Корягин вторично позвонил Гаранину, настаивая на запрещении траншейного хранения зерна. Гаранин удивился:
— Степан Кириллович, объясните мне, вы-то при чем? План госпоставок будет выполнен.
— А если нет? Если немалая часть зерна погибнет?
— А так его погибнет еще больше.
Возмущенный Корягин, поняв, что его не послушают, отправил «молнию» Ключареву. Да еще добавил кое-что по телефону. Тот обещал вмешаться.
Степан Кириллович теперь был уверен, что зятек его — Василий Крылов — на этой истории хватит лиха. Ох, хватит. Отношения между ними так и не сложились. Виделись они редко, здоровались сухо, будто чужие. Когда Корягина восстановили в партии и доверили руководство опорным пунктом «Заготзерно», он и думать перестал о своих алешинских родичах. Даже бывая в Алешине по делам, останавливался не у них, а в Доме приезжих. Неприятно все это было Василию, горестно Зине (отец все же), но все их попытки наладить отношения со строптивым стариком пока ни к чему не привели.
Ключарев после телеграммы и звонка Корягина связывался с Гараниным по телефону.
— Вы знаете, товарищ Гаранин, что у вас в колхозах делается? Знаете, что губят зерно — ценнейшее народное достояние?
— Понимаете, товарищ Ключарев, все, что можно мобилизовать для сушки зерна, мобилизовано. Все. Но часть хлеба гибнет, проливные дожди идут, как вы знаете, уже второй месяц. Любые средства приходится использовать, чтобы свести потери к минимуму.
— Я требую немедленного прекращения закладки зерна в траншеи. А председателя Алешинского колхоза Крылова, как зачинщика, предлагаю снять с работы и отдать под суд. И наказать надо всех, кто занялся этим неблаговидным делом, наказать, несмотря на все их заслуги.
— Ну, такие крутые меры, какие вы предлагаете, мы применить не можем, да я и не считаю нужным. Как это можно снять Крылова? Пошлют меня колхозники подальше, и все. Мы готовим пленум партийного комитета управления специально по траншейным делам. Разберемся.
Ключарев со вздохом проговорил:
— Никак вы, Гаранин, не отвыкнете от райкомовских штанов. Все стараетесь в демократию играть. Издайте приказ, и все. Остальное — дело прокуратуры, она законы знает.
— Ну, в целях уточнения истины скажем, что в демократию мы не играем, а стараемся жить ее нормами. Что касается прокуратуры, торопиться не следует. Приезжайте на партком. Если подскажете, что делать в нынешней ситуации, будем только благодарны.
— Приеду, обязательно приеду. И поблажек от меня пусть никто не ждет.
Ключарев сдержал свое обещание, и вот сейчас приозерские коммунисты слушали его суровую речь.
Конечно, многое из того, что он говорил, было правильно. И опасно, и рискованно так складывать хлеб. Сушку зерна надо организовать шире и темпы сдачи государству усилить. Все верно, но как это сделать? Руководители хозяйств, сидевшие на заседании парткома, уже давно бились над теми же вопросами. Они не спали ночей, им редко удавалось переодеться в сухую одежду. Колхозники и рабочие совхозов делали все, что было в их силах, чтобы уборка шла, чтоб хлеб не остался в поле, не погиб.
И именно поэтому участников заседания удивляло, почему представитель области рьяно обрушился на Крылова, Морозова и некоторых других председателей за траншеи. Это же выход из положения, пусть не лучший, но выход. В чем же дело?
Ключарев наконец кончил говорить. Установилась тишина. Затем посыпались вопросы, реплики, замечания.
Первым начал Морозов.
— Вопрос к вам, Зосим Петрович. Вот вы утверждаете, что этот метод хранения допотопный, доморощенный, негодный. Но он же применялся и применяется на Алтае, в Поволжье. И зерно удается сохранить.
Вслед за Морозовым раздался голос Озерова:
— Допустим, что траншейный способ не лучший. Но, с учетом наших условий, что вы можете предложить другое?
Рощин, резко повернувшись на стуле, уперся сверлящим взглядом в Ключарева:
— Вы усматриваете в действиях Крылова, да и других товарищей, попытку скрыть зерно от государства. Но ведь это неверно. Мы проверяли. Весь хлеб оприходован до последнего килограмма, все накладные налицо.
Ключарев гневно пожал плечами.
— Ну как вы не понимаете, что из траншей будете извлекать не зерно, а сопрелую массу, которая даже не пойдет на корм скоту.
— Вот тогда и громите нас, снимайте, — взвился Крылов. — А зачем заранее-то в колокола бить? А я вот уверен, что хлеб будет сохранен. Выполним и поставки. Мы ведь и сейчас вроде не самые отстающие. Все, что сушим на закрытых токах и на печах, сдаем. К тому же мы делали это не ради звонкого рапорта, а в интересах государства.
— Ничего вы, товарищи, не поняли и спорите зря, — мрачно и желчно заметил Ключарев. — И спорите, между прочим, не только со мной, с облисполкомом. Есть его решение запретить закладку зерна в траншеи. Заложенное туда зерно поднять, чтобы не допустить его гибели.
