Пухов, разливая коньяк, согласился:
— Уж как его ни мяли, как ни утюжили, а он все на ногах. Не дадут эти ваньки-встаньки расправить крылья нашему брату. С ярмарки таких, — стукнул он кулаком по столу. — С ярмарки.
Удачин мрачно усмехнулся:
— Не так просто их с ярмарки-то. За ними и биографии, и опыт, и поддержка масс, как они любят выражаться.
— Ничего. Раз сам Никита Сергеевич так ставит вопрос, то кончилось их время. Должна эта линия осуществляться. А как же?
Удачин повернулся к Звонову:
— Ты обратил внимание на его слова: кое-что менять, перерешать придется, не все, говорит, что предлагают внедрять, бывает прогрессивным… Значит, есть такие мысли…
— Так я же и говорю, испортили вы мне обедню. Но ничего, я его завтра поймаю.
— Да что вы уцепились за этого перегибалу. Подумаешь, ума палата. Поедешь в глубинку, таких десятки сыщешь. Да еще и похлеще попадутся.
Удачин и Звонов переглянулись.
— Смотри ты, Пухов-то. Ума ведь не палата, а глаголет истину.
Друзья посидели еще с полчаса, но беседа что-то не клеилась. Пора было закругляться. Тут внимание Звонова привлекли две вошедшие в зал девицы. Обе рослые, худые, с распущенными по плечам белесыми волосами, то ли в платьях, то ли без них, так они были коротки. Олег, торопливо встав, ринулся им навстречу.
— Ну, а мы… мы что будем делать? — полусонно спросил Пухов.
Удачин мельком взглянул на него:
— Ты поедешь спать. Я сейчас вызову такси и отправлю тебя домой.
— Это почему же? Дай-ка мне сюда Курганова, я еще кое-что скажу ему. Ох как врежу…
— Ладно, ладно. Ты уже и так врезал и в прямом, и в переносном смысле.
Пухов, погрозив Удачину пальцем, проговорил с пьяной откровенностью:
— А ты все хитришь, Витя, все хитришь. Мостики бережешь. Вдруг по ним еще шкандыбать придется. Так, что ли? Сначала-то кочетом на него, кочетом, а потом даже подпевать начал.
Удачин ничего не ответил. Он мысленно уже ругал себя за то, что так задиристо вел себя с Кургановым. Не надо было этого делать. Что ни говори, а человек он известный и в Ветлужске и в Москве. И член бюро обкома, и депутат. Да, зря я с ним так.
Усадив Пухова в такси, Удачин вернулся в зал. Его тоже заинтересовали долговязые посетительницы ресторана, к которым ринулся Звонов.
Компания встретила его шумно, и Виктор Викторович быстро подключился к застолью. Он пока еще был в достаточной силе и не отказывал себе в доступных радостях жизни.
Но мысль о том, что он сегодня опрометчиво вел себя с Кургановым, не давала Удачину покоя и здесь. Вскоре он, объяснив что-то Олегу, распрощался с ним и его приятельницами и пошел разыскивать номер, где проживал Курганов.
Своим нынешним положением Виктор Викторович был недоволен. И не по каким-то соображениям материального порядка. Заместитель начальника управления — должность вполне обеспеченная. Но все это было не то. Он был уверен, что способен на большее, что его организаторские качества прозябают в забвении. Он вполне мог бы заниматься куда более значимыми делами, чем изготовление игрушек и сковородок.
После того знаменитого пленума Приозерского райкома, освободившего Удачина от обязанностей второго секретаря райкома, прошло уже немало лет, а Виктор Викторович все еще никак не мог успокоиться. Он давно и твердо решил, что вернется в Приозерск в таком качестве, чтобы о прошлом вспоминать с усмешкой, а на приозерцев смотреть с чувством превосходства. Мысль эта жила в нем постоянно. Сегодняшний же разговор с Кургановым, как с опозданием подумалось Удачину, мог еще больше отдалить эту перспективу.
Курганов, облачившись в пижаму и удобно устроившись в кресле у торшера, с увлечением читал книгу. Он удивился неожиданному стуку в дверь и еще больше удивился, увидев Удачина.
— Виктор Викторович? Что случилось?
— Если разрешите, я войду?
— Пожалуйста. Только я не понимаю цели вашего визита. Продолжать давешнюю беседу я не намерен.
— Вы извините, я ненадолго.
— Проходите, садитесь. Я слушаю вас.
Удачин суетливо устраивался в кресле, натянуто улыбался.
— Так в чем дело, Виктор Викторович?
Курганов смотрел выжидающе.
— Я, собственно… за советом и помощью. Хочу заняться чем-то более существенным. Изнываю от неудовлетворенности своей работой.
Курганов пристально посмотрел на Удачина, пытаясь понять, что кроется за всем этим. Он ведь достаточно хорошо знал Виктора Викторовича.
— Что, должность не устраивает или характер работы?
— Ни то, ни другое.
Курганов заговорил не сразу.
— Будь вы человеком попроще, с меньшими амбициями… Ведь если вы не забыли…
Удачин, приложив руки к груди, как грешник в раскаянии зачастил:
— Михаил Сергеевич, я все помню. Грехов у меня перед вами много. Был против вашего прихода в Приозерье, ставил вопрос о вас в обкоме, ратовал против вас на пленуме райкома… Все помню и… осуждаю себя…
Курганов прервал его:
— Я не об этом. Я что хотел сказать… Когда на следующий день после пленума вы были у меня с вопросом, что делать, я советовал оставаться в районе. Вы не захотели, и это было ошибкой. Обида взяла верх. А на кого обижаться-то было? На коммунистов? Так это ж их право выбирать своих руководителей. На партию? Но ведь вы, получая партийный билет, обязались подчиняться ее законам. Мы хотели послать вас тогда к Мякотину в помощь…
— Как он? Иван-то Петрович?
