— Парню далеко за тридцать, а все в холостяках ходит.
— Ну, а как же, он все еще свою Настю ждет.
— Да что, у нас разве девки хуже?
— Хуже не хуже, а вот присох, и все.
— Шалопутный какой-то.
— А может, он того, без мужского достоинства? — предположила бойкая молодуха.
Ее подружка со смешком возразила:
— Ну да, как бы не так. Попробуй сходи ночью на птичник.
— А ты что, наведывалась?
— Зачем это мне? У меня свой мужик ладный.
Пожилая, рассудительная собеседница усовестила их:
— Зря вы так на Ивана. Он не из таких. Другой бы на его месте ни одной девке, да и молодой бабе, проходу не давал, а этот держит себя справно.
— Вот я и говорю — шалопутный.
В кабинете председателя колхоза шел свой разговор.
— А какая она, неуловимая-то твоя? — спросил Морозов.
— Да вот же, вот, в середине.
— Эта? Ничего. Симпатичная. Только ведь Уфимцева-Степина она. Усек?
— Догадываюсь. Там разберусь, что к чему.
Морозов отодвинул газету и поглядел на Ивана.
— Неужели поедешь?
— Обязательно.
— При здравом уме и твердой памяти решил-то?
— Да я же сколько лет ее искал. А сейчас, когда есть координаты…
Морозов, сверля моряка взглядом, глуховато спросил:
— Ваня, давай как на духу. Податься от нас решил? Так скажи прямо, не томи душу.
Отченаш с обидой ответил:
— Зря вы так, Василий Васильевич. Не о том речь. Поехать хочу в это самое Приозерное. Чтобы разведать ситуацию.
Морозов тяжко вздохнул:
— Время-то, Иван, уж больно неподходящее. Лето к концу идет, к уборке готовимся. А у тебя в твоей гусино-утиной братии молодняк подрастает. На крыло встает. Как без тебя-то они?
— Да я за два-три дня обернусь.
— А управишься?
— Думаю, что да.
— Ну что же с тобой делать. Поезжай. Только смотри там в оба, Иван Андреевич. Двойная фамилия-то. Так что учитывай ситуацию. Могут ведь и бока намять.
— Эх, Василий Васильевич. Не этого я опасаюсь. Боюсь, что ушел мой экспресс.
— Ну а я о чем?
— Но все-таки попробую. А может, ее величество судьба за меня? Так что завтра утречком я двинусь. На ферме будет все в ажуре, девчатам оставлю полную инструкцию. Но к вам есть еще одна просьба. Узнал я, что Болотовский лесозавод наладил выпуск арболитовых плит. Легкие, прочные, с малой теплопроводностью. Для расширения птичника они очень подойдут. Письмо ваше с бухгалтером нужно. Как вернусь — наведаюсь в Болотово.
Морозов одобрил:
— Ты это правильно сообразил. Подготовим петицию по всей форме. В Рязань-то поедешь на своем драндулете? Может, лучше машину снарядить?
— «Ява пятьдесят шесть» — не драндулет.
— Допустим. Но как же ты повезешь на нем свою царевну Несмеяну, если вдруг она согласится? Удобств ведь, как сам знаешь, там маловато. Подумай, Андреич. По-моему, как-то не авторитетно, не солидно получится. Чего это нам перед рязанцами скромничать? А вдруг вдвоем возвращаться придется? Чем черт не шутит.
— На руках понесу, лишь бы согласилась.
Морозов усмехнулся, покачал головой.
— Хороший ты парень, Отченаш, а все-таки чокнутый малость.
— Это от бога, Василий Васильевич. Мне и в детдоме, и в школе, и на службе говорили, что какие-то шарики-ролики в моем черепке вразнобой шуруют. Но, по совести говоря, я-то не жалуюсь на них, пусть себе крутятся, как запущены.
Но Василия Васильевича все еще не оставляла прежняя мысль, как бы моряк не застрял там около недосягаемой Насти Уфимцевой. И, глуша просительные нотки в голосе, Морозов проговорил:
— Ты, Ваня, только не поддавайся там ни на какие соблазны. Если у нас чего-то тебе недостает — скажи. Обмозгуем. Изыщем. Решим.
— Об этом, Василий Васильевич, не беспокойтесь. Я ведь к вашему Крутоярову душой и телом прирос. Вот только Настюшка занозой сердце колет. Сам понимаю, что, может, даже глупо все это, ведь видел-то я лишь портрет в журнале. А мысль не оставляет, точит и точит, как жужель. Все о ней и о ней. Потому и еду — то ли судьбу свою найду, то ли освобожусь от этой напасти. А в общем, была не была. Где наша морская душа не тонула и не выныривала.
Выехал он из Крутоярова на рассвете. Все еще спали, когда глуховатый рокот его мотоцикла разбудил предутреннюю тишину деревни, разостлал шлейф голубоватого дыма по улице и красной тающей точкой скрылся на шоссе.
Мимо проносились деревни, поля, перелески. Отченаш зорко всматривался в дорогу, залихватски, на крутом крене обходил попутные и встречные машины. Он наслаждался и этим стремительным движением, и теплым солнечным утром, и мыслью о предстоящей встрече с Настей. То, что эта встреча состоится, он не сомневался. К полудню он был уже в Туле, потом миновал Щекино, Сталиногорск. Отсюда, как он узнал, до Серебряных прудов каких-нибудь семьдесят — восемьдесят километров. Для «Явы», ровно посапывающей мощным мотором, это, конечно, пустяк. В Донском, на автостанции, он заправил его горючим, зашел в шахтерское кафе, закусил и двинулся дальше.
…Село Приозерное показалось внезапно, за раскинувшейся по обе стороны дороги березовой рощей. Остановившись на окраине, Отченаш в бортовые зеркала мотоцикла оглядел себя. Лицо было в пыли, волосы — сплошная путаница, будто колтун в них завелся, на рубашке, на комбинезоне тоже пыль — следы дальнего пути.
— Хорош, ничего не скажешь, — проговорил он расстроенно.
Долго и старательно приводил себя в порядок и затем на малой скорости двинулся по улице.
Какой-то мальчуган, попавшийся ему навстречу, объяснил, где, в каком переулке свернуть, чтобы попасть на молочнотоварную ферму.
Вот наконец и цель его путешествия. Приземистое, из красного кирпича здание стояло поодаль от деревни, расположат на небольшом взгорье. Сзади виднелась силосная башня, несколько складских помещений, угадывались разгороженные луговые делянки.
— Ну, чем ты меня порадуешь, судьба-лиходейка, — шутливо проговорил Иван про себя, ставя на «мертвую точку» мотоцикл около калитки ограждающего ферму забора.
В раскрытых воротах фермы стояла пожилая полная женщина. Она обтирала белым с красными разводами полотенцем руки и пытливо вглядывалась в направляющегося к ней Отченаша.
— Вам кого, товарищ?
— Мне бы надо… Уфимцеву Настю.
— Уфимцеву? — женщина опять пристально и уже с некоторым недоумением посмотрела на Ивана.
— Настя-то у нас есть, только не Уфимцева.
— Ну, она же Степина. Так, кажется?
— Да. Степина. Подождите минуточку, я покличу ее.
Женщина вернулась в помещение, и было слышно, как она кричит там:
— Настя, а Настя, выйди-ка на улицу. Тебя какой-то приезжий спрашивает.
Отченаш от нечего делать механически сорвал несколько веток метлицы. Были они высоки и крупны, верхушки их были тяжелыми и пушистыми.
«Видимо, неплохие земли здесь», — подумалось Ивану. Но подумал он об этом вскользь, мысли были заняты одним: что-то его ждет? Как его встретят и чем кончится вся эта история?
— Вы ко мне?
Отченаш встрепенулся, поднял голову. Перед ним стояла молодая женщина в белом переднике. Да, это была она, Настя. Ивану не надо было никаких доказательств, он узнал бы ее из тысячи. Копна золотисто-ржаных волос, туго стянутых косынкой, серые, удивленные глаза, мягкий овал лица с робкой, чуть застенчивой улыбкой.
— Да, я к вам, — хрипловато ответил Иван.
— Вы, наверное, из газеты?
Отченаш вздохнул:
— Не совсем так, но органы печати имеют прямое отношение к нашей встрече. Может, где-нибудь сядем? — робко предложил он.
— Пройдемте вот туда, в беседку, — показала Настя на не замеченный Иваном затейливый деревянный грибок, что стоял чуть в стороне. Вокруг грибка ровным шестиугольником были поставлены скамейки из струганых вершковых досок.
Шли молча. Настя впереди, Иван чуть сзади. Он смотрел на ладную фигуру Насти, на ее стройные ноги в резиновых сапожках и думал о том, что судьба все же сыграла с ним злую шутку. Ну почему надо было забросить его в тот Ветлужский Приозерск, а не сюда?
— Так, я вас слушаю, — проговорила Настя, усаживаясь на скамейку.
Отченаш вытащил из внутреннего кармана комбинезона конверт, достал из него аккуратно согнутый портрет, когда-то вырезанный из «Огонька», и показал Насте.
Та взяла ветхий листок в руки, долго смотрела на него и, улыбнувшись, проговорила:
— Молоденькая еще была. Но личность свою удостоверяю. — Потом, вопросительно посмотрев на Ивана, настороженно спросила: — Но я не понимаю…
— Сейчас вы все поймете. Только прошу выслушать меня. Несколько лет назад ехал я из Владивостока в Москву. Да, между прочим, меня зовут Иван, Иван Андреевич, фамилия Отченаш. Чудная фамилия, верно? Ну, да это я объясню в дальнейшем, если, конечно, будет необходимо. Работаю в колхозе «Луч». Заведую фермой.
— Так вы что, опыт перенимать приехали? Ничего такого особенного у нас пока не увидите.
— Нет, не за опытом я. Да и ферма-то у меня птичья. Гуси там, утки самых разнообразных пород.
— Тогда совсем ничего не понимаю.
— Несколько минут терпения. Так вот, еду, демобилизовался после службы на флоте. Прикидываю, куда стопы направить. Родителей у меня нема, в детском доме рос. На какой-то станции вышел прогуляться, в киоске журнал к окну приставлен. С вашим портретом. Купил я этот журнальчик и скорей в вагон. Все страницы от строчки до строчки изучил, однако ничего, кроме скупой подписи под снимком: Настя Уфимцева из Приозерья. Фотоэтюд. Ничего себе этюд. Ни адреса точного, ни района. Стал я наводить справки. Оказалось, что деревень и сел с такими или похожими наименованиями — десятки. С месяц так рыскал в поисках Приозерья, где проживает Настя Уфимцева, то есть вы. Мыкался то туда, то сюда. Ну, а потом устроился недалеко от Приозерска, что под Ветлужском. Ферму организовал. У меня сызмальства была любовь к птице. Вас же продолжал искать. За газетами, журналами следил, все отчеты о собраниях, слетах передовиков изучал, среди ораторов вас выискивал. Однажды за какой-то машиной километров десять гнался — показалось мне, что вас в ней увидел. Ошибка вышла. Одним словом, оказались вы, Настя, для моей личности таинственной невидимкой.