Курганов, выслушав Отченаша, долго молчал. Ведь действительно стоящее, разумное дело. Но попробуй запряги в одну упряжку все эти организации. Кто это сможет сделать?
Озеров, сидевший рядом на скамейке, словно угадал его мысли:
— Отченаш меня не раз допекал: кто все-таки должен решить — быть или не быть этому хозяйству? Мы вместе ломали голову, и, поверишь, Михаил Сергеевич, вразумительного ответа я ему не дал. Не знаю, честное слово, не знаю.
— Вообще я считаю, недооценивается у нас это дело, — в раздумье проговорил Отченаш. — Мне в академии объяснили, что водоемы, расположенные на территории колхозов и совхозов страны, занимают площадь более двух миллионов гектаров. Они, ученые-то, подсчитали, что если с умом использовать эти водоемы, то можно получать столько же рыбы, сколько вылавливается в Черном, Азовском, Каспийском и Аральском морях, вместе взятых.
Курганов не спеша проговорил:
— Ну что же, Иван Андреевич, дело ты затеваешь, как мне кажется, интересное. Давай-ка мы с тобой встретимся в Приозерске. Потом в нашем обкоме потолкуем…
Озеров с хитроватой улыбкой шутливо толкнул Отченаша в бок:
— Ты бы, Иван, с Михаилом-то Сергеевичем посоветовался и о том, как тебе свой личный узел развязать. Он ничуть не проще проблемы с плавнями.
Отченаш помрачнел.
— Николай Семенович, зачем ты об этом? Сам разберусь.
— Что-то долго разбираешься. Сколько времени как чумной ходишь, все гадаешь: быть или не быть? И это морская душа? Нет, что-то ты тут, Иван, слабину даешь.
Курганов заинтересовался:
— Если желание есть, расскажите. Сподобимся женской половине рода человеческого, пошушукаемся на личные темы.
И Иван рассказал. Как на журнал когда-то наткнулся, как в этих краях обосновался, как искал Настю. О своей недавней поездке к ней. Рассказывал, иронизируя над собой, но сквозь узор шутливого, облегченного разговора то и дело прорывались грустные, тоскливые ноты.
Курганов слушал исповедь взрослого, красивого человека и видел, с каким волнующем обожанием он говорит о никому не известной Насте Уфимцевой, думал о том, как часто несправедливо поступает судьба, не сводя под один кров таких людей.
Помолчав, он в раздумье проговорил:
— Случай, Иван Андреевич, трудный. Муж там, семья.
— Не любит она его, понимаете, не любит.
— Это она сама сказала?
— Нет. Но я чувствую.
— Вышла же за него.
— Бывает и такое.
— Бывает. В жизни все бывает. Только надо помнить, что на чужой беде счастья не построишь… Конечно, если у вас у обоих такое огромное чувство, что друг без друга вы просто не можете, тогда…
— Что тогда? — с плохо скрытым волнением перебил его Отченаш.
— Тогда, моряк, тебе надо вновь ехать в это самое Рязанское Приозерное и привозить Настю Уфимцеву в Крутоярово.
— Я ему то же самое втолковывал. И не раз, — заметил Озеров, — только, по-моему, Иван морскую закалку растерял.
Отченаш обжег его обиженным взглядом.
— Ты, Николай Семеныч, меня не заводи, я и так будто под током хожу.
Все замолчали. Отченаш встал и отошел к берегу залива, долго стоял там, подставив лицо ветру, освежающей влаге, тянущей с водной глади.
Курганов заметил Озерову с упреком:
— Ты зря, Николай Семенович, торопишь его. На ошибку можешь толкнуть парня.
— Да никакой ошибки тут, на мой взгляд, не будет. Письмо она ему на днях прислала. Ездил-то не очень давно — и на тебе, уже послание. Мать похоронила, горе. Огромное. Понятно. Но если Иван для нее просто знакомый, то с чего она вдруг перед ним душу-то будет раскрывать? А она ведь именно это и делает. Нет, или я ничего не понимаю, или у них действительно что-то глубокое, необычное. Бывает же любовь с первого взгляда.
Курганов вздохнул.
— Может быть и так. Но ты с ним все же поаккуратнее. Парень-то уж очень славный.
— Ладно, учтем. — И с надеждой спросил: — Как, Михаил Сергеевич, останемся на вторую зорьку или по домам?
— Ну что ты. В кои-то веки выбрались. Вечернюю зарю, может, и пропустим, пусть утки поуспокоятся, а на утреннюю махнем во что бы то ни стало.
— Хорошо. Тогда идите отдыхайте, а я рыбки пойду половлю. Макару Фомичу обещал лещиков и плотвичек привезти. Очень хочется старику свежей рыбки. Даже как-то сам к реке ходил. Только силенок не хватило наметкой орудовать.
— Это ты очень хорошо решил. Порадуй старика.
— Плох он становится, — озабоченно проговорил Озеров, вставая. — Боюсь, долго не протянет.
— Ну-ну, не надо так, — нахмурился Курганов. — Старики народ жилистый.
Курганов пошел в дом. Здесь стоял богатырский храп отдыхающих охотников. Младший Курганов устроился сразу на обеих стоявших рядом раскладушках — своей и отцовской. Осторожно подвинув сына, Михаил Сергеевич улегся на скрипучие пружины.
Часа через два, когда солнце склонилось над гребнями лесных урочищ Крутояровских плавней, Курганов вышел во двор. Вслед за ним вышел и Озеров.
Заговорщически подмигнув, Курганов спросил:
— Как, Семеныч, может, махнем на вечернюю? Смотри, тишь-то какая. Да и постреливают вроде.
