Чернеет, набухает верхней водой снежный покров на реках. Для настоящей, полой воды время еще не пришло, но на реку уже ступить опасно: попробуй разберись — то ли это верхняя вода, то ли полынья открылась. И хотя еще довольно холодно, еще крутит по дорогам поземка, ветры леденят кожу, но на вербах уже проклюнулись и серебрятся мягкие пушистые комочки.
А потом идет половодье — мощное дыхание весны, настоящее ее пробуждение.
Каждый ручеек обретает силу, мчится неудержимо вперед, рушит нависшие над берегами глыбы снега и спешит, спешит. У речушек и рек, правда, нет такой лихорадочной торопливости, как у ручьев, но сила их куда больше. Наполненные бесчисленными весенними потоками, они с треском ломают льды, мчат их в низовья, чтобы передать старшим сестрам. А эти мощно разливаются по лугам и низинам, берут в полон приречные поймы, опрометчиво подступившие к их берегам рощи, наполняют всю округу своим многоголосым шумом. Удивительна эта музыка полых вод, волнующи картины весенних разливов. Всего тебя охватывает какая-то смутная радостная взволнованность, сердце трепещет, бьется тревожно и гулко, хочется идти и идти за бурными несущимися потоками и совершать тоже что-то огромное, мощное, необычное…
Толя Рощин забежал в райком партии порозовевший, возбужденный.
— Был на Бел-камне. Красота там, товарищи, описать невозможно. Понимаете, Славянка вышла из берегов, стала широченной. Льды ломает, как стеклышки. Одним словом, весна, товарищи дорогие, весна…
В это время в приемную вошел Курганов.
— Что случилось, комсомолия?
— Весна пришла, Михаил Сергеевич, — восторженно объявил Толя.
— Да? Очень интересная новость. А вы молодой весны гонцы, она вас выслала вперед? Так, что ли?
— Да нет, я серьезно, Михаил Сергеевич. На Славянке был. Из берегов вышла.
Курганов, к удивлению работников райкома, тоже поехал взглянуть на пробуждение реки. Весна здесь чувствовалась во всей своей могучей и неотвратимой силе. Река, пробудившись от зимней спячки, бурлила, клокотала, как щепки, вертела огромные льдины, ломала их нещадно, оглашая окрестные поля глухими ухающими ударами, будто стреляла из пушек. Поток шел стремительно, торопливо, словно боясь опоздать к какому-то всеземному весеннему сбору Поля побурели, их то тут, то там прорезали ручьи и потоки, бегущие к Славянке. Леса тоже ожили, шумели весело, стряхивая с себя на рыхлые снега и прошлогодние мхи тяжелые капли весенней влаги…
Поездка к разлившейся Славянке взбудоражила Михаила Сергеевича, наполнила деятельным нетерпением. И вот уже в кабинет, чуть хмурясь, идет Удачин, спешит Иван Петрович Мякотин. Вслед за ними степенно шагает Ключарев, торопливо дочитывая что-то на ходу, торопится Гаранин. Вера уже заказывает на телефонную станцию разговор с колхозами и сельскими Советами.
Когда собрались все, кого вызывали, Курганов весело осведомился:
— На календарь смотрели, товарищи? Нет? Жаль. А на Славянке были? Тоже нет? Очень жаль. Комсомол сегодня просигнализировал, что к нам стремительно жалует весна. — Увидев, что Удачин с недоумением поглядел на него, Курганов рассмеялся: — Ну вот, только немного в лирику ударился, а второй секретарь уже смотрит с укоризной. Ну ладно, тогда давайте, что называется, быка за рога… Как дела, товарищ Ключарев?
— Я вчера вам докладывал.
— То было вчера. А что делается сегодня? Давайте, давайте рассказывайте все по порядку: семена, техника, горючее… А вы, — обратился Курганов к Гаранину, — набросайте, кто куда поедет. Меня планируйте подальше…
Еще не успел Курганов отпустить людей, как позвонили из Бугровского сельсовета и сообщили, что льдом сорвало мост через Славянку. Нужна срочная помощь, иначе целых пять колхозов будут отрезаны от района и МТС не сможет переправить на поля технику…
Вслед за этим позвонил Морозов. Он тревожно сообщил, что унесло заведующего птицефермой Ивана Отченаша. Он приучал стадо гусей к их будущему маршруту на водные просторы Славянки, а льдину оторвало, и его вместе с гусями понесло в низовья. Правда, он моряк, парень отчаянный, а льдина ничего, солидная, но все-таки опасно. Нельзя ли позвонить в воинскую часть, что стоит на нижней излучине Славянки, — пусть там помогут парню. А то еще унесет в самую Оку, а то и в Волгу. А человек он колхозу нужный…
Вошедший в кабинет заведующий районо Кучерявый прямо с порога заговорил своим высоким и почему-то вечно недовольным голосом:
— Михаил Сергеевич, Иван Петрович. Весна ведь.
— Удивил, — буркнул Мякотин. — Сами видим, что не осень.
— Так ведь ранняя. Мы перерыв в занятиях наметили начать пятнадцатого, а я имею сведения, что уже многие учащиеся переправлялись в свои школы через водные стихии, проявляя, так сказать, самый настоящий героизм.
— Иван Петрович, надо сегодня же дать телефонограмму во все сельские Советы и школы о прекращении занятий. Такой, с позволения сказать, героизм нам может дорого обойтись.
