10. У ЧАСОВНИ
Между тем Чекулин ходил возле часовенки и присматривался к ребятам. Он искал того мальчишку, который так ловко обманул именитого гостя. Опытные спекулянты и мошенники, завидев плечистого матроса с кобурой, старались исчезнуть из поля его зрения.
Чекулин увидел невысокого роста парнишку и остановился: «Не этот ли?» На нем было рваное пальтишко, не по размеру большой картуз на голове, ботинки, перевязанные веревочкой… Но со спины трудно было определить точно.
Чекулин положил руку на худое плечо парнишки и сурово сказал, поворачивая его лицом к себе:
— Позоришь Республику Советов, малец…
Но парнишка оказался не тот, кого он искал. Чекулин нахмурился и, молча оттолкнув его, пошел дальше.
«Может быть, вот этот?» — он посмотрел на другого.
Картуз съехал ему на лоб, отломанный козырек закрывал глаза, и Чекулину пришлось не очень вежливо приподнять его.
— Чего ты?
Даже Чекулина, много повидавшего на своем веку, тронуло выражение глаз маленького голодного человечка, продававшего никому не нужные летние перчатки, бывшие когда-то белыми.
Чекулин вздохнул и отошел. Остановившись невдалеке от часовенки, он посмотрел на сборище людей, согнанных сюда голодом и нуждой.
Постояв так, он снова вошел в толчею.
Паренек с перевязанным грязной марлей горлом продавал пестрые открытки… Мальчик, с копной черных волос, в чем-то убеждал деревенскую богомолку с котомкой за плечами и палкой в руке… Совсем маленький, худенький мальчишка, перетянутый ремнем, держал в руке толстую книгу.
Наконец Чекулин увидел того, кого искал. Это был мальчик лет десяти, с бледным, изможденным лицом. На этот раз он продавал какие-то порошки в пожелтевшей бумаге.
Чекулин двинулся к нему.
Мальчик, заметив Чекулина, насторожился и, растолкав людей, подался в сторону. Чекулин, лавируя между богомольцами и торговцами, бросился за мальчишкой и, догнав его, схватил за плечо.
— Ну чего ты ко мне пристал? — заныл мальчишка. — Чего тебе от меня надо?
— Позоришь Республику Советов, малец, — без прежнего пафоса сказал Чекулин. — Иностранцев обманываешь. Клади деньги на кон!
Мальчишка полез за пазуху и достал оттуда кусок черного хлеба, завернутый в тряпку.
— Вот его деньги… Бери…
Чекулин молча сунул руку в карман брюк и протянул мальчику кусок сахара.
…Опасаясь, что его подопечный уже мог закончить беседу с Лениным, Чекулин вернулся в Совнарком.
— Ну как? — осведомилась переводчица.
— A-а! — в досаде сказал Чекулин и махнул рукой.
— Не поймали?
— Нет… — Чекулин помолчал и спросил: — Не опоздал?
— Беседа продолжается, — торжественно ответила переводчица.
— Однако… — многозначительно сказал Чекулин, посмотрев на часы, и сел.
Сопровождающий должен быть всегда на месте.
11. ПРОДОЛЖЕНИЕ ВСТРЕЧИ
Короток октябрьский день. В кабинете стемнело, и в честь именитого гостя Ленин зажег стеклянную люстру с пятью лампочками по шестнадцать свечей каждая. Не часто он это делал…
Уэллс сидел по-прежнему в кресле, внимательно слушая, но все чаще с интересом поглядывал по сторонам, пытаясь рассмотреть детали обстановки. Ленин говорил убедительно, с подъемом, и Уэллсу так хотелось верить ему!
За свою жизнь он беседовал со многими великими людьми этого мира — писателями, политическими и государственными деятелями, изобретателями, учеными. Не все они казались ему тогда великими (и действительно, одних жизнь опровергла, других утвердила). Но, пожалуй, все они были с той или иной долей претензии, все — в меньшей или большей степени — стремились произвести на него нужный, выгодный им эффект. Ничего этого и в помине не было у Ленина.
Ленин не боялся быть самим собой: становилось смешно — смеялся или улыбался; становилось грустно — грустнел; не нравилась речь собеседника — хмурился; не верил ему — так и говорил прямо, что не верит. Уэллс знал, что не бояться быть самим собой могут люди только поистине великие, люди великой цели и великих дел. Но и себя Уэллс считал немалой величиной в этом мире. И одними из качеств, сделавших его таким, по его мнению были трезвость суждений и чувство реальности. Вот к трезвости он и призывал себя, когда Ленин начинал говорить о вещах, для него, Уэллса, явно фантастических.
— Практика создания электростанций на топливе, электростанций, использующих водную энергию, — продолжал Ленин, — может быть, и будет расширена, внедрена сначала в одной губернии, потом в другой. Как видите, я говорю о вполне осуществимом.
«А что, собственно, невозможного в том, — подумал Уэллс, — что имеющийся небольшой опыт может быть распространен по всей стране?»
Он сунул руку в карман и нащупал коробок со спичками. Это вернуло его в реальный мир. Достав коробок, машинально вертя его в руках, он слушал Ленина, но уже с другим настроением. Тень недоверия и легкой иронии скользнула по его лицу.
