Дунайский пытался разыскать жену. Писал ее матери, подругам. Но отовсюду приходил один и тот же ответ: Нина у них не появлялась, о ее местопребывании ничего не известно.
Вместе с заявлением Валериан Ипатьевич представил фотографии жены (он напечатал их в количестве 50 штук), чтобы помочь в розыске.
В деле было много всевозможных запросов, телеграмм. Но Амирова как в воду канула.
Георгий Робертович внимательно ознакомился с фотографиями Нины Амировой. На одной она была снята в фас, на другой вполуоборот, на третьей – в рост, в легком летнем платье, на четвертой – в пальто, с меховой муфтой, в которую она засунула обе руки. Сходство с сестрой было несомненно, только у Нины более тонкие черты, волосы слегка вились. Она выглядела привлекательнее Тамары. Впрочем, Кулагина в разговоре и не скрывала, что сестра куда красивее се.
Почти на всех снимках Амирова улыбалась. Как-то открыто, по-детски, чуть приоткрыв красиво очерченный рот, обнажив белые ровные зубы. И вообще, от всего ее облика на фотографиях веяло бесхитростностью, простотой. Впрочем, Гольст уже научился не особенно доверять внешности. Перед ним сиживали девушки с ангельскими личиками, уличенные в кражах, а иные подозреваемые с мрачными физиономиями, которые, если подходить к ним с точки зрения итальянского психиатра и криминалиста Ломброзо, должны были быть склонны к уголовным преступлениям, оказывались честными людьми.
Насторожило Георгия Робертовича то, что, судя по заявлению Дунайского, его жена, уходя, прихватила с собой деньги и ценности. Даже золотые часы мужа. Строить какие-то определенные версии на основании данных, имевшихся в розыскном деле, было еще рано. Хотя можно было выдвинуть кое-какие общие предположения.
Первое – Амирова действительно покинула Дунайского с кем-нибудь из поклонников, на которых намекал Валериан Ипатьевич, и тщательно скрывает свое местопребывание, чтобы муж не нагрянул и не закатил сцены или не натворил каких-нибудь глупостей.
Второе – Амировой нет в живых. Убийство тут или несчастный случай, пока остается только гадать. Главного – трупа Нины – нет. В этом случае для любого даже мало-мальски искушенного следователя становится очевидно: дело из тех, раскрытие которых сопряжено с невероятными трудностями. Можно строить сколько угодно и какие угодно версии и предположения, почва для этого самая благоприятная. А отработка слишком многих версий – это тяжкий и зачастую малопродуктивный труд.
Георгий Робертович снова набрал номер телефона МУРа, а точнее – Тыльнера. И задал ему вопрос:
– Георгий Федорович, вот тут, в розыскном деле об исчезновении Амировой Дунайский указывает, что жена его пропала двенадцатого июля. Так он что, почти полтора месяца до подачи заявления никому ни слова не сказал об этом?
– А кому приятно признаваться, что увели жену? – ответил Тыльнер.– Мужик он самолюбивый. Видать, стыдно было. Может быть, ждал. Думал, вернется, в ножки кинется…
– Но все-таки подал заявление,– заметил Гольст.
– Так ведь сами говорите – прошло полтора месяца. Значит, верх над стыдом и гордостью взяла тревога…
Пообещав заехать в МУР, Гольст сумел вырваться на Петровку, 38, только во второй половине дня. Ему хотелось самому ознакомиться с картотекой о различных происшествиях, зарегистрированных органами московской милиции за период, прошедший со времени исчезновения Амировой. Особое внимание Гольст уделил сообщениям и актам о никем не опознанных трупах.
Конечно, Георгий Робертович понимал: работники угрозыска, занимавшиеся поисками Нины Амировой, прочесали картотеку вдоль и поперек. И наверняка предъявляли трупы для опознания Дунайскому. Но все-таки Гольст решил проверить сам.
За этим невеселым занятием он просидел часа три. И уже перед самым уходом следователь наткнулся на одно оперативное сообщение, которое его буквально ошарашило.
Может быть, это было какое-то шестое чувство, присущее следователям, а может быть, выработанная годами привычка сопоставлять факты и даты.
13 июля 1936 года вблизи платформы Яуза Северной железной дороги на шестом километре от Москвы был обнаружен сверток с частями расчлененного трупа женщины. Страшная находка содержала грудную клетку с двумя легкими, сердцем и селезенкой.
13 июля!
В голове Георгия Робертовича тут же всплыла другая дата – 12 июля. В этот день, согласно заявлению Дунайского, пропала Амирова. Неужели она?
Гольст продолжал исследовать картотеку. И снова его заинтересовало сообщение. Опять от 13 июля! В лесу около Болшевской коммуны (все та же Северная железная дорога) найдена еще одна часть женского трупа – нижняя половина живота и таз. Она была завернута в простыню с вышитой буквой «Н».
Две такие важные находки в один день!
Но это было еще не все.
25 июля в болоте в Лосиноостровском лесу (между Яузой и Болшевом) найден скальпированный женский череп, шейные позвонки, две ступни, две плечевые кости, две кисти рук с двумя отрубленными пальцами, на которых обычно носят кольца.
И наконец последняя находка – два куска человеческой кожи, снятой с бедер. Она обнаружена неподалеку от первой, на том же шестом километре Северной железной дороги, в Богородском лесу.
Дата обнаружения – 28 августа, то есть за день до того, как Дунайский подал заявление в МУР об исчезновении жены.
Тут же в МУРе Георгий Робертович попытался выяснить, что было сделано с этими страшными находками. Кем и когда возбуждены уголовные дела? Куда направлены части расчлененного трупа? Кому они принадлежат – одному человеку или разным?
Но увы, Гольст лишь узнал, что они (акты были составлены в разных отделениях милиции) отправлялись в Лефортовский морг, куда обычно доставляли неопознанные трупы.
Георгий Робертович поехал туда. Был уже конец рабочего дня. Заведующий моргом доктор П. С. Семеновский собирался уходить.
Петра Сергеевича Семеновского Гольст знал хорошо, как и многие следователи Москвы, да и не только Москвы. 40 лет проработал Семеновский в морге. И за это время узнал множество происшествий, драм и трагедий. При этом он оставался добрым милым человеком, прекрасно знавшим свое дело. О Семеновском не раз и очень сердечно вспоминал в своих произведениях Шейнин, остроумно сказавший о нем в одном из рассказов: «Так много возился с покойниками, что начал отлично разбираться в психологии живых…»
Гольст попросил Петра Сергеевича уделить ему немного времени.
– Мил человек,– с мольбой произнес Семеновский,– а до завтра не терпит?
– В общем-то…– начал было Георгий Робертович.
Но Семеновский перебил его:
– Ладно уж, выкладывайте.– Кому-кому, а Семеновскому было отлично известно, зачем следователь является в морг. И, как бы извиняясь, он сказал::-Машина ждет. В Подольске надо произвести эксгумацию…
Чтобы не отнимать у Петра Сергеевича лишнего времени, Гольст прямо спросил:
– Вы помните, в июле-августе прошлого года к вам четыре раза направляли части расчлененного женского трупа? И все найдены по линии Северной железной дороги?
– Как же, помню,– кивнул Семеновский.– Верно. Были-с…
И это слово как-то нехорошо откликнулось в сознании Гольста. Ему показалось, что «были» означает «сплыли».
– И что они? Где? – спросил он поспешно, зная, что останки могли давно уже предать захоронению.
– Да никто ими не интересовался,– ответил Семеновский.– Что, признаюсь, очень тогда меня удивляло. И удивляет…
– Значит, они?…– воспрянул Гольст.
– У нас, у нас, мил человек. В формалине. Ждут, когда о них вспомнят.
– Слава богу,– невольно вырвалось у Георгия Робертовича. Он действительно почувствовал облегчение: значит, еще не все потеряно.
– Понимаете,– продолжал Петр Сергеевич,– я хотел сам провести исследования. Но начальство вразумило меня, что нечего заниматься самодеятельностью. Ведь никто же не поручал…
Гольст понял, что у Семеновского уже есть какие-то свои соображения. С его-то опытом…
– Что вы можете сказать? – поинтересовался Георгий Робертович.– Это части трупа одного и того же человека?
– Гадать не будем. Знаете, я позвоню завтра,– ответил Семеновский, надевая пальто.– И не забудьте постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы.
– А когда завтра?
– С утра,– сказал Петр Сергеевич.
«Неутомимый старик,– подумал Гольст, когда они расстались.– Вечером эксгумация трупа, а потом, значит, вернется сюда и опять за работу».
В том, что Семеновский до утра выполнит его просьбу, Георгий Робертович не сомневался. Он знал, что Петр Сергеевич, не считаясь со своим почтенным возрастом, в любое время года, в любое время суток готов отправиться на место происшествия, выехать в другой город, чтобы самому разобраться в сложном случае.
Утром следующего дня, едва Гольст переступил порог кабинета, раздался звонок Петра Сергеевича. Словно судебный врач на расстоянии почувствовал, когда следователь появится на работе. Голос у Семеновского был усталый.
– Это части трупа одного человека,– сказал он и добавил: – Женщины, лет двадцати пяти.
– Двадцати пяти? – невольно вырвалось у Гольста.
Нине Амировой было столько же.
Семеновский немного помолчал.
– Ну, ошибка может быть в один-два года, не больше,– наконец сказал он.– В ту или другую сторону.
Гольст почувствовал волнение. То волнение, знакомое каждому следователю, когда его предположения, пусть самые первые, смутные, начинают приобретать какие-то реальные очертания.
– Значит, говорите, одного человека? – повторил он, а в голове лихорадочно билась мысль: кому предъявить для опознания – Дунайскому или сестре Амировой Тамаре Кулагиной…
Сомневаетесь?– В голосе Семеновского послышалась обида.– Приезжайте, убедитесь сами.
– Нет, что вы, Петр Сергеевич, я нисколько не сомневаюсь,– поспешно сказал Георгий Робертович.– Буду у вас часика через три. Хорошо?
– Добро,– ответил Семеновский. И вновь напомнил следователю насчет постановления о назначении судебно-медицинской экспертизы.