— А Гаранина будить? Спит он как убитый.
— Да, не повезло Валерию Георгиевичу. Какую зорьку пропустил.
— Мы тут маху дали. Была у меня мысль задержать катер еще на полчаса. Да что-то заспешили. Досталось им со спутницей. Хорошо еще, что дотемна из болот выбрались, а то мало ли что могло случиться.
— Буди и его, а то неизвестно, как утренняя-то охота удастся.
Утренняя зорька у них вообще не состоялась. Поздно вечером на базу прибыл посыльный. Курганова и Гаранина вызывали в Приозерск.
Загорелись Ракитинские леса.
Глава 5СХВАТКА В РАКИТИНСКИХ ЛЕСАХ
Курганов и Гаранин вернулись в Приозерье на рассвете и проехали прямо в управление. Рощин торопливо рассказывал:
— Загорание на торфополях, и, кажется, довольно обширное. Звонил Лепешкин из Дубков. Волнуются они там. Меры-то принимают, но боятся, что своими силами не справятся. Просят прислать людей и технику. Мы отправили несколько автомашин. Но пока мало. Что-то неспокойно у меня на душе. Может, я подскочу по-быстрому туда и все посмотрю на месте и позвоню?
…Рощин выехал через полчаса и нещадно торопил водителя. Тот без этого понимал спешность дела и выжимал из машины предельную скорость. Скоро они были в Ракитине, а оттуда метнулись в Дубки.
Степан Лепешкин, когда Рощин вошел в контору колхоза, с надрывом, шумно кричал в телефонную трубку:
— Да, выехали, выехали люди. Вот-вот должны быть у вас. Всех, кого можно было, собрали. Под гребенку. Не дай бог, здесь что случится, некому будет воды из колодца достать. Два бульдозера, трактор и пожарная машина тоже вышли. Делаем все, что можем. Вот товарищ Рощин приехал из Приозерска. Обмозгуем с ним ситуацию еще раз. Да, да, звоните как можно чаще.
— Ну как, Степан Иванович, положение, как видно, довольно серьезное, — здороваясь с Лепешкиным, проговорил Рощин. — Так ведь?
Лепешкин не успел ответить, как вновь затрещал телефон, и, ожидая, пока закончится у Лепешкина такой же нервный разговор, Рощин вспомнил свой первый приезд сюда, в Дубки. Было это давно, во время компании по укрупнению колхозов. Не хотели тогда Дубки объединяться с соседями, всячески затягивали проведение собрания. Толя Рощин, тогдашний комсомольский секретарь района, больше часа читал им лекцию, просвещал, убеждал. Слушали его спокойно и, как ему показалось, равнодушно, незаинтересованно. Наклонившись к Лепешкину, Рощин нервно прошипел:
— Я гляжу, вы решили стоять на своем? Никто же не слушает, о чем я толкую.
Лепешкин ухмыльнулся:
— Да вы не серчайте, мы на объединение согласны. А политическую ситуацию вы, того… разъяснили очень хорошо и обстоятельно.
И когда бы ни встречались они с Лепешкиным, тот всегда чуть хитровато улыбался. А может, это Анатолию Рощину только казалось? Не до того, наверное, Степану Лепешкину — председателю большого объединенного колхоза, — чтобы помнить столь незначительный эпизод. И конечно уж не до воспоминаний было сейчас.
Когда Лепешкин повесил трубку, Анатолий попросил:
— Давай, Степан Иванович, информируй подробнее.
— Обстановка непростая. Пожар начался позавчера в мелколесье, что примыкает к Бакшеевским торфяным разработкам, то ли костер кто разжег, то ли еще что. Работники торфоучастка огонь погасили, но где-то он ушел вниз, возникло три новых очага. Да еще ветер некстати поднялся. Все торфозаготовители на ногах, наши тоже уехали. Но вот только что звонил Макеев — начальник Бакшеевских торфополей, — он опасается, что имеющимися силами загорание не ликвидировать.
Анатолий, не откладывая, тут же обо всем услышанном сообщил Курганову.
Слушая взволнованные, заглушаемые помехами слова Рощина, Курганов по местному телефону вызвал Мякотина:
— Иван Петрович? О пожаре в Ракитинских лесах слышал? Ну так вот, партийное поручение тебе — бери все в свои руки. Не стесняясь. В полном объеме.
Мякотин усомнился:
— Ведь моя-то власть распространяется только…
— Знаю. Сейчас не до формальностей. Мобилизуй всех и вся, независимо от территориальности и подчиненности.
— Попробую.
— Без всяких «попробую». Делай, как говорю. И смелее. Ты сможешь.
…Через два часа шло экстренное заседание Приозерского горисполкома. Присутствовали руководители предприятий, строительных трестов, автохозяйств, расположенных в Приозерске и вокруг него, работники административных и коммунальных служб Приозерска. Мякотин коротко объяснил, что произошло в Ракитинских лесах, объявил, кто и сколько должен выделить людей, грузовых автомобилей, тракторов, бульдозеров, спецодежды, инструмента. Закончив читать разверстку, снял очки, подслеповато посмотрел на участников заседания:
— Может, у кого есть вопросы, возражения?
Он с тревогой и настороженностью ждал ответа. Ждал споров, ссылок на трудности, на неотложные дела, которые, конечно же, были у каждого. А от многих присутствующих ждал и таких заявлений, что горисполкому они не подчинены и потому разверстку принять не могут. Но настроен Иван Петрович был воинственно, непримиримо, и это почувствовали все присутствующие. Во всяком случае, возражений никто не высказал. Да и дело-то было слишком серьезным, чтобы вступать в споры и пререкания.