— Обычно, — ответил старик, тоже взглянул на грибы.
— А я думал, ребятишки поутру все обчищают, — продолжал Ленин.
— Ребятишки не могут все обчистить. Да и никто не может все обчистить, — уверенно, но мягко возразил старик, доставая из кармана штанов кисет. — Угощайтесь, — развязав, он протянул его Ленину.
— Благодарю, некурящий.
— Это хорошо, — заметил старик.
— Махорка? Самосад? — поинтересовался Ленин, указав на кисет.
— Самосад, — ответил старик, начиная свертывать цигарку. — Махорку и по престольным праздникам не видим. — И он вздохнул.
Владимир Ильич терпеливо ждал. Он снял ружье и прислонил его к молоденькой осинке.
Старик вынул из кисета кусок напильника, желтовато-зеленый трут и кремень.
— Хотите спички? — предложил Владимир Ильич, доставая коробок.
Старик взглянул на Ленина, на коробок, сказал:
— Благодарствую. — И ловкими, точными ударами начал высекать искру, чиркая напильником о кремень.
А Владимир Ильич внимательно, с большим любопытством и горечью следил за этим процессом.
Когда задымился трут и старик, подув на него, наконец прикурил, Владимир Ильич предложил, протягивая старику коробок:
— Ну, а теперь все же возьмите, дедушка. Не вам, так хозяйкам пригодится.
Старик взял коробок, посмотрел, много ли там спичек, и положил в кисет.
— Спасибо тебе, милок.
Владимир Ильич кивнул и спросил:
— Так почему ребятишки не могут все обчистить и никто не может все обчистить?
— Известно — разные люди разное видят. — Старик затянулся. — Идет впереди Сашка, мой внучок, я — за ним по стежке. Куда уж глазастый и специалист по грибам, а и он находит, и я нахожу, только в разных местах. Он-то смотрит с аршина, а я — с двух. Разница!
— Очень точно! — воскликнул Владимир Ильич. — Очень!
— Значит, из Москвы? — не отвечая на лестное для себя замечание, поинтересовался старик, с нескрываемым любопытством присматриваясь к случайному встречному.
— Из Москвы.
— На охоту, значит, в наши места? Так… Так… Места отменные.
— Места отличные, — согласился Владимир Ильич. — А как живете?
— Да как сказать? — Старик затянулся, помолчал и продолжал неторопливо: — Сказать, чтоб очень хорошо, нельзя. — Он еще помолчал и добавил, разводя руками: — В надеждах…
— На что? На лучшую жизнь? — подхватил Владимир Ильич. — А придет она? Как скоро? Что у вас говорят? Как думают?
— Да все ли, милок, думают? Живут себе, пока живется.
— Ну, а все-таки?
— Думают, что будет! А как же! — В тоне старика послышалась ирония. — Филька Рязапкин кричит нам с красной трибуны, что завтра вступим в светлое царство мирового коммунизма и деньгами будем печки топить. Я, по правде, милок, и в церковь стал реже заглядывать. Зачем?
— Так! — снова подхватил Владимир Ильич. — В церковь реже заглядываете, а деньги небось не подумали выбросить? — Он рассмеялся.
— Денег мало, — сказал старик, — но теми, что есть, не бросаемся.
— Еще бы!
Владимир Ильич улыбнулся и решительно проговорил:
— Завтра, дедушка, в коммунизм не вступим. Нет, с лаптями, с онучами, — Владимир Ильич кивнул на лапти старика, — туда не дойти. С сохой тоже, даже с плугом — нет… — И поинтересовался: — А у вас чем пашут?
— В общем-то плугом. Но и сошки еще есть.
— И это — под Москвой! — Ленин покачал головой. — Сколько дворов в деревне?
— Тридцать семь, тридцать осьмой на той неделе сгорел.
— Так. А лошадей?
— Два десятка.
— Керосин и лучина?
— Они самые. Летом — что, а зимой вот! — И старик помотал головой.
— Больница, библиотека есть?
— Где там! — старик махнул рукой.
— И работаете еще на кулачков? А?
— Бывает…
— Вот видите! Так что товарищ Рязапкин не совсем прав. Поднять промышленность, транспорт, наладить торговлю, электрифицировать страну — вот что еще надо сделать на пути к коммунизму… И будет еще трудно, и жертвы понадобятся немалые, и борьба предстоит суровая. Но мы победим! Победим непременно!
— Горькие слова говоришь… — заметил старик. — Игра такая есть, шахматы называется… Знаешь небось?
— Знаком, дедушка.
— Так вот, там одни ходят прямо, а другие — зигзагом, как молния, или как бы из-за угла. Вот ты милок, ходишь прямо, а Филька Рязапкин — зигзагом. Его речи, как валерьянка, — успокаивают, а сил не прибавляют.
— Похоже, похоже, — одобрил Владимир Ильич. — А вы вот что сделайте: как только товарищ Рязапкин начнет свою речь о царстве коммунизма, вы ему заметьте: «Ты нас не агитируй, а с нами начни строить больницу, кооперацию!» Меньше фраз, больше дела!
— Да, милок, верно, — взглянув с уважением на этого рыжеватого человека в мятой кепке, заметил старик.
— Вот тогда получится. Непременно выйдет, — продолжал уверенно Ленин.
— Хотелось бы… — сказал старик. — Хотелось бы. — И посмотрел прямо перед собой.
Солнце уже клонилось к закату, сильнее сдвинулись тени, теплый осенний день угасал. Застыл прозрачный воздух, перестала трепетать даже осина, спокойно отдыхала земля.
— Ну, так как? — спросил Ленин, с прищуром глядя на старика. — Будет у нас хорошая жизнь, как, по-вашему, дедушка?
— Должна быть, как не быть…
Владимир Ильич улыбнулся:
— Не верите?
— Восьмой десяток лет на земле, а и сам не видел и от дедов-прадедов не слыхал, чтоб справедливость была, — начал старик свою повесть.
Владимир Ильич снял кепку, пригладил волосы на затылке, снова надел. Сел поудобнее.
— Зайцы-то у тебя не убегут? — осведомился старик, кивнув на лес.
— Нет, нет, мои не убегут.
Ленин приготовился слушать.
— Так что ж… Вот говорят, — продолжал старик, — люди жили миллионы лет до нас. Так, что ль, или врут для красного словца?
— Жили, — подтвердил Ленин.
— Жили, — установил старик. — И, думаю, жить хотели тоже хорошо.
— Несомненно, — одобряя, подтвердил Владимир Ильич.
— Хотели, а ведь не получалось. Почему же теперь получится?
Ленин вслушался, повторил медленно:
— «Не получалось… Почему же теперь получится?» Отличный вопрос! Совершенно справедливый и логичный! «Не получалось… Почему же теперь получится?!»
— Уж больно много всего видел я на своем веку. Живу на земле восьмой десяток, — неторопливо продолжал старик, — не все знаю, что было раньше, но и при мне, милок, чего только не делали, чтоб жить лучше.
— А что именно? — живо спросил Владимир Ильич, подаваясь к старику.
Старик послюнявил палец, загасил малюсенький окурок и, растерев его, выпотрошил остатки табака в кисет, потом затянул его и продолжал:
— Ведь я, милок, еще в крепостное время жил. Помню все. Бунтовали мужики, роптали, хотели послаблений, видишь ли… Потом волю объявили.
— Лучше стало?
— Как сказать… Помню, бабка моя в святую Киево-Печерскую обитель паломничала и меня с собой брала. Это, милок, восемьсот верст своими ногами, а пища — вода из колодца да подаяние. Мать ходила, старуха моя также… Две дочери паломничали… Тоже вот хорошей жизни хотели… Справедливости! Все было…
— И что же? — спросил Владимир Ильич и вскинул голову.
— Бабка моя умирала легко: сподобилась, как и все в роду, побывала у святых угодников…
— Так!
— В пятом годе, милок, помещику своему петуха под крышу пустили. Именьице, конечно, разграбили. Мол, знай, что и у нас сила есть. Вздохнули было, обрадовались, а потом к нему же на поклон ходили. Бунтовали, жгли, а толку?
Владимир Ильич недовольно кашлянул.
— А в осьмом году учитель наш с графом Львом Толстым переписку вел и к смирению призывал. В девятом призывал… В десятом… Хороший человек, рубашку готов последнюю бедняку отдать, последний кусок хлеба… Но разве у него власть?.. В четырнадцатом, в империалистическую, убили у меня сына. Вроде как за отечество, за нашу жизнь, а лучше она не стала. А доктор у нас в соседнем селе был! Справедливейший человек! К больному за тридцать верст пешком ходил в любую погоду. Ему бы законы писать! Да вот не случилось.
Старик глубоко вздохнул.
— Были, были хорошие люди, да власть не у них. Вот в чем беда!
Слегка передвинулись, удлинились тени. По земле, насыщенной ароматом сухой листвы и цветов, пробежал первый вечерний холодок. На полянку выскочил заяц, замер, какой-то оторопелый и съежившийся. Старик едва успел указать Владимиру Ильичу, который сидел к зайцу боком: «Глянь-ка», как тот прыснул в кусты, из кустов в лес. Только ветви чуть качнулись.
— Упустил, — произнес старик с сожалением. — Говорил я тебе! А зайчишка ничего был!
Владимир Ильич посмотрел вслед и чуть заметно улыбнулся:
— Да, прямо на ружье бежал. Сейчас он ходит по лесу и рассказывает всем, какой глупый охотник сидит на поляне. А?
— Неретивый охотник — не беда! Главное, чтоб человек был. — Старику явно нравился этот случайный собеседник. — Вот ведь как выходит в жизни, милок… — проговорил он, возвращаясь к прерванному разговору. — Чего только не делали, а не получалось. Хотя все правильные слова говорили: монахи, учитель, доктор, барин наш Бенедиктов, вечная память ему… — Старик стал снова закуривать.
— Спрашивается, почему получится теперь? Могу вам ответить, дедушка, — решительно сказал Владимир Ильич. — Не все, что делали, пошло прахом. Не знаю, как паломничество в Киево-Печерскую лавру, сильно сомневаюсь, что оно продвинуло нас вперед, — Владимир Ильич улыбнулся. — Но вот выступления народа даже в стародавние времена, а тем более в пятом году — продвинули.
Старик внимательно слушал, дымил, забывая стряхивать пепел, а Ленин простыми словами рассказывал ему, что вся история человечества есть непрерывная борьба за счастье, за справедливость на земле.
Старик курил и слушал. Ему была чем-то удивительна, хотя в общем и понятна, прозрачная речь случайного встречного, да и сам он, простой, обходительный, с интересом беседовавший с ним, как никто за многие годы, нравился старику.
— Так, так, так, — заинтересованно проговорил он, озабоченно поглаживая бороду. Во всем многообразии событий прошлого, казавшихся ему случайными, теперь начала открываться какая-то незримая прочная связь. — Значит, не