— Да, но перед отъездом мы с вами обстоятельно говорили обо всем.
— Верно, говорили. И именно поэтому я не хочу прятаться в кусты. И не понимаю, почему вы это делаете? Чего вы перепугались? Советовали ли нам? Да, советовали. Одобрили? Да, одобрили. Но разве это снимает ответственность с нас? Мы же из детского возраста вышли, пора и самим понимать, что можно и чего нельзя. Я считаю, что если в этом деле допущена ошибка, то это прежде всего моя ошибка. Слишком увлеклись, широко размахнулись. Хотя… по многим колхозам я бы это сделал обязательно.
— Правильно. Я тоже так считаю, — согласился Гаранин и подробно рассказал о своем двухнедельном пребывании в колхозах левобережья. Конечно, там тоже не все с восторгом и пониманием относятся к такому, в сущности очень сложному делу, но экономика колхозов, интересы ведения укрупненного хозяйства просто-напросто требуют перестройки некоторых сел и деревень.
Удачин удивленно спросил, обращаясь к Курганову:
— Я не понимаю, зачем эти пламенные речи? На ошибку нам указал лично товарищ Заградин? Так? Так. А мы здесь о чем говорим? Ревизуем его указания?
— И любите же вы, Виктор Викторович, ярлыки приклеивать, — морщась, заметил Гаранин.
Курганов не спеша постучал карандашом по столу. И было непонятно, к кому относится его сигнал, — к Гаранину или к Удачину.
— У меня, товарищи, есть вот какое предложение: давайте вынесем этот вопрос на пленум. Дело серьезное, ошибка не просто какого-то текущего порядка, а носит политический характер. Пусть пленум и разберет.
— Но на пленум мы выносим итоги года? — заметил Виктор Викторович.
— Ну и что? Обсудим вместе.
— Не понимаю, зачем все валить в одну кучу? Это же совсем разные вопросы, — недоумевал Удачин. — Давайте поставим их раздельно.
— А по-моему, вопрос один — наша работа по руководству селом… Ее и обсудим…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Удачина принимал Мыловаров. Виктор Викторович хотел попасть к Заградину, но Павел Васильевич беседовал с группой агрономов. А раз пришли агрономы, объяснил помощник, значит, это очень надолго.
— Садитесь, товарищ Удачин, — с интересом разглядывая посетителя, пригласил Мыловаров.
— Я приехал, чтобы информировать областной комитет о некоторых событиях, происходящих в нашем районе.
— Очень хорошо.
— Я прошу иметь в виду, товарищ Мыловаров, что я не имею никаких личных счетов с товарищем Кургановым. Наоборот, мы почти друзья. Но тем не менее я буду вынужден говорить о нем, руководствуясь не личными, а глубоко принципиальными соображениями…
— Я слушаю вас.
…Удачин, узнав о приезде в район Заградина, не находил себе места. Он был в это время дома и поспешно пришел в райком. Однако Заградин и Курганов уже уехали.
Его глубоко оскорбило то, что он не был приглашен ни на беседу, ни на поездку. «Затирает, боится, что забью», — со злостью думал он о Курганове.
Когда на бюро райкома выяснилось наконец, зачем приезжал Заградин, Виктор Викторович где-то в глубинах своей завистливой души даже обрадовался и, может быть, впервые перестал сожалеть, что он только второй секретарь, а не первый. Ведь теперь он всегда сможет доказать, что сселение деревень — это ошибка лично Курганова и прежде всего Курганова, а он, Виктор Викторович, к ней имеет самое отдаленное отношение. «В конце концов, должны мы были выполнять указания первого секретаря, да еще согласованные с обкомом? Должны! Это понятно каждому. Значит, надо прежде всего позаботиться, чтобы не попасть с товарищем Кургановым в общую компанию. Значит, хоть с опозданием, но надо сигнализировать… И осторожность, сугубая осторожность». Удачин в последнее время старался не показывать Курганову своего недовольства, подчеркнуто аккуратно выполнял его задания. Но боже мой, только он сам знал, каких усилий ему все это стоило! Не так-то просто делать то, что тебе не по душе, выполнять указания и поручения человека, которого ты невзлюбил с первого дня его приезда в район. Да и за что было его любить? За то, что он, не стесняясь и не церемонясь, ломал порядки, установленные с его, Удачина, участием? Менял или привлекал на свою сторону людей, с которыми Виктор Викторович работал? Удачин убедил себя и глубоко уверовал, что, не согласись Курганов ехать в Приозерск, наверняка возник бы вопрос о выдвижении Удачина.
Нынешний визит в обком был, таким образом, вполне закономерным и продуманным поступком, хотя решение пришлось принимать быстро.
— Я считаю, что товарищ Курганов ведет в районе неправильную политическую линию.
Мыловаров вскинул брови:
— Обвинение серьезное. Чем вы можете его подтвердить?
— Буду называть только голые факты. С кукурузой — самый настоящий провал. Посевы погибли почти во всех колхозах. С укрупнением перегибы, да еще какие. Старые кадры избиты, в колхозы же посылаем мальчишек. Ну, а историю с сселением вы знаете. В ней особо возмутительно то, что актив района и даже мы, руководители, были обмануты. Нам было сообщено, что это мероприятие было одобрено областным комитетом и даже выше.
