
— Агитировать. Разъяснять значение гусиного поголовья.
— Ладно, пойдемте.
По пути к соседнему дому Юрка остановил Ивана:
— Здесь тетка Агафья живет. К ней, пожалуй, не стоит.
— Почему?
— Не даст она.
— Это как так — не даст? Не может этого быть, чтобы на нашей земле проживал такой вопиюще несознательный элемент.
Иван толкнул калитку. Хозяйка — сухая высокая старуха в белом платке на голове, в шубейке-безрукавке — стояла у окна и подслеповато вдевала нитку в ушко иголки. На лавке лежал рюкзак, до половины наполненный какими-то вещами.
— Здравствуйте, бабушка, — приветливо поздоровался Отченаш. — Вроде как бы в поход собираетесь?
— Здравствуйте, — невозмутимо, даже не повернув головы, а только скосив глаза на вошедших, ответила Агафья. — Зачем пожаловали?
Юрка стал торопливо объяснять:
— Тетя Агафья, этот товарищ из колхоза «Луч», он везет гусят.
— Ну и что? Пусть себе везет. У нас, когда я еще девчонкой была, тоже гусей разводили. Белые, серые и даже черные были. Как, бывало, начнут орать во дворе — хоть из дому беги.
— Тетка Агафья, он, то есть товарищ Отченаш, к вам с просьбой.
Агафья положила катушку с иголкой на подоконник и повернулась к посетителям:
— Как ты сказал? Отче наш? На бога хулу несешь? Зачем пришел? Опять золу будешь из печки выгребать? Опять все газеты до единого листочка реквизуешь? Знаешь, гражданин Кудряшов, ты меня из терпения не выводи. «Отче наш», видишь, мне хотят читать. Я тебе такие молитвы прочитаю, что отца и мать позабудешь. — Агафья входила в гнев.
«Ну, будет нам сейчас», — подумал Юрка.
— Послушайте, товарищ Агафья, — решил спасать положение Отченаш. — Мы по делу к вам. Одеяла нужны, гусята в поле замерзают. — Объясняя все это, Отченаш на всякий случай вслед за Юркой пятился к выходу. И не ошибся, Агафья вдруг повернулась к ним всем корпусом и голосом, переходящим с баса на тенор, завопила:
— Вы что? Измываться пришли? Над старой беззащитной женщиной? Я на вас найду управу. Я не только до Приозерска, я до Ветлужска дойду…
Отченаш и Юрка ретировались в сенцы. А тетка Агафья так захлопнула дверь, что с беленого потолка, словно снежинки, полетели хлопья мела.
Сойдя с крыльца, Отченаш сказал:
— Ведьма с Лысой горы, и больше ничего.
— А откуда вы знаете, что тетку Агафью у нас так зовут?
— Догадался. А ты тоже хорош. Почему не сказал, кто она такая?
— Я говорил.
— Говорил, говорил. Разве так говорят! Надо было решительно, принципиально возразить.
Юрка замолчал, а Иван подумал с отчаянием: «Если такие перепалки, как с Агафьей, начнутся в каждом доме, то гусята вряд ли дождутся помощи».
Но опасения его не оправдались. Люди в Болотове оказались отзывчивыми. Правда, все они то недоуменно пожимали плечами, то начинали расспросы или старались что-то посоветовать. Но Иван красноречиво поглядывал на часы, кряхтя, тер руки, показывая тем самым, как холодно на улице, и неизменно уходил из дома с одеялом или двумя. Чтобы нести их, Юрка разыскал еще двух своих приятелей, и скоро из Болотова по шоссе двинулась целая экспедиция — Иван впереди, а трое ребят с охапкой красных, розовых, синих, голубых одеял — сзади. Когда вышли из деревни, услышали сердитый старушечий голос:
— Эй, эй, граждане! Подождите малость, ноги-то у меня не молодые, чтобы вприпрыжку за вами шастать.
Это была Агафья. Она торопливо подошла к Отченашу и сунула ему в руки мягкое, стеганое одеяло.
— Ходят тут всякие, ничего толком не объяснят… — пробурчала она и, повернувшись, пошла к деревне.
Отченаш хотел остановить ее, одеял у него было уже достаточно, но махнул рукой, усмехнулся и торопливо пошел вперед. Ребятня гуськом тронулась за ним.
Экспедиция подоспела вовремя. Гусята уже не пищали, а почти все погрузились в полусон. Им снился теплый пух материнских крыльев, где так тепло. А может быть, водная гладь озер, зеленая, шелковистая трава на лугах.