А в трубке звенел почему-то радостный голос директора МТС.
— Товарищ Курганов, — кричал он в трубку, — у нас недополучено пятьдесят тонн горючего и десять тонн смазочных. Область тянет… Помогите… Весна же… Она ждать не будет…
Потом оказалось, что прибывшие на днях десять вагонов удобрений пока еще лежат на станции — большинство колхозов выделенные им фонды пока не выбрали.
Многих весна застала врасплох.
Оказалось, что в сельпо не были завезены нужные товары и приреченские деревни могли остаться без керосина, мыла, сахара…
Оказалось, что разлив Славянки приостановил проводку линии связи в левобережный куст. Связисты остались на левом берегу, а их база, материалы и все необходимое — на правом, и они ждали помощи…
Оказалось, что до сего времени в район не пришел вагон с семенной кукурузой. Если он и придет в эти дни — как зерно переправишь в колхозы?
Когда Курганов, в который уже раз позвонив на станцию, сообщил, что вагона все еще нет, Удачин не выдержал и прорвался целой гневной речью:
— Не пойму, о чем думают в области? Удивляюсь. Скоро выезжать на поля, а мы все еще семена по станционным путям ловим. Шуму много, а толку чуть.
Курганов спокойно заметил:
— Да, задержка досадная.
— Мало сказать, досадная. Безобразная задержка А можно сказать и еще больше. Пятьсот гектаров заставили отвести под кукурузу, а семена то ли будут, то ли нет. Надо дать в область такую телеграмму, чтобы забегали. Прямо написать, что это преступная безответственность.
Курганов подвинул Удачину блокнот. Виктор Викторович удивился:
— Зачем это?
— Пишите телеграмму.
Удачин пожал плечами.
— Почему я?
— Но вы же возмущаетесь.
— А как же не возмущаться? Я вообще не понимаю, что у нас делается. Весна нас застала врасплох, явно врасплох. Удобрения лежат на станции, горючее в МТС не завезено, кукуруза гуляет где-то. Что же это за работа?
Удачин увлекся и говорил гневно, покраснев от волнения. Мякотин смотрел на него с нескрываемым удивлением, Ключарев чуть-чуть улыбался. Толя Рощин беспокойно глядел то на Курганова, то на Удачина.
А Курганов невозмутимо слушал. Потом спросил Удачина:
— Вы кончили?
— Пока кончил. Но оставляю за собой право вернуться к этим вопросам.
— Права этого у вас никто не отнимает. Но разрешите напомнить вам об одной незначительной вещи — о ваших обязанностях. Вот если бы так, как говорите вы, заговорил Анатолий, — Курганов кивнул головой на Рощина, — я бы, может, и не удивился.
— Михаил Сергеевич, — поднялся было Толя, но Курганов, подняв руку и остановив его, продолжал:
— Но и то вряд ли. Да и сам он, как видим, не согласен. А вы… да, все правильно, и вы правы в своем гневе. Но виноват-то во всем этом кто?
— Может быть, я? — с сарказмом спросил Удачин.
— Да, и вы тоже. Не хватает, значит, у нас с вами пороху, чтобы охватить все, ничего не упускать из виду. Но в панику вдаваться не следует. Толку от этого мало. Лучше давайте наметим, как поправить, что упустили. Кукурузу я беру на себя… Найду я этот вагон. Не провалился же он сквозь землю. Мякотину разобраться с торговлей. Вы, Виктор Викторович, берете под свое крыло МТС со всеми их бедами…
— Мы, Михаил Сергеевич, возьмемся за удобрения. Умрем, но в колхозы их доставим, — поднявшись со стула, заявил Рощин.
— Умирать, Анатолий, ни к чему. А за удобрения беритесь. Как вы думаете это сделать?
— Шоферов-комсомольцев найдем, выбьем пяток грузовиков у хозяйственников… И возить будем.
— Правильно. Удобрения и кукурузу. Вместе. Совмещенными рейсами… — И, повернувшись к Гаранину, закончил: — Актив — в колхозы. Предложения прошу дать через час.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
…Пришел апрель. Схлынули полые воды. Остепенились ручьи. Стала успокаиваться Славянка. Только в широких бочагах и на крутых изгибах она все еще шумела ворчливо и глухо. В теплых лучах апрельского солнца нежилась, набирала сил земля. Поля курились еле приметной прозрачной дымкой. На обочинах дорог, на просохших взгорьях речных берегов, на лесных опушках уже зеленела, пробивалась сквозь пожухлые прошлогодние листья нежная, атласная трава.
Макар Фомич проснулся затемно. Рассвет еще только угадывался. С полей тянуло тепловатой сыростью.
«Будить надо председателя, пора. День-то сегодня особенный», — рассуждал про себя Макар Фомич, направляясь к избе Озерова.
Николай проснулся от первого же стука и через пять минут появился на крыльце.
— Здорово, Макар Фомич.
— Здорово, Николай Семенович. Поздравляю тебя!
— С чем это?
— Как это — с чем? Эх ты, хлебороб. С началом сева. Это же для крестьянина самый светлый день.
— Ты, как всегда, Фомич, прав. Аграрник из меня пока плохой. Ну да ничего. Обучимся. Рановато мы, пожалуй, а?
— Ничего не рановато. Люди уже на полях.
Пока приехали к дальним урочищам, совсем рассвело. Утро выдалось прозрачное, ясное.