— Ладят они с ним?
— По-моему, да. Управление-то огромное, колхозы и совхозы трех районов объединяет, дел по завязку — до распрей ли тут…
— Я к тому, что Гаранин на серьезное выдвижение котируется. Правда, последнее время что-то замолчали. Не иначе, дело рук Курганова.
Озеров суховато ответил:
— Насколько мне известно, Гаранин отказался сам.
Звонов удивился:
— Да что ты! Ну тогда это характер. — И, толкнув Озерова плечом, потребовал: — А теперь давай о себе. Что у тебя и как? Почему застрял в Березовке? Кто и за что тебя в ней законопатил? Давай, давай, исповедуйся!
Озеров усмехнулся:
— Все наоборот, Олег. В Березовку я попросился, если ты помнишь, сам. С тех пор председательствую в колхозе. Кое-что удалось сделать. Вот, пожалуй, и все.
Звонов покосился на Озерова и вдруг, с хмельной доброжелательностью, похлопал его по плечу.
— Молодчага! Вот на таких земля держится. Писать о тебе буду, обязательно! А что? Журналист, газетчик, сам, своими руками хлеб растит… Во главе масс… Обязательно напишу.
— Ну писать у нас есть о ком, интереснейшие люди есть. Вот недавно мы похоронили Петровича. Ну, Мякотина. Председателем исполкома был. Вот жизнь человек прожил.
— А что с ним приключилось? Ведь здоровяк был.
— При тушении ракитинских лесных пожаров погиб. Или возьмем Беду Макара Фомича. Ты его должен помнить, он еще до меня председательствовал в Березовке. Вся полувековая история деревни через его жизнь прошла. Ходячая энциклопедия, а не старик.
— Такой маленький, щупленький, задиристый. Что-то от Щукаря в нем? Верно?
— Точно. Значит, помнишь. А вот тебе еще один уникальный случай. По соседству с нами, в колхозе «Луч» бывший моряк обосновался и такие дела с птицей и рыбой раскрутил… У него, между прочим, и личная история достаточно романтическая… Очень советую познакомиться.
Озеров говорил как-то медлительно, с паузами. Чувствовалось, что мысли его отвлекает какая-то неуходящая забота. Звонов заметил это, насторожился:
— Старик, ты что? Может, того, покаялся, что к себе меня тащишь? Так давай переиграем. Я и в Приозерске найду чем заняться.
Озеров, спохватившись, объяснил:
— Да что ты, Олег. Дело в другом. Смотри, как дождь-то хлещет. Что будем делать, если он еще неделю или две лить будет?
— Да, с природой мы справляться не научились, — деловито заметил Олег.
После некоторого раздумья Озеров проговорил:
— Конечно, последнее время она нас подводит частенько. Но и беспечность есть у нашего брата, надежда на авось… Это факт.
— А ты, Озеров, самокритичен, оказывается. Но все-таки я не понимаю, почему ты застрял в этой своей Березовке?
— Застрял? Неточно выражаешься, коллега. Почему прилепился к ней? Нравится — вот и вся причина.
— Может, личное что?
— Ну и личное, конечно. Жена, сын. Все как у людей.
— Удивляешь ты меня. Ведь когда-то я, да и все в редакции, завидовали тебе. Способности же были, талант даже.
— Ну, какой там талант? Набил руку да и пописывал статейки на текущие темы. Вот, коли у тебя талант, так он проявился.
— Тоже, брат, с трудом. Его величество случай помог.
…Нина Семеновна, только что вернувшись с токов, неприбранная, непричесанная, увидев подходивших к дому мужчин, ринулась в горницу, чтобы хоть как-то привести себя в порядок.
Озеров, когда вошли в дом, спросил:
— Ну что, сразу пойдем знакомиться, как хлеб спасаем, или завтра с утра?
Нина решительно возразила:
— Ну зачем же сейчас-то? Я только что с токов. Все идет как следует. Так что не на тока пойдем, а ужинать будем. Надо же накормить гостя. А вас, Олег Сергеевич, просто невозможно узнать.
Звонов, польщенный этими словами Нины, с довольной ухмылкой рассказал:
— Сегодня заглянул в бывшую нашу епархию, в редакцию местного органа печати. Видели бы, что там было! Коллеги дара речи лишились. Еле-еле я их в порядок привел.
…Стол Нина Семеновна собрала хоть и наскоро, но вполне добротный. Звонов, оглядев его, даже руки потер от удовольствия.
— Как-то в Риме, — садясь за стол, заговорил он, — несколько зарубежных коллег обратились ко мне с вопросом: откуда я, где начал свою журналистскую карьеру? Я им говорю: в Приозерье, в газете «Голос колхозника». Переглядываются, не слышали, видишь ли, о таком географическом пункте и его печатном органе. Так вот, говорю: записывайте и запоминайте, теперь будете знать.
— Рим… — мечтательно произнесла Нина. — Колизей, Форум, собор Святого Петра, музей Ватикана… Знаешь, Озеров, как хочешь, но мы с тобой должны собраться в вояж.
— Все в туристическую поездку меня агитирует, — пояснил Звонову Николай.
— А что? Это сейчас запросто. Я как-то иду по Нью-Йорку, слышу русскую речь. Разговорились — оказывается, туристы из Минска.
— Олег Сергеевич, а какой город на вас произвел наиболее сильное впечатление? Нью-Йорк, Париж, Рим? — спросила Нина.
— Вы знаете, на этот вопрос трудно ответить. Все города по-своему интересны. Рим — это старина, история, как вы верно заметили. Париж — строжайшая симметрия улиц. Эйфелева башня, Елисейские поля. Нью-Йорк — стекло, бетон и этакие башни в сто и больше этажей. Но знаете, что на меня произвело самое сильное впечатление в этом самом Нью-Йорке? Стейк. Да, да, стейк. Ну, такой огромный кусок мягкого жареного мяса, который подают на деревянном блюде. Чудо! Он уступает только бифштексу по-флорентийски. А если перед этим еще стаканчик виски со льдом пропустишь…
— А американские фермеры, что приезжали к нам, — с усмешкой заметил Озеров, — предпочитали нашу «Столичную».
Звонов подтвердил.
— А они и у себя ею не брезгуют. Только пьют как-то по-чудному, без закуски. Я никак не мог привыкнуть.
Нине Семеновне, однако, хотелось послушать путевые впечатления Звонова.
— Вы, кажется, недавно в Ливане были? — спросила она.
— Пришлось.
— Баальбек видели?
— Баальбек? Это что, город?
— Ну, Баальбек… Гигантский храм, возведенный древними римлянами на караванных путях между Востоком и Европой.
— Нет, на этот раз не пришлось. Но слышал, слышал об этом. Надо будет взглянуть при случае. Ну, а вы-то как тут?.. Просветите меня, отставшего от сельской жизни. Чем живут героические труженики колхозной деревни?
Вопрос был задан с оттенком иронии, и Нину и Озерова несколько задела эта интонация гостя.
— Ну, если выражаться твоей же терминологией, — чуть суховато начал Николай, — героические труженики колхозной деревни, как я тебе уже говорил, спасают хлеб. Такой осени старики не помнят. Вот утром будем осматривать хозяйство — убедишься, какой ценой достается каждый центнер. Ни сил, ни времени, ни здоровья не жалеют люди. Вот даже сейчас, слушать тебя интересно, и я рад встрече, но, откровенно говоря, все время мысль сверлит: а как там на полях и на токах?
Нина мягко упрекнула мужа:
— Я же говорила тебе. День прошел нормально. С учетом погоды, конечно. И на токах все в норме — обмолот идет. Так что не терзайся, председатель. А вы, Олег, расскажите что-нибудь о ваших скитаниях по свету. Ужасно тянет побродяжничать. Весь мир бы объездила.
Олег, уже оконфузившийся малость на Баальбеке, решил на сей раз взять реванш. Говорить он все-таки умел, и довольно красочно описал Канны, Прагу, Женеву.
Нина предложила:
— Я думаю, нам пора выпить кофе.
— Что, в Березовке и кофе пьют?
— Так же как и везде — кто чай, кто кофе.
Звонов, с прищуром поглядев на Николая, проговорил:
— Ты знаешь, Николай, у тебя отличнейшая жена!
— Знаю.
— Ничего ты не знаешь! Не будь мы друзьями, увез бы я Нину Семеновну из вашей Березовки.
— Не увез бы.
— Это почему?
— А я бы тебя на дуэль вызвал. И пристрелил.
Нина Семеновна, убирая со стола, с усмешкой проговорила:
— Пейте кофе, дуэлянты. Остынет.
…Рано утром Озеров и Звонов, облачившись в плащи и натянув резиновые охотничьи сапоги, направились осматривать хозяйство.
— Начнем с полей, с Березовкой потом ознакомимся, — предложил Озеров.
— Командуй сам, председатель. Хвастайся своими успехами.
Побывали на нескольких полях, здесь, по ступицы увязая в вязкой земле, надсадно ревя моторами, двигались комбайны. Трактора с трудом тащили за собой жатки. То и дело застревали самосвалы с зерном, и людям приходилось помогать им выбираться из земной хляби.
На крытых токах стоял неумолчный гул молотилок и веялок, люди работали напряженно и молча, дорожа каждой минутой. К Озерову у них было немало дел, но видя, что председатель не один, воздерживались, не докучали вопросами.
Звонов предложил:
— Может, хватит? Пойдем в правление?
— Надо бы на Журавлиную излучину сходить.
— А что это такое?
— А вон, посмотри. — Вдалеке, сквозь серую сетку дождя, проглядывался пышный шатер деревьев. — Это и есть наша Журавлиная излучина — место сходок, сборищ, гуляний всей здешней округи. Ваза и Славянка там сходятся.
— Нет уж, как-нибудь в другой раз.
И дома, обнесенные палисадниками, с отцветшими уже и поникшими под дождем мальвами и золотыми шарами, и аккуратные, ухоженные дорожки, ведущие к избам, — все, несмотря на серую пасмурность дня, выглядело устроенно, добротно. Указав на двухэтажный каменный дом с белыми колоннами, Звонов спросил:
— А это что за хоромы?
— Правление, клуб, библиотека.
— Э, друзья, вы явно к коммунизму приближаетесь.
— Приближаемся, но, к сожалению, медленно, — ответил Озеров.
В правлении Звонов устало опустился на стул, закурил. Взгляд его упал на макет, что висел на боковой стене комнаты. Это был план Березовки, который был разработан еще в первые годы пребывания здесь Озерова. Застроенные участки плана были заштрихованы, те же, что ждали своей очереди, остались нетронутыми, как бы напоминая хозяевам, что немало им еще предстоит сделать, чтобы Березовка стала такой, какой виделась зодчим.
Показав на макет, Звонов заметил: