Сомнения, однако, длились недолго. Он увидел в зале Корягина, рядом с ним сидели Ключарев, Никодимов и некоторые другие районные работники. Увидел, как заинтересованно поднял голову Заградин, когда была объявлена фамилия Удачина. И Виктор Викторович решился.
Он говорил о том, что район из прорыва не вытянут, укрупнение колхозов проведено формально, под нажимом, во многих случаях зря, что линия райкома на новые культуры и исключение из посевных планов проверенных культур было ошибкой.
— Все мы помним, товарищи, как воевал Курганов против овса…
Не утерпев, Михаил Сергеевич заметил:
— Ну, воевал-то, положим, не очень активно. Хотя считал и считаю, что зря мы занимаем такие большие посевные площади под эту не очень-то выгодную культуру.
— Да, но она проверена веками…
— Согласен. И все-таки нам нужен не только овес, есть куда более выгодные культуры. И еще. Раз уж вы затронули эту тему, скажу вот что: с севооборотами мы пока как следует не разобрались, только притронулись к этому делу. А оно наиважнейшее. Вот с теми же парами, с травополкой. Ученые целые дискуссии ведут по этим проблемам, а мы — практики — молчим. Конечно, совсем отказываться от паров было бы глупо, но подумать об их объеме в общем посевном клине, ей-богу, следует.
Слышались возгласы:
— Без паров-то — без хлеба останемся.
— Земле тоже отдых нужен.
— Но они у нас великоваты, много земли зря гуляет.
Удачин удивленно таращил на Курганова глаза. Участники пленума тоже вопросительно глядели то на Курганова, то на Заградина. Павел Васильевич с интересом всматривался в лица сидящих в зале, ждал, что Курганов скажет дальше. Он знал его постоянное стремление затевать обязательно что-то свежее, порой рискованное, но знал и его трезвый ум, тщательный расчет в любых важных делах. Для Заградина не были новыми мысли Михаила Сергеевича — советовались, говорили они между собой об этом не раз. Но обнародовать их пока не могли — слишком бесспорными и незыблемыми представлялись истины, на которые замахивался сейчас Курганов.
«Ничего, обкому рано, а в районном масштабе пусть прикидывают», — подумал Заградин и продолжал внимательно слушать.
Удачин с нескрываемой издевкой спросил Курганова:
— Насколько я понимаю, ваша мысль пленуму не совсем ясна.
— Раз не ясна, попробую объяснить снова, — спокойно сказал Курганов. Но тут поднялся Морозов.
— Это почему же не ясна? По-моему, очень даже ясна, — удивленно-обрадованно проговорил он, обращаясь то к залу, то к президиуму. — Вот здесь Мякотин сидит, Ключарев опять же. Они мне соврать не дадут. Подумывали мы над этим? И не раз. Помнишь, Иван Петрович, как мы с тобой наши пары заняли? Помнишь?
— Как не помнить. Ты только в прошлом году строгача-то отработал. Да и мне попало.
— Ну что ж с того? Строгач носить было, конечно, не очень приятно, но два десятка тонн лишней пшенички мы в сусек положили.
Пленум уже не молчал, а жужжал, как улей. Курганов и сам не ожидал, что эта его мысль так взволнует всех. И если до сих пор у него были кое-какие сомнения по этим вопросам, то сейчас он все больше утверждался в своих планах и предположениях.
— Перестраивать, перестраивать будем наши севообороты, товарищ Удачин, обязательно перестраивать, — обращаясь к Удачину, но глядя в зал, проговорил Курганов. И, переждав одобрительный шум, закончил:
— Сейчас мы пока не готовы к этому. Но разберемся, обязательно разберемся.
Удачин с трудом овладел аудиторией. Всех занимало то, что было высказано Кургановым. Тем более что ему ни разу не возразил Заградин. Значит, обком тоже согласен? Было над чем подумать работникам села. Вот почему Виктору Викторовичу стало трудно говорить. Но наконец зал утихомирился.
— Я не буду с вами спорить, товарищ Курганов, тем более что вопрос о севооборотах, о новой системе чередования культур — это пока просто теоретический вопрос, мечты, так сказать. Я же буду говорить о наших, в полном смысле слова земных делах…
Произнеся это, Удачин посмотрел на участников пленума. «Так. Опять слушают, и слушают с интересом. Посмотрим, товарищ Курганов, как вам помогут ваши фантазии и прожекты», — неприязненно подумал Удачин и продолжал свою речь. Но очень скоро он почувствовал, что его слова не находят у собравшихся отклика. А причина была простая: говорил он как человек, смотревший на все это со стороны. Где-то мелькнула мысль: «А не закруглиться ли на этом?» Но остановиться было свыше его сил. Он продолжал:
— Но главное, товарищи, чего нельзя простить Курганову, это его отношение к людям, к кадрам района. За последние годы партийная организация района вырастила прекрасные кадры актива, руководящих деятелей колхозной деревни. И что же? За год снято или освобождено более двухсот руководящих колхозных работников района.
Курганов спросил:
— Вы имеете в виду и тех председателей, которые были освобождены в результате укрупнения совхозов?
— Да, я имею в виду и их, товарищ Курганов.
— Но ведь вопросы расстановки кадров решались, видимо, на бюро, и уж, во всяком случае, с вашим участием? — удивленно спросил Заградин.