— Я думаю, мистер Уэллс, — продолжал Ленин, — что, когда вы приедете к нам через десять лет, вы убедитесь в жизненности наших теперешних планов.
Свет неожиданно погас, потом лампочки мигнули и снова загорелись слабым, красноватым светом, при котором нельзя было рассмотреть лица собеседника. Ленин даже не взглянул на лампочки, видимо, это был не первый случай.
Уэллс покосился на люстру, но, как и все, что он делал, очень спокойно, не придавая никакого значения внешним бытовым обстоятельствам, какими бы необычными они ни казались.
Лампочки снова мигнули и погасли. Но вот опять замерцали красноватым светом.
— Придется, мистер Уэллс, — просто сказал Ленин, — зажечь свечи.
Уэллс непроизвольно протянул руку с коробком, но, вспомнив о качестве спичек, отвел ее назад. А Ленин, увидев коробок, спросил:
— Разрешите?
— Этими свечи не зажжете, — с огорчением заметил Уэллс, кладя спички на стол.
— Почему? — Ленин, взяв коробок, посмотрел на него, прочел надпись на этикетке и чиркнул спичкой. Потом другой.
Как и в руках Уэллса, спички дымили, но не зажигались, тем не менее Ленин продолжал чиркать.
Уэллс знал: не зажгутся — и хмурился. Он совсем не собирался доказывать что-либо таким образом.
— Да, — наконец вынужден был признать Ленин. — Не зажигаются. На рынке купили?
— На рынке.
Ленин вернул спички гостю и сказал:
— Мистер Уэллс, спички-то у нас есть, и спички неплохие.
Владимир Ильич достал из ящика стола коробок, зажег свечи.
— Вы сказали, — напомнил Уэллс, — что изменятся не только города, но и деревни.
— Да.
— Тогда вам придется перестроить не только материальную организацию общества, но и образ мышления целого народа. По традициям и привычкам русские — индивидуалисты и любители поторговать.
«Ну, конечно же!» — подумал Ленин и улыбнулся. Потом серьезно сказал, как будто речь шла о чем-то совсем решенном и ясном:
— Несомненно, изменится и образ мышления, как вы говорите, индивидуалистов и любителей поторговать.
— Со временем?
— Да.
— Мистер Ленин, чтобы построить новый мир, нужно сначала изменить психологию людей. Сначала.
— Хорошо бы так. Прекрасно. Но так мы ничего не построим. И думаю, — Ленин сделал паузу, — не только мы, никто на нашем месте не построит. Заколдованный круг… Где взять этих новых людей? Не одного, не десяток человек, а тысячи и тысячи? Надеяться, что они вдруг появятся, — обманывать себя.
Уэллс резко разжал кулаки: он возражал, он был категорически несогласен.
— Я верю, что в результате большой и упорной воспитательной работы теперешняя капиталистическая система может стать цивилизованной и превратиться во всемирную коллективистскую систему.
— «Капиталистическая — в коллективистскую…» — Владимир Ильич нахмурился. В эти минуты разговор был явно ему не по душе. — Гм… Гм… — покашливание Ленина становилось все более энергичным и нетерпеливым. — «Капиталистическая — цивилизованной…»
— Да, да, — подтвердил Уэллс.
— Вы знаете мою точку зрения, — деликатно ответил Ленин. «Политическое мещанство! Сущая ерунда! Капиталист перестанет быть капиталистом! Во что вы верите?! Чем вы себя тешите?!» — хотелось сказать ему, но вряд ли Уэллс мог это понять.
— Да, я знаю вашу точку зрения, — заявил Уэллс. — Классовая борьба, насильственное свержение капиталистического строя, диктатура пролетариата. Кровь… Жертвы…
— Это неизбежно, — подтвердил Ленин. — Немалые жертвы. Но во имя чего? Есть ли этому оправдание или нет?
Они помолчали. Их мнения по основному вопросу не сходились.
— Мистер Уэллс, — наконец сказал Ленин, — я с удовольствием читал ваши романы, когда был помоложе, и с удовольствием перечитываю теперь.
Уэллс признательно наклонил голову:
— Спасибо.
— Читая вашу «Машину времени», я понял, что человеческие представления созданы в масштабах нашей планеты: они основаны на предположении, что технический потенциал, развиваясь, никогда не перейдет земные пределы. Но ведь он перейдет их?
— Нет никакого сомнения.
— Я так же, как и вы, убежден в этом. — Ленин обрадовался. Ему было приятно, что большой писатель и мыслитель разделяет его веру в будущее науки и техники. Владимир Ильич оживился, глаза его заблестели, и он продолжал: — Технический потенциал перейдет земные пределы, и мы сумеем установить межпланетные связи. И тогда, — Ленин дружески улыбнулся, — мы проверим: правильно ли вы, мистер Уэллс, описали Марс и марсиан.
— Боюсь, я не выдержу такого экзамена, — серьезно сказал Уэллс.
— Подумать только! Люди на Марсе! Мы с вами разговариваем об этом как о реальности.
— Вы сказали: мы установим межпланетные связи. Кого вы имеете в виду?
— Передовую страну. Не только страну передовых ученых и техников, но и страну передового общественного устройства.
Уэллс опустил косматые брови и облегченно вздохнул.
— Установив межпланетные связи, — продолжал Ленин, — нам, пожалуй, придется пересматривать наши представления о мире.