— Мы действительно были согласны с этим предложением, — спокойно заметил Мыловаров.
— Да? — Удачин, удивленный, сбился со своей мысли. Но быстро нашелся.
— Я допускаю, что отдельные товарищи могли согласиться с Кургановым. Допускаю. Но зачем сейчас прятаться за спину этих товарищей, прикрываться авторитетом обкома?
— Прятаться, конечно, ни к чему, — согласился Мыловаров.
— А методы работы? Ведь он ни с кем не считается, ни с кем не советуется. Актив стонет от кургановщины. В полном смысле стонет и ждет, когда будут приняты наконец радикальные меры.
Долго еще говорил Удачин. В кабинет уже несколько раз заходил помощник, напоминая Мыловарову о людях, ожидающих приема, о начинающемся совещании и других неотложных делах, но Удачин все говорил. Виктор Викторович впал в уже знакомое состояние токующего тетерева, не слышащего ничего вокруг себя. Остановить его было трудно. Мыловаров, не любивший такого рода речей, вынужден был выслушать Удачина до конца.
— Что же вы мне ответите?: — с чувством исполненного долга спросил Удачин, когда беседа наконец подошла к концу.
Мыловаров задумался: «Что ответить? Рассказать этому Удачину все как есть? Ведь и они в обкоме не находят сейчас себе места из-за этих же вопросов».
Обкомовцам самим еще предстояло разобраться во всех этих делах. Ведь они тоже увлеклись новшествами, пришедшими от ближайшего соседа. Хрущев, приехавший с Украины и вставший во главе Московской областной партийной организации, начал вести сельские дела, как в раздольных Украинских степях. По его настоянию все колхозы области стали возделывать кукурузу, сорго, сахарную свеклу и другие южные культуры. Он же выдвинул и начал осуществлять идею коренной перестройки подмосковных сел и деревень. Все это подтолкнуло руководителей соседних областей к подобным же шагам и мерам.
Однако оказалось, что в Центральном Комитете партии на этот счет было иное мнение. Возникли вполне естественные вопросы. Почему такая спешка? Возможно ли сейчас, когда еще не залечены раны, нанесенные войной, поднять такое огромное дело? Сможет ли страна в современных условиях экономически и производственно обеспечить необходимую помощь деревне в решении столь сложных проблем? И это ли главное сейчас?
Вот так складывалась ситуация с инициативой по слиянию деревень, и Мыловаров, слушая Удачина, думал, что и как ему ответить на его гневные вопросы. После продолжительного молчания он проговорил:
— Дело серьезное. Оно, как вы понимаете, требует проверки, тщательного разбора и взвешенных решений.
— Ну, проверять-то особенно нечего. Все эти факты хорошо известны и ясны, пагубность кургановской линии чувствуют на себе все колхозы, весь район.
— У вас ведь скоро пленум. Так? Ну так вот, послушаем, что скажут члены райкома…
— Это, конечно, важно, что скажут члены райкома, — сумрачно и настороженно согласился Удачин. — Но дело настолько серьезно, что им должен заинтересоваться сам обком.
— Обязательно. Как видите, уже интересуемся. Полдня беседуем с вами. Разберемся. В чем вы правы, в чем ошибаетесь.
— Ошибаюсь? Почему вы так думаете? — настороженно спросил Виктор Викторович, а про себя подумал: «Не перегнул ли я? Что-то не больно в восторге он от моего разговора. Они явно не спешат обвинять Курганова».
— Односторонняя информация, как известно, не может служить основанием для выводов, — сказал Мыловаров.
«Надо сделать вид, что сам еще не уверен, что приехал советоваться», — лихорадочно соображал Удачин и смиренно, сложив руки на коленях, спросил:
— Как посоветуете мне, товарищ Мыловаров, на пленуме райкома все эти вопросы поднимать или…
— Смотрите сами. Но раз, как вы говорите, коммунисты района возмущены, то молчать они, конечно, не будут. Верно?
— Да, да. Конечно, — поспешно согласился Удачин.
Когда Виктор Викторович возвращался в Приозерск, на душе у него было невесело, смутное сознание чего-то шаткого, неясного не проходило, оно назойливо липло, словно мокрая паутина к лицу.
…Курганов сегодня не стал вызывать машину, а пошел домой пешком. Шел долго, не спеша, тяжелой усталой походкой.
Большим трудом ему давалось Приозерье. Сколько энергии было потрачено, чтобы возродить у людей веру в себя. Сколько положено сил, сколько бессонных ночей! Правда, люди всегда видят старательного, работящего человека, всегда заметят того, кто, не жалея, отдает себя делу и долгу. Вот почему хоть и немного побыл Михаил Сергеевич в районе, а полюбился крепко. Везде он был желанным гостем, разумным собеседником и советчиком. И тем горше ему было думать, что в новом деле, к которому райком призывал людей, допущена ошибка, что райком и он, Курганов, прежде всего повели людей не туда, куда нужно. Разговор с Заградиным вконец его озадачил. Обеспокоил его и сам Павел Васильевич. Какой-то удрученный, сумрачный, усталый.