Виктор Викторович вздохнул:
— К сожалению, не всегда. Хотя, конечно, я как второе лицо в районе тоже несу известную ответственность за некоторые пробелы. И ваш вопрос я воспринимаю как критику в свой адрес, которую, безусловно, учту.
А теперь хочу сказать, товарищи, о причинах этих крупных провалов. Как бы здесь защитники товарища Курганова ни изощрялись, факты никуда не денешь, они, как известно, вещь упрямая. Наши ошибки и провалы, я говорю об этом прямо, проистекают из неправильного поведения Курганова. Многим из нас он казался смелым, боевым, инициативным. А что оказалось на деле? Вместо инициативы — погоня за сенсацией, ложное новаторство. Вместо смелости — лихачество. Укрупнение колхозов нам было рекомендовано провести постепенно, а мы провернули за одну зиму. Сселение деревень, оказывается, никто не санкционировал, а нам было сказано, что оно одобрено на высоком уровне. И даже сейчас, когда нам прямо говорят — ошиблись, Курганов гнет свое: мы, дескать, еще посмотрим да подумаем… А я считаю так — раз областным комитетом, — Удачин посмотрел при этом на Заградина, — сказано, встань в струнку и делай!
Мне о Курганове говорить вдвойне тяжело. Я его близким товарищем считаю. Но для нас, коммунистов, партийный долг превыше всего. Вот почему я и режу правду-матку в глаза Михаилу Сергеевичу. Ошибался? Напутал? Оказался не на высоте требований партии? Признайся! Оцени и осуди свои ошибки, проанализируй их, а не замазывай. Приди и скажи партии — не сумел. Этим только ты поможешь делу. Именно так я поставил вопрос и в областном комитете партии.
Заканчивая, Удачин повысил голос:
— Я уверен, товарищи, что партийный актив Приозерья скажет свое веское и принципиальное слово…
Зал долго молчал. Многие сидели опустив глаза, не глядя друг на друга. Только группа около Корягина неистово хлопала в ладоши, а Виктор Викторович, вернувшись на свое место, обращаясь к Заградину, глуховато проговорил:
— Сказал все, что думал.
Павел Васильевич спросил:
— И давно?
— Что давно?
— Ну, так думаете?
— Да все время, Павел Васильевич.
Заградин покачал головой.
— Да, не легко вам было. Обоим. Обоим было, видимо, не легко, — задумчиво промолвил он и посмотрел при этом на Курганова. Михаил Сергеевич сидел опустив глаза и задумчиво смотрел на стол.
После Удачина выступило еще несколько человек. Затем на трибуну поднялся Мякотин.
— Сегодня, товарищи, я хотел выступать совсем по другим вопросам. Вот и конспект приготовил. — И он потряс над трибуной блокнотом. — Не хотел я затевать ссоры. Но Удачин своим выступлением смешал все мои карты.
Зал насторожился.
— Понимаете, товарищи, у каждого из нас есть свои прорехи, свои слабые местечки. Есть они, проклятые, и у меня. Вот здесь о Курганове, о Михаиле Сергеевиче говорили. Как на духу скажу сегодня — очень он мне не понравился поначалу. Днем — в колхозы, вечером — в колхозы и утром — опять же в колхозы. И все ему мало, все не так, все ему плохо. И давайте сделаем то, и давайте сделаем это. Организуем одно, а он уж придумал другое. Проведем это, другое, — он задает третье. И все срочно, и все обязательно. Не знаю, заметили ли вы, но я даже хожу теперь вдвое быстрее. Тут недавно Виктор Викторович внушал кое-кому, в том числе и мне, как нам надо вести себя в назревающих событиях, чтобы, значит, областное руководство поняло, какой острый и принципиальный актив в Приозерье. Вот я и хочу выполнить его совет.
Товарищ Заградин, не Курганова менять надо. Нет, не его. Второй секретарь у нас не годится. Да, да. Не годится. Утверждаю это совершенно ответственно. Ну какой же это, товарищи, секретарь райкома, если он поддерживает жуликов вроде Пухова, потакает транжирам вроде Корягина и чернит, таких людей, как Курганов?
Он как страус, что голову в песок спрятал, а хвост выставил. Выходит, все виноваты, а он вроде бы и ни при чем? И укрупнение провели не так, и кукурузу не вырастили, и сселяться начали зря. А вы сами где были? Выходит, вы ни за что зарплату получали? Вы что же, избраны для того, чтобы в президиумах сидеть? Чтобы проповеди нам читать? В колокольчик позванивать? Нет, плохой из вас секретарь, Удачин, плохой.
Вот ты, Удачин, наверно, думаешь: хитер Мякотин, старая бестия, — меня свалит, а сам укрепится. Так думаешь, именно так. Я тебя знаю. Так вот, хочу внести ясность. Михаил Сергеевич, — обратился он к Курганову, — Мякотина тоже замените. Да, да. Говорю это не для красного словца, а вполне ответственно. Нам же район поднимать надо. Поднимать быстро. Значит, работать надо всем на полную железку. А порох у меня уже не тот. Да, не тот. Я, конечно, полностью в тираж не собираюсь, я еще поскриплю, но всякому овощу свое время…
Мякотин собрал листки своего блокнота и не спеша пошел с трибуны. А над столом поднялся Заградин, наклонился к микрофону.