— Ну куда теперь? — спросил Курганов.
Озеров посмотрел на часы и не ответил.
— До поезда осталось три часа. Домой разве не зайдешь?
— Нет. Был уже. Жена в отъезде.
— Тогда пойдем ко мне в гостиницу, поужинаем, а потом поедешь. Или погуляй по Москве денек, тогда вместе в Приозерск двинемся.
— Нет, Михаил Сергеевич, спасибо. Поеду сегодня.
— Ну, смотри, тебе виднее. А ужинать все же пойдем.
— Михаил Сергеевич, скажите откровенно, как решат?
Курганов задумался.
— Не хочу тебя ни утешать, ни расстраивать, но накрутили на тебя немало. И даже нам — райкому и обкому — достанется.
— За что?
— Причины найдут, было бы желание. За либерализм, примиренчество и политическую слепоту.
Курганов замолчал. Молча шел и Озеров. Потом со вздохом проговорил:
— Готов принять любые выводы, лишь бы знать свою вину. — Затем, помолчав, добавил: — Если что решат… ну, крайнее — к товарищу Сталину пойду. Год, два, три буду ждать, а пробьюсь. Не может быть, чтобы так, зря… А? Михаил Сергеевич?
Курганов взял Озерова за локоть, слегка прижал к себе, но ничего не ответил.
Глава 30ХОЧУ ЖИТЬ, КАК ЛЮДИ
Вечером Курганов пришел домой попить чаю. Миша, как обычно, забросал его вопросами. И что только его не интересовало: правда ли, что в приозерских лесах есть волки и даже медведи, и когда отец наконец соберется на охоту, и правда ли, что приезжает цирк, и пойдут ли они смотреть «Подвиг разведчика»?
Михаил Сергеевич добродушно отбивался:
— Слушай, дружище, ты меня совсем замучил. Лучше доложи-ка, как твои дела в школе?
— А что в школе? — настороженно спросил Миша. — Мама уже все знает, я ей рассказал.
— А что ты ей рассказал? Может, это и мне следует послушать?
— Но ты же устал? Ведь верно, устал?
— Есть малость, — усмехнулся Михаил Сергеевич. — Но все-таки расскажи.
Елена Павловна, собиравшая на стол, включилась в разговор:
— Проработали его сегодня в классе. Пусть расскажет сам.
— А что они ко мне пристают? Я такой, я сякой. Больно нужны они мне.
— Погоди, погоди, я что-то не понимаю. Кто это — они? Расскажи толком.
— Да наши, в классе. Ну, газету я не выпустил, на линейке два раза не был. А тут еще девчонки наябедничали, будто не здороваюсь я с ними и вообще не знаюсь…
— И что же решили?
— Ну, выговор дали. Подумаешь. Больно испугался я ихнего выговора.
Михаил Сергеевич посмотрел на сына. Упрямый нахмуренный взгляд, вихрастая голова чуть опущена вниз — точь-в-точь бодливый козленок.
«Глуп и мал еще, но прощать нельзя», — подумал Курганов и встал.
Миша удивился.
— Ты что, папа, уходишь?
— Пока нет. Вот напьюсь чаю и пойду.
— Ну, а как же со мной?
— А что с тобой?
— Ну, всыпать мне будешь? Мама говорила, что как придешь, всыплешь мне горячих.
— Да. Полагалось бы. Но будем держать эту меру в резерве. А сейчас договоримся так, и ты тоже, мать, слушай. Пить чай, обедать, ужинать Курганов-младший будет один. Дай ему денег на кино — пусть сходит. Но тоже один. Хочешь на охоту — можешь идти.
— Я? Один?
— Да, один.
— Ты же обещал, что пойдем вместе?
— Обещал. Но ты же ни в ком не нуждаешься, никто тебе не нужен?
— Так это я о ребятах сказал, а не о тебе.
— Э, нет, сынок. Раз ты о ребятах так думаешь, то скоро и отец тебе не нужен будет.
Михаил Сергеевич холодно глядел на сына из-под нахмуренных бровей.
— Папа, но они же придиры и ябеды. Подхалимствуют, понимаешь, перед учителями.
— Вот, вот. Они придиры и подхалимы, а ты лучше всех. Эх, Михаил, Михаил. А я-то на тебя надеялся.
Миша приумолк. Он изредка поглядывал на отца, пытаясь уловить его взгляд, но тот сосредоточенно пил чай и больше не глядел на сына. Потом встал, быстро оделся и попросил Елену Павловну:
— Мать, оденься, проводи меня немного.
— Но Мише надо ужинать.
— Ничего. Пусть товарищ, как личность особая, подождет или готовит ужин сам.
— Хорошо, пойдем…
От двери Елена Павловна бросила сыну:
— Котлеты на плите. Младший Курганов, когда родители вышли, тяжко вздохнул и, присев на лавку у окна, пригласил к себе Максика.
— Иди, Макс, сюда. Тебе-то, брат, хорошо, тебе не достается от таких вот черствых родителей. Тебя товарищ Курганов балует. А мне, брат, попадает. Ой-ой как.
Макс не заставил себя ждать. Он, позевывая и выгнув дугой спину, вспрыгнул к Мише на колени и высоко поднял свою усатую морду. Это означало, что ему надо почесать за ушами. При этой процедуре он блаженствовал, мурлыкал на весь дом и тяжко вздыхал, когда удовольствие кончалось.
Вообще Макс, по мнению Миши Курганова, был котом необыкновенным. И Миша, пожалуй, был прав. Ну, прежде всего размеры. В Приозерье сроду не было такого огромного кота. Это единодушно утверждали все мальчишки города. Когда Макс гулял по улице, на него заглядывались и дети и взрослые. А ум? А привязанность? Об этих качествах Макса ходили легенды. Он, например, ежедневно провожал Мишу в школу. Миша идет по тротуару, и Макс бежит сзади, Миша выходит на мостовую, и Макс туда же. Когда Миша скрывался за широкими школьными дверями, Макс стремглав несся домой. Но к концу уроков он уже сидел в сквере против школы и смотрел на дверь. Увидев Мишу, щурил свои зеленые, хитрющие глаза и… ждал. Это было их секретом. Миша ежедневно покупал в школьном буфете сосиску и, выйдя из школы, отдавал ее Максу. Он показывал сосиску издалека и потом, как мог высоко, подымал руку. Макс весь пригибался к земле и вдруг одним махом взлетал в воздух, схватывал сосиску зубами, отбегал в сторону и, урча, косясь глазами по сторонам, мгновенно уничтожал добычу. Иногда дома Миша проделывал то же самое с куском мяса. Но мясо он обвязывал крепким шпагатом и, держа его на весу, дразнил кота. Макс буквально зверел. Он цеплялся за мясо и зубами и когтями, урчал, визжал, шипел, доставляя истинное удовольствие Мише и его товарищам.
Правда, эти упражнения привели однажды к довольно нежелательному происшествию. Шла как-то соседка Кургановых из магазина, в авоське у нее лежал кусок говядины. Макс в это время сидел на перилах крыльца, обдумывая какие-то свои кошачьи дела. И вдруг перед носом у него замелькала злополучная сетка с куском мяса. Он моментально принял решение и с маху прыгнул на приманку. Женщина ахнула от испуга и выпустила авоську, Максу это и нужно было, он потащил добычу под крыльцо. Но не рассчитал — кусок оказался довольно большим, да и сетка запуталась. Сия операция обошлась Максу дорого — он получил от хозяйки основательную трепку.
Вообще за ним числилось много разного рода похождений и особых свойств. Ну какой кот жрет огурцы! А Макс их обожал и ел в любом виде — соленые, свежие, маринованные. Пить воду, например, как пьют нормальные коты, он не мог, нет, он обмакивал в воду правую лапу и обсасывал ее. Молоко он тоже не лакал, как принято в кошачьем мире, а пил в буквальном смысле слова. Опустит морду в блюдце, свербнет раз-другой — и все.
Костя Бубенцов после долгих наблюдений за Максом сказал как-то:
— Знаешь, Миша, это не кот, а явление, зря ты такой талант под спудом держишь. Он, например, в цирке наверняка бы заслуженным артистом стал. Давай я его в Москву свезу.
Миша после этих слов смотрел на Костю с подозрением и это же внушал Максу.
Таков был Макс, которому сейчас жаловался на свою судьбу Миша Курганов. И Макс, видимо догадываясь о душевном состоянии своего хозяина, делал все, что мог, — он терся мордой о Мишин подбородок, легонько впивался когтями то в Мишины руки, то в коленки, мурлыкал с каким-то диким присвистом, хвастливо размахивал своим огромным пушистым хвостом.
Миша вздохнул тяжело и сел за свой стол заниматься.
…Когда Кургановы немного отошли от дома, Елена Павловна встревоженно спросила:
— Не резковат ты с ним? Ведь он еще ребенок.
Михаил Сергеевич, сдерживая раздражение и досаду, ответил:
— Нет, не резковат, даже наоборот. Теперь ему надо пуд соли съесть, чтобы в школьный коллектив войти.
Елена Павловна вздохнула:
— Побольше бы тебе надо с ним бывать. У него ведь отец — это весь свет в окне.
Михаил Сергеевич задумчиво согласился.
— Это верно, бывать с ним надо больше. Иначе упустим парня, шалопаем вырастет.
Потом они почти до самого райкома шли молча. Когда подходили к зданию, из подъезда вышла молодая женщина. Она рассеянно застегнула пальто, механически поправила белый берет, опустив голову, будто что-то ища на снежной тропе, пошла по тротуару.
— Это, кажется, Людмила Петровна?
— Да? Я ее не узнал. Что она такая сумрачная? Надо бы спросить.
Когда Людмила увидела, кто ее окликнул, она, не скрывая этого, обрадовалась.
— Ой, Михаил Сергеевич, как хорошо. Здравствуйте. Я заходила к вам, да не застала.
— Пойдемте сейчас.
— А Елена Павловна?
— Елена Павловна пойдет домой. Спокойной ночи, старушенция.
Елена Павловна шутливо заметила:
— Ах так? Старушенцию домой, а Людмилу Петровну с собой на беседу?
— А как же? Седина в голову, а бес в ребро, — шутливо ответил Михаил Сергеевич.
Войдя в приемную, Курганов весело спросил Веру:
— Верочка, чем принято у нас угощать таких посетительниц?
— В условиях райкома, Михаил Сергеевич, только чаем.
— Ох ты хитрюга! В условиях райкома. Ну ладно, давай чай.
— Итак, я слушаю вас, Людмила Петровна. Поди, о муже беспокоитесь? Вчера звонил. Живет неплохо. Грызет гранит науки. Эти семинары, скажу вам, очень нужная вещь для-нашего брата. От дел и забот отвлечешься, с товарищами повстречаешься. Так что у него все в порядке. У вас, надеюсь, тоже?
— Я к вам, Михаил Сергеевич, по делу. По личному.
— Ну, ну. Рассказывайте, что случилось?
Для Людмилы приход в райком был мучительным шагом…
Уже давно в семье Удачиных шли неурядицы.