— В чем его поправлять-то? Может, несколько сгущены краски, но вопросы-то подняты правильно. Думать над ними надо. А товарищ, по-моему, толковый, надо приглядеться к нему.
— Молодой еще. Главным-то инженером совсем недавно, ну а партийную работу вообще не нюхал. Недавно к нам прислан.
— Молодость дело преходящее, а опыта наберется.
Курганов запомнил Гаранина. Поехал к нему в МТС, затеял, как и предлагал Гаранин, семинар секретарей партийных организаций, несколько раз вызывал Гаранина в райком, беседовал с ним.
Вскоре Гаранин был утвержден заворгом Приозерского райкома.
Новое дело увлекло Валерия своим разнообразием, масштабностью, поминутной необходимостью во что-то вмешиваться, что-то предпринимать и решать.
Он дневал и ночевал в райкоме, ни одно — ни маленькое, ни большое дело не обходилось без его участия. И очень скоро Приозерский райком нельзя было представить как без спокойного, рассудительного Курганова, так и без сухощавого, крепко сбитого, с густой вьющейся шевелюрой, энергичного, всегда озабоченного Гаранина. И когда на пленуме райкома был освобожден от работы второй секретарь райкома Удачин, члены райкома без какого-либо сомнения избрали Гаранина в секретари. Правда, секретарствовать ему пришлось чуть меньше года. Вскоре начались различные организационные перестройки, районы были укрупнены и созданы новые органы для руководства колхозами и совхозами — производственные управления. Гаранин настоянием Курганова был утвержден начальником управления в Приозерске.
Немало за эти годы утекло воды в Славянке, немало событий прогремело над Приозерском и его окрестностями, немало было сыграно свадеб и нарожено детей, немало хороших и добрых людей ушло в мир иной, и только личная жизнь Валерия Гаранина не претерпела изменений.
После той, давней истории с Галиной Быстровой зачерствел Гаранин к женскому полу, вроде как побаиваться его стал. Не одна и не две, а многие приозерские девчонки заглядывались на рослого кучерявого холостяка, не одна молодуха вздыхала по нему. Но пошутить — пошутит, подурачится, потом вновь нахмурит брови и вспомнит вдруг о неотложных делах.
Как-то после вечернего чая у Кургановых Елена Павловна дружески обратилась к Валерию:
— Валерий, ты женишься когда-нибудь или нет?
Гаранин даже вздрогнул от прямоты этого вопроса.
— А что, Елена Павловна, это обязательно? Бывают же исключения из правил.
В разговор вступил Курганов:
— Ну, не знаю, как насчет исключений, а жениться тебе надо. Смотри, протянешь еще год-другой — не распишут. По старости. Шевелюра-то вон серебриться начала.
— Не пугайте, Михаил Сергеевич. Нет такого закона, чтобы не расписать. Читал в какой-то газете, как восьмидесятилетний старец брак регистрировал. Да еще с молоденькой. Но я, конечно, постараюсь до столь почтенного возраста эту проблему не откладывать. — И уже совсем серьезно, с грустинкой закончил: — Придет же когда-нибудь и ко мне воспетая всеми поэтами сказка по имени любовь. Но пока что не наведывалась. Но обещаю клятвенно влюбиться при первом же подходящем случае!
Гаранин не подозревал того, что вершитель человеческих судеб — его величество Случай — был не за горами. Он ожидал его на охотничьем походе в Крутояровские плавни.
…В тот день Гаранин, вернувшись в управление из поездки в Ветлужск, нашел на своем столе записку секретаря:
«Звонил Курганов. Он уехал в Крутояровские края. Приглашал и Вас. Катер будет ждать на причале до девятнадцати».
Гаранин не был заядлым охотником, выбирался на охоту лишь в редких случаях. Острого желания мчаться в Клинцы не было. Но, представив, что весь вечер, да и завтрашний день, ему придется коротать в одиночестве, решил все же поехать. Заскочив домой, взял ружье, рюкзак с охотничьей амуницией, кое-чего из продуктов и вскоре был уже на шоссе. Однако как они с шофером ни спешили, а приехали к причалу на Славянке уже в восьмом часу.
Притороченный к сходням, клевал на волне носом какой-то катерок. Валерий Георгиевич отпустил машину и, взвалив на себя рюкзак с поклажей, прихватив ружье, торопливо спустился по косогору к причалу. И, разочарованный, остановился. Он был безлюден, катерок оказался чьей-то неисправной посудиной, в нем до половины корпуса виднелась вода. Гаранин оглянулся на дорогу. Машина уже умчалась на большак, даже отблесков задних фонарей не было видно. «Во как обратно-то рванул, на полную железку», — с раздражением подумал он о шофере. Потом, однако, оправдал его: сам же велел уезжать. Да и как было не отпустить, парень же целый день за рулем. Ну ладно, с этим все ясно. А что делать-то?
Августовский вечер прочно входил в свои права, прикрывая все вокруг мягкой, бархатистой мглой. С залива тянуло влажным холодом, водная гладь выглядела хмурой и неприветливой.
«Положение глупейшее, — думал Гаранин. — Идти в какую-нибудь деревню? Абрамово, кажется, отсюда самая ближняя? И все равно это километров пять или шесть. С моей-то поклажей да с пушкой… И что даст этот вояж? Нет, видимо, придется коротать ночь здесь. А утром, может, что-нибудь и придумаем. Первая зорька, правда, пропала, но что же делать!» От этих невеселых мыслей Гаранина отвлекли чьи-то шаги на верху косогора. Он повернулся на их шум и увидел, что с берега спускается женщина. Она подошла к скамейке, с облегчением опустила на землю наплечную сумку, поздоровалась.
— Здравствуйте. Что, катера на Клинцы еще нет?
Гаранин пытался рассмотреть женщину, но из-за темноты это казалось невозможным.
Вздохнув, он ответил:
— Его уже нет. Ушел.
— И что, других не будет?
— Думаю, что нет. Охотники уже на базах, затемно в шалаши садиться будут. Может, кто из рыбаков появится. Но их надо ждать ближе к рассвету. Это единственная надежда. Так что нам с вами вместе предстоит горе мыкать. Поэтому я представлюсь, чтобы сомнений не было. Фамилия моя Гаранин.
— Валерий Георгиевич? Фу… — Собеседница не скрывала своей радости и облегчения. — А я-то уж струхнула.
— А вы что, знаете меня?
— Ну кто ж в Приозерье вас не знает? А я Виноградова Людмила Петровна — директор Ракитинской школы. Еще меня Удачиной зовут по фамилии бывшего супруга. Слышали, поди? Понимаете, мне позарез надо попасть в эти самые Клинцы.
— А почему такая надобность, если не секрет?
— Да какой тут секрет. Наш школьный лагерь там расположен. В лесхозе. Все шло хорошо, скоро уже ребят забирать надо, а вчера телеграмма: пятеро свалились с острым кишечным заболеванием. Вот и везу лекарства.
— А что это вы в клинцовские края забрались? Далековато вроде от Ракитина-то?
— Место уж больно хорошее. Когда делили область, Нижне-Клинцовский лесхоз с хорошим детским городком без хозяина оказался. Его нам и отдали. По ходатайству вашего управления, между прочим.
— Припоминаю. Никольская тогда житья никому не давала, чтобы не упустить этот городок.
— Антонина Михайловна и сейчас его опекает.
Помолчав, Виноградова озабоченно проговорила:
— Боюсь, как бы эпидемии не было.
— Ну почему уж так сразу и эпидемия? Любите вы, учителя и врачи, сразу свистать всех наверх! Как чуть что: карантин, прививки. Балуем мы детвору, балуем! Вот и ваша школа не в Москве, не в Ветлужске и даже не в Приозерске. В Ракитине. Раздолье же, озон кругом. Так нет, еще лагерь в Клинцах. А потом удивляемся, откуда у нас неженки берутся.
— Что-то вы не то говорите, товарищ Гаранин.
— Нет, именно то. Недавно был я в одной семье в Ветлужске. Сынок там — годков под тридцать. Так он гвоздь вбить не умеет, лампочку заменить боится. Больше полгода не может продержаться ни на одной работе — бездельника распознают быстро. Вы скажете, это уникум? Нет, таких много. Откуда они? Семья, школа, общественность — все прикладываем руки. Потому-то психологический инфантилизм и процветает. Помните, как поэт сказал: «Блажен, кто смолоду был молод, блажен, кто вовремя созрел».
— Пример убедительный. Но, как говорится, не про нас. В лагерь мы послали ребят с ослабленным здоровьем. И они же там не гуляют, не баклуши бьют, а работают.
— Ладно, — миролюбиво проговорил Гаранин, — не будем спорить. Лучше подумаем, что предпринять. Может, подадимся в Абрамово, найдем председателя колхоза и с ним что-нибудь придумаем? Хотя с вещами да в темноте прогулка будет не из легких.
— Вы же говорите — на рассвете рыбаки появятся?
— Должны бы вроде.
— Тогда лучше подождем.
Гаранин разыскал в рюкзаке фонарь, поднялся наверх и, набрав в кустарниках сухих веток, хвороста, разжег огонь. Небольшой костерок приветливо задымил и хоть немного раздвинул густую темень ночи.
— Прошу вас, Людмила Петровна.
Людмила поднялась к костру. Раскладывая хлеб, колбасу, помидоры, головки лука, Гаранин балагурил:
— Конечно, по такому поводу можно было бы и по рюмке коньяку выпить, только, извините, такового нет. И чай в термосе, видимо, холодный, я из кабинета его захватил. Не планировал я этот вояж, в спешке собрался.
Гаранин наполнил чаем крышку от термоса, придвинул спутнице. Она выпила чай, с аппетитом съела бутерброд. Похвалила. Потом поднялась.
— Пойду хворосту соберу. Давайте ваш фонарь. Пусть костер будет побольше, может, на него кто и заглянет.
И она оказалась права. Часов в десять откуда-то из кустов подошел высокий старик с фанерным плоским чемоданом и целым пучком ивовых удилищ.
— Мир честной компании. Разрешите погреться у вашего костерка?
— Пожалуйста, грейтесь на доброе здоровье, — приветливо ответил Гаранин. — Мы рады, что хоть еще одна живая душа здесь объявилась. Вы, видимо, из местных?
— Да, да, тутошние мы, из Абрамова. Рыбешки решил подловить, старуху побаловать.
— Звать-то как, отец?
— Прокопием кличут. Застрехин Прокопий Петрович.
Старик внимательно выслушал рассказ Гаранина о случившемся и долго размышлял, как помочь им добраться до Клинцов. Потом обрадованно проговорил:
— А ведь я вам, ребята, кажется, помогу. Пряслины, отец с сыном, камыш рубить сегодня собирались. Тут недалеко, в верховьях залива его промышляют. Вот как посветлеет чуток, подадимся туда. Если они появятся, то до Клинцов на своей посудине доставят. К базе-то охотничьей не смогут, на стремнину Славянки выходить надо, а до Клинцов, думаю, согласятся. От Клинцов же до базы по берегу рукой подать, версты три всего.