На правлении изложила ворох просьб: доильные аппараты сменить, так как вся пневматика сносилась; кормовой рацион далек от нормы и очень однообразен; подачу корма к стойлам давно пора механизировать. Сено, силос и жмых девчата таскают на горбу. Непорядок это.
Потом она еще и еще раз ходила к председателю, поехала в район, добилась и там кое-чего — и автоматические поилки появились на ферме, и транспортерный раздатчик кормов.
— У этой тихони все как по маслу выходит, — сказала как-то завистливая соседка.
Ей возразили сразу несколько голосов:
— Ты Настеньку не тронь. Она сердце и душу во все вкладывает.
— Ненормальная она какая-то. Помните, как с этой Кулемой-сорокой возилась?
— А ты попробуй вот приучи такую непоседу. Только Настенька и могла такое.
Как-то шла Настя с фермы и увидела на тропе беспомощного сорочонка со сломанным крылом. Видимо, из гнезда выпал.
— Что же ты, кулема несчастная, так оплошала, — проговорила Настя. Подобрала сорочонка, вылечила, выходила. Потом, куда бы ни шла Настя, Кулема за ней. На ферму или в правление, на улицу ли в воскресенье — все равно сорока где-то тут, рядом. Людей не боится, но в руки никому не дается. Крикнет ей Настя: «Кулема, пошли!» — «Пошли», — соглашается сорока и то прыжками, то небольшими перелетами — за хозяйкой.
На ферме Кулема да кудлатый рыжий пес Квас доставляли дояркам немало веселых минут. Сорока, дразня пса, верещит: «Каквас, Каквас», он сломя голову мчится за ней. Но где ему догнать Кулему. Только он уляжется в холодке, она опять рядом прыгает. И опять шум и гам, дым коромыслом. Скандалила Кулема и с деревенскими курами, что приходили на ферму кое-чем поживиться. Как только появлялись они, сорока начинала костить их на своем трескучем сорочьем языке. Несколько раз даже драку затевала. И только после одной схватки с предводителем куриной стаи — огромным желто-огненным петухом, потеряв полхвоста, стала осторожнее, трещала свои ругательства, сидя где-нибудь на дереве или на застрехе.
Проказ за Кулемой было немало.
Посадила мать Насти лук. Утром приходит на огород, весь он вытаскан и сложен в кучку. А сорока сидит на яблоне и о чем-то восторженно верещит. Видимо, похвалы ждет за свою «работу». Не миновать бы ей трепки, да Настя заступилась.
Потом сорока куда-то пропала. То ли ястреб ею поживился, то ли подбил кто. Настя искала ее по всем окрестностям, да так и не нашла. И переживала эту потерю долго. Какая-то теплая капелька ушла у нее из души.
…Замуж Настя Уфимцева вышла прошлой осенью, свадьбу играли всем колхозом. Так уж повелось здесь. Когда кончаются все полевые работы, в преддверии Октябрьских праздников, начинаются свадьбы. В прошлом году их было сразу семь. Правление колхоза не поскупилось — торжества были радостные, веселые, на весь район.
С Борисом Степиным Настя была знакома давно, еще по техникуму, учились вместе — она на зоотехника, он на отделении механизаторов. Парень видный. Рыжеватая, кудрявая шевелюра, серые с поволокой глаза, чуть медлительная, уверенная походка. Настя, однако, его не замечала. Да и Степин не проявлял к ней особой заинтересованности. Как живем, землячка? Ничего. Ну молодцом. Одним словом, здорово да прощай — вот и все знакомство. Когда же он стал работать в ремонтной мастерской рядом с Приозерным, зачастил сюда. Скоро все поняли почему. Около Насти увиваться стал. Разглядел-таки землячку.
Ухаживал Борис долго и настойчиво, но роман их чуть было не расстроился. В мастерских его уважали, бригада ремонтников, которую он возглавлял, слыла лучшей. Не отказывали во внимании бригадиру и окрестные молодухи. А с Настей все шло иначе. Он попытался с ходу, на второй или третий вечер, «добиться своего». Но встретил такой гневный отпор, что оторопел. С месяц Настя не разговаривала с ним. Наконец Борис, улучив момент, увел ее от девчат, и они пошли за село, по большаку. Парень решил внести ясность в их отношения.
— Настя, ты, я вижу, на меня обиделась. А ведь зря. Я же не просто так, я из самых что ни на есть серьезных побуждений. И потому решим наш вопрос немедленно и как полагается. Поженимся. Отличная пара будет, честное слово. — Видя, что Настя молчит, Борис продолжал: — Ты ведь не знаешь, как я мучался все это время. Ты даже не представляешь. И убедился: ты, только ты должна быть подругой моей жизни. Конечно, тут нужна взаимность, наличие, так сказать, чувств с твоей стороны. Ты как ко мне относишься?
Настя не спеша ответила:
— В общем-то хорошо.
— Ага. Люблю ли тебя, я не знаю, но кажется мне, что люблю. Так, кажется, сформулировал один из классиков. Ну, ничего, стерпится-слюбится. Конечно, решать тебе, но заявляю ответственно: жалеть не будешь. Я постараюсь…
Настя к словам Бориса отнеслась серьезно. Она поняла, что за этой шутливо-напористой речью парень скрывает свое смущение, неловкость. И, видимо, у него к ней действительно настоящее чувство. А у нее к Борису? Вот на этот вопрос она даже себе пока ответить не могла. Поэтому на его решительное предложение ответ последовал осторожный:
— Я подумаю, Борис.
— Ну, чего ж тут думать? Ей-богу, я парень неплохой. — И, видимо, решив, что надо подкрепить эти слова чем-то более весомым, добавил: — Обижать не буду, наоборот, на руках буду носить.
— Ну, ну, не завирайся, — усмехнулась Настя. И не успела охнуть, как оказалась на руках у Бориса. Он нес ее долго, часто и жадно целуя.
— Ну, хватит, Боря. Надорвешься.
Думала-гадала Настя целых полгода. Борис настаивал, неотступно следовал за ней по пятам, упорно уговаривал согласиться на свадьбу. Да, с ним, кажется, все было ясно. Сказать же, что ее тоже захватило чувство к Борису, она не могла. Не было того всепоглощающего влечения, нетерпеливой, все заглушающей радости от встреч, пронизывающего сладкого биения сердца от прикосновения, пожатия руки, мимолетного поцелуя.
«Холодная я, видимо, бесчувственная», — неприязненно думала Настя о себе. Решила посоветоваться с матерью. Та подошла к делу по-житейски:
— О гнезде тебе думать уже пора, доченька. А Борис парень видный. Народ в деревне о нем по-доброму говорит. Иди, иди, доченька, иди. Чего же тут думать?
Может, Настя раздумывала бы и дальше, но поездка на районный слет передовиков ускорила ее решение.
Там Степина хвалили, ставили в пример. Оказывается, его бригада за короткий срок сумела усовершенствовать поступившие картофелеуборочные комбайны. Это позволило ускорить копку картофеля, уменьшить потери.
Борис сидел рядом с Настей и, когда пошла речь о нем, чтобы скрыть смущение, проговорил:
— Вот заладили. Тоже нашли героя.
В перерыв, сразу как только вышли из зала, торопливо стал объяснять:
— Мы с ребятами помудрили малость над машинами-то. Последнюю секцию каскадного элеватора повернули на целых девяносто градусов и поставили поперек первой секции. А чтобы была точная укладка в междурядья, в конце установили регулируемый пружинами щиток… Ты понимаешь? Ерундовина, в сущности. И чего они такую похвальбу устроили? Неудобно даже.
Настя пристально посмотрела на Бориса, на его смущенный вид.
— Не переживай, Боря. Слава — дело не вечное.
Людское уважение все-таки много значит. Настя после районного слета, сама не заметив этого, стала внимательнее приглядываться к Борису, перестала вышучивать его и серьезно подумывала над его предложением. Он вновь заговорил о нем, и она согласилась на свадьбу. И вот уже год они жили под одной крышей.
Борис оказался довольно заботливым хозяином. Дом Уфимцевых, подзапущенный из-за отсутствия мужских рук, выглядел сейчас иначе — и венцы новые подведены, и кровля перекрыта, и окна, обрамленные новыми наличниками, веселее смотрят на деревенскую улицу.
Он был трудолюбив по натуре и никогда не сидел без дела — вечно что-то строгал, пилил, мороковал над какими-нибудь замысловатыми приспособлениями. И бригада ремонтников, да и все мастерские, по праву считали его умельцем с золотыми руками.
И все-таки кое-чем Настя была недовольна. Правда, об этом никто не знал, кроме нее и Бориса. Да, собственно, знать-то было нечего — речь шла о житейских мелочах. Так, во всяком случае, думал Борис, и до поры до времени так же думала и Настя.
Как-то незаметно из их жизни ушло, стало ненужным и лишним многое из того, что было когда-то дорого обоим. Когда Настя затевала какой-либо разговор, не касающийся прямо его или ее дел или не имеющий отношения к делам домашним, Борис замолкал, а потом, найдя какой-нибудь предлог, ускользал из избы. И уже через минуту из небольшой мастерской, что он устроил под навесом, слышались или стук молотка, или напевы циркулярки.
Как-то вечером Борис оказался дома раньше Насти. Она пришла вскоре и позвала мужа на улицу.
— Ты чего? — спросил он, выходя на крыльцо.
— Посмотри, какой закат, — показала она западную кромку неба.
А закат был действительно необычным, жутковатым. Солнце медленно уходило за горизонт, а оттуда выползала густая, черно-синяя туча. Солнечные лучи все еще пробивались через разрывы клубящихся облаков, окрашивая в пурпурно-малиновые тона свободную часть неба. Туча бесновалась, бросала на землю взрывы ураганного ветра, рвала небо искрящимися молниями, но все никак не могла погасить эти солнечные отблески. Наконец это ей удалось. Она закрыла своим мохнатым иссиня-черным пологом всю западную часть неба и ударила по земле строенным раскатистым громом.
— За этим ты меня и звала? — усмехнулся Борис. — Фантазерка ты у меня. — И с этим вернулся в дом.
Вскоре Настя привезла из районного центра только что поступивший в продажу двухтомник Есенина.
— Ты послушай, послушай, как он о наших рязанских краях пишет:
Спит ковыль. Равнина дорогая,
И свинцовой свежести полынь,
Никакая родина другая
Не вольет мне в грудь мою теплынь.
Борис прервал ее, продолжил:
Знать, у всех у нас такая участь,