— Вы же знаете, сколько дел у исполкома. И то надо решать, и другое, а возможностей не так уж много. А Мякотин работает так, что молодым не угнаться.
— Я, конечно, понимаю, что никакого морального права просить вас о чем-либо у меня нет… — начал было Удачин, но, увидя, как Курганов недовольно поморщился, замолчал.
Действительно, Курганову стало неприятно это самоуничижение Удачина. Он всегда болезненно реагировал, сталкиваясь с потерей человеком своего достоинства. Да, перед ним сидел человек, боровшийся против него, и притом не всегда честно, по-партийному открыто, человек, из-за которого ему — Курганову, многое пришлось пережить. Ведь получить удар в спину от своего коллеги по работе, товарища особенно горько. Но все это в конце концов в прошлом. Сейчас же Удачин пришел за советом и помощью. И не в правилах Курганова было пренебрегать душевным порывом человека.
— Вы вот что, Виктор Викторович, давайте без этих… дипломатических заходов. Это все лишнее. В вашей просьбе я готов посильно помочь, если… не за должностью гонитесь, а за делом. По-моему, вас действительно сподручнее использовать непосредственно на селе. У вас же опыт. И чтобы, как говорится, дыхнуть некогда было. Тогда и хандру и сплин как рукой снимет. Если же вы ведете речь о том, чтобы должностенку получше схлопотать, то в этом я не помощник.
Проговорив это, Курганов встал, давая понять, что беседа окончена. Удачин поднялся тоже. И, вставая, задел боком за край кресла, в кармане звякнула фляжка. Он смущенно проговорил:
— Хотел предложить выпить немного за восстановление добрых отношений, да постеснялся предложить. А потом, откровенно говоря, и забыл… за такой беседой. Может, опрокинем по маленькой?
— Нет, спасибо. Мы с вами не ссорились, мириться, следовательно, нужды нет. А с секретарями обкомов — Заградиным и Артамоновым — я при случае поговорю. Обещаю вам это.
Виктор Викторович не был удовлетворен этой встречей, слишком она вышла короткой. Но настаивать на продолжении разговора не стал и, попрощавшись, вышел из номера.
Глава 2НЕУШЕДШИЕ ТРЕВОГИ…
Мотор, до того ровно и спокойно урчавший, вдруг чихнул раз-другой и стал глохнуть. Бубенцов взялся за кнопку подсоса, нажал на педаль акселератора, старясь форсировать обороты, но это не помогло. Двигатель, выстрелив из глушителя клубом синеватого дыма, остановился.
— Это еще что такое? — удивленно проговорил Костя. И повторил все манипуляции с приборами. Мотор не заводился.
— Сейчас посмотрю, что там, — чуть сконфуженно объяснил он и поспешно выскочил из машины.
Минут пятнадцать или двадцать Курганов сидел спокойно, уйдя в свои мысли и не докучая шоферу вопросами. Потом сидеть без дела ему надоело, и он тоже вышел из машины.
— Ну, что у нас стряслось?
— Подача засорилась, Михаил Сергеевич. Никогда такого не было. Видимо, при заправке в бак что-то попало. Придется бензонасос снимать.
— Это надолго?
— Да с полчаса провозиться придется.
— Тогда вот что, ты тут разберись, что к чему, налаживай нашу колымагу, а я пойду в Березовку. Тут не так далеко. Все равно я планировал к ним заглянуть.
— Да я быстренько, Михаил Сергеевич. Скоро догоню вас.
Курганов достал с заднего сиденья серый, видавший виды плащ и, набросив его на плечи, двинулся по грунтовой тропке, что пролегала параллельно шоссе.
Чувствовалась близость осени. На приречных лугах уже высились дородные стога, в лесах пестрело разноцветье листвы. Видневшаяся вдалеке роща на Журавлиной излучине тоже примеряла свой осенний наряд. Окрестные поля приобретали тот желтоватый, чуть белесый оттенок, который предвещал начало косовицы. Ветер легкий, чуть бодрящий, с легким посвистом, волнами прокатывался по спелому житу, шептался о чем-то с ивовыми кустами, озорновато рябил воду в придорожных кюветах.
Дойдя до деревянного моста через извилистую бурливую Вазу, Курганов остановился, достал сигарету, закурил. Речные заводи, обрамленные тростником и чуть пожелтевшей осокой, были спокойны, в них четко отражались клочковатые клубистые облака, высокая синь неба. По старой охотничьей привычке Курганов стал пытливо вглядываться в речные заводи: не гуртуется ли там осторожный утиный выводок? Но все было тихо, только кланялись под ветром верхушки ивняка да шуршали камышовые заросли.
Вдруг слух Курганова уловил далекое курлыканье. «Рановато вы что-то подались из наших краев», — подумал он и поднял голову. Журавлиная стая летела высоко, но гортанная перекличка слышалась все явственнее и явственнее. В широком просвете меж облаков появился длинный ровный треугольник. Вожак чуть впереди клина, а за ним две нитки, словно разошедшиеся от одной точки на голубой бумаге! Вожак посылал вопросительный зов, видимо, спрашивая, как там эшелон? И стая дружно отвечала коротким, звучным курлыканьем, все, мол, в порядке. Эта звонкая деловитая перекличка слышалась еще долго, и Курганов неотрывно провожал взглядом далекую стаю. Из-за клубящихся причудливыми нагромождениями облаков показалось солнце, словно оно тоже хотело посмотреть и ободрить улетающих в южные края птиц. Под его теплыми бледновато-розовыми лучами просветлели речные бочажки, восково-золотым янтарем блеснул частокол камыша, ярким багрянцем засверкали трепещущие листья осин на окраине недалекой рощи.