Гаранин, услышав это, спросил:
— А когда было такое решение?
— Два дня назад.
— Решение облисполкома — фактор немаловажный, — в раздумье проговорил Курганов. — Жаль только, что вы поспешили с ним.
— Ну да. Надо было с вами посоветоваться.
— А что, может, и надо было.
Курганов задумался. Он понимал, что история с траншеями приобретает теперь, после решения областного Совета, более серьезный характер. Могут обвинить в партизанщине, самоуправстве, в неподчинении органам власти. А обком-то что же? Неужели он согласен с таким решением? Курганов знал, что в настоящее время Заградина нет в Ветлужске — он в зарубежной поездке. Значит, вопрос согласовывался с Мыловаровым? Да, всего скорей, это его почерк.
Владимир Павлович Мыловаров последнее время стал основательно расходиться с первым секретарем обкома в оценке многих событий и фактов жизни области. И так как разногласия и споры первого и второго секретарей касались довольно больных и близких активу дел, скрыть их было невозможно. Да Заградин и не стремился к этому, он не раз на пленумах и областных совещаниях актива ставил те или иные вопросы, оговариваясь, что в бюро обкома по ним нет единого мнения, что, в частности, товарищ Мыловаров имеет иную точку зрения. Бывало и так, что он отказывался от каких-то своих мыслей и соображений, видя, что актив с сомнением, без единодушия относится к ним.
От этих мыслей Курганова отвлек Ключарев:
— Вы правильно сказали, товарищ Курганов, что решение облисполкома факт немаловажный. Ну так и действуйте соответственно. Обсуждать тут нечего, надо просто исправлять глупости, что натворили.
Поднялся Гаранин. Выступление он начал глуховато, сдерживая волнение. Но непримиримая интонация почувствовалась сразу.
— На днях мы с товарищем Ключаревым обсуждали этот вопрос по телефону. К общему решению, к сожалению, не пришли. Не придем, видимо, и сегодня. Вы видите, что творит всевышний? — Он показал на окна. По ним бил ливень, как бы напоминая людям, что их горячие споры его не касаются и укрощать свой разгул он не собирается. — Траншейный метод применяем не потому, что такие уж упрямые, и, конечно, не потому, что хотим утаить что-то от государства. А потому что нет другого выхода. Вы его, кстати, тоже не предложили. Конечно, наш метод далеко не идеальный, мы это знаем, но он все же позволит сохранить хотя бы часть урожая. И в тех колхозах, где все возможности для сушки зерна уже использованы, — мы будем применять и траншеи. Я понимаю, что мы, так сказать, кладем головы на плаху и нас за это, видимо, вы в области не поблагодарите, но… как говорится, семь бед — один ответ.
Звонов, слушая Гаранина, подумал: «И смел, и логичен. Не зря вокруг него круги идут. Что, мол, деловой, перспективный».
Ключарев тоже смотрел на оратора с обостренным интересом.
— Не забывайте, товарищ Гаранин, что самоуправство, влекущее за собой ущерб государству, уголовно наказуемо.
Вслед за этими словами с места поднялся прокурор Никодимов. Это был все тот же сухопарый, высокий Никодимов. Время, казалось, проходило мимо него. Только взгляд его серовато-белесых глаз стал более непроницаемым, еще более невозмутимо-холодным. «Долгонько старче приглядывает за Фемидой», — подумал Звонов и с интересом стал слушать, что же скажет слуга закона.
— Я хочу заявить официально, что применение способа и мер, запрещенных органами власти, будет рассматриваться нами как злоупотребление служебным положением. Я буду вынужден возбудить против виновных уголовное преследование по статье сто семидесятой.
Все затихли.
Курганов некоторое время тоже не нарушал эту тишину, а затем посмотрел в сторону Никодимова.
— Я думаю, вы посоветуетесь с парткомом — кого и когда посадить в кутузку?
— Закон есть закон, Михаил Сергеевич, — мрачно ответствовал Никодимов и сел.
А Гаранин предложил:
— Начинай, Никодимов, с меня. Может, хоть отдохну пару недель.
Раздался смех, но он быстро сник, веселого было мало. Заявление Никодимова все же многих озаботило.
Курганов понимал, что последнее слово, особенно в такой обстановке, актив вправе ждать от него — секретаря партийного комитета. Он, разведя руками, проговорил:
— Прокурор существенно дополнил товарища Ключарева. Что ж… Теперь нам еще яснее стала ситуация. — И, посуровев, продолжал: — Я вношу следующие предложения. Обязать коммунистов Гаранина, Курганова и всех руководителей хозяйств Приозерского управления л ю б ы м и с р е д с т в а м и спасать зерно. — Сказал с расстановкой, твердо. — Это первое. И второе: просить бюро областного комитета партии и исполком областного совета еще раз рассмотреть вопрос об использовании траншейного метода хранения хлеба как временной меры в связи с чрезвычайно тяжелыми погодными условиями… В случае подтверждения областными организациями своей директивы секретарю парткома Курганову и начальнику управления Гаранину обратиться в Центральный Комитет партии…
Над залом нависла тишина. Курганов окинул взглядом участников заседания, подождал, не скажет ли кто что-либо